– Понятно. Шах остался в горах?
– Скорее всего. Он прикрыл мой отход.
– Жаль, если погиб. Ну ладно, ждем результат разведки, потом примем решение. Все! До связи!
– До связи!
Офицеры и сержанты смотрели на Егорова. Прекратив контакт, тот обвел взглядом всех присутствующих.
– Сегодня проведут разведку с воздуха и решат, что с нами делать. Это все!
– Почему ты, капитан, не сказал, что в горах больше тысячи штыков боевиков, почему вы с Дорониным оба не доложили об этом? – чуть не сорвавшись на крик, спросил Панкратов.
– А где доказательства тому, что их там тысяча? Со слов Шаха, отряд Костолома насчитывает до тысячи голов. Я сам видел около трехсот. Где точные данные?
– Так добудь их! И какая разница, сколько их там? Нам нужна помощь, неужели не ясно? Кому тут воевать-то, по большому счету?
– Кому, спрашиваешь? Мне, Доронину, тебе, всем, кто находится здесь. И вообще, Сань, прошу, огороди меня от нытья твоих подчиненных. – И резко в сторону Панкратова:
– А ты утри сопли и сделай так, чтобы я тебя не слышал. Сказано же тебе – разведка будет проводиться, ну чего еще не ясно? Не при сержантах будь сказано.
– Разведка, рекогносцировка. Ну ждите, мать вашу, дождетесь, когда всем головы поотрезают, – Панкратов явно потерял контроль над собой: – За что класть голову тут? За сраный аул? За что?
– Панкратов! – Доронин поднялся. – Пошел вон отсюда, командование высотой передаю сержанту Голикову из взвода спецназа, а ты проваливай куда хочешь.
– Вот ты как? Ты, значит, герой, а я дерьмо. Только не герой ты, Доронин. Дурак ты. Времена Матросовых прошли. Неужели ты этого не понимаешь, ты, которого по возвращении выкинут из армии, как ссаный матрац? За что воюешь, Доронин?
– Ах ты, сучонок! – Егоров вскочил с места, и если бы не Голиков, то Панкратов едва бы увернулся от увесистого кулака капитана.
– Пошел вон, скотина! – не сдержался и Доронин.
– Это вы пошли, герои гребаные! – Панкратов, распахнув завесу, резко вышел из КНП.
– Ну, в натуре, заноза, – ругнулся Егоров, – ты его, Доронин, с колонной в тыл отправь. А то он здесь такого наворочает. И идут же такие в офицеры? За каким чертом? Аксельбанты носить? Так трись тогда возле папочки, не лезь в войска. – Валера знал, что отец Панкратова – генерал. – А знаешь, почему он сюда прибыл? Сказать? Думал, гад, пересидит где-нибудь три месяца, орденочек ему нарисуют и в личном деле отметку – воевал. Как же? Боевой офицер! Тьфу, как же осточертела эта порнография.
– Успокойся, Валер! Черт с ним. Как придет колонна – отправлю в штаб.
Послышались испуганные крики, шедшие откуда-то из глубины траншеи.
– Что за черт? – Доронин встал с места и направился на выход, командиры последовали следом.
Навстречу, чуть не сбив с ног, бросился молодой боец.
– Ты куда летишь как угорелый?
– Там... там, товарищ старший лейтенант, двоих наповал, в голову.
– Кого наповал?
– Там, в третьем взводе.
Испуганный солдат ничего больше объяснить не смог. Доронин приказал всем следовать на свои позиции, сам же с Егоровым и Бобровым быстро направился в расположение третьего взвода.
На стыке двух траншей на земле лежали два бойца. Под головами – кровавое месиво. У одного вместо глаза зияла черная дыра. У второго – аккуратное отверстие– над правой бровью, ближе к переносице. Затылки разворочены, откуда вместе с мозгом вытекала черная кровь.
– Снайпер, – сделал вывод Егоров, – значит, объявились. Это очень плохо. Так! Кто видел, как стояли эти бойцы, куда лицом?
– В сторону леска, товарищ капитан.
– Разрешите доложить, – попросил слова бледный как мел сержант.
– Давай!
– У них задача была контролировать лесной массив.
– «Зеленку», значит? Понятно. Ладно, тела унесите к тем, что лежат за КНП. И не высовываться из траншеи, ясно? Всем передать!
Егоров обернулся к Доронину.
– Почему не сработали мины?
– Ты у меня спрашиваешь?
– У себя. Плохи дела, Сань, раз снайпер прошел минное поле и устроил себе позицию. Вычислить его отсюда будет нелегко. Так что отдавай приказ увеличить насыпь со стороны «зеленки». Без дела по высотам не шастать, головы не высовывать и вообще довести до всех, что рядом – смерть. А я пару своих наблюдателей посажу, пусть присмотрятся, авось и будет толк.
– Это все сделаю. Но может, следует что-то пред принять более эффективное, чем наблюдение?
Егоров задумался и принялся размышлять вслух:
– Примерный сектор нам известен, стреляли прямо напротив, скорее всего, с дерева.
– Может, из зенитки кроны посшибать?
– Тебе всего боезапаса не хватит, чтобы и половину-то деревьев оголить. Это не подходит. Я знаешь что думаю? А не рвануть ли нам дистанционки, все сразу? Судя по схеме, они понатыканы везде, может, и за денет какой?
– Может, и заденет, если снайпер не устроил себе берлогу. Думаю, здесь он надолго.
– Или шугануть? Чтобы заметался по «зеленке»? Но опять-таки как? А терпеть рядом с собой стрелка никак нельзя. Будем думать. Ты своих предупреди, а я своим задачу поставлю.
На этом они разошлись. Доронин, отдав распоряжение по роте о соблюдении дополнительных мер безопасности, прибыл на КНП.
Костя нес службу в своей ячейке. Совсем рядом с теми, кого поразил снайпер. Только его сектор находился в противоположном направлении. Буквально считанные минуты назад один из них – Культя, рядовой Культяев, одногодок Горшкова, – подходил стрельнуть сигарету. А сейчас он и его напарник, с развороченными затылками, лежали, накрытые брезентом, где-то за командным пунктом. И никто из них больше не встанет в строй, не подойдет поговорить, не попросит закурить. А дома? Дома теперь получат похоронки, каково матерям-то? Константину не хотелось верить в случившееся, разум отвергал реальность, словно ничего не произошло и ребята просто отошли на минуту по делам. Но кровавые сгустки, смешанные с землей, упрямо напоминали об убийстве и возвращали в действительность. Костя, тяжело вздохнув, взял автомат, прижал приклад к щеке и серьезно, сосредоточенно стал обводить взглядом отведенный ему сектор.
Колян, находящийся рядом, в соседнем окопе, посмотрел на друга. Он испытывал огромное желание с кем-нибудь поговорить, но, поняв состояние товарища, не стал делать этого, также сильно в душе переживая смерть своих ровесников.
Доронин сидел за столом КНП и думал. Сгущающаяся вокруг роты смертельно опасная атмосфера ощущалась почти физически. Неминуемо и неотвратимо приближалось что-то страшное, и он это чувствовал, хотя и пытался разогнать тягостное настроение. Он думал о состоянии тех, кто принял первые кровавые уроки войны и находился сейчас в окопах в тоскливо подавленном ожидании надвигающейся опасности. Он думал о Егорове и его бойцах. Обо всем, что окружало его, и об ответственности, которую он как командир, офицер нес за всех на этих чужих высотах. Включая и тех, кого уже не вернешь. Виновен ли он в их смерти? Формально нет, никаких инструкций нарушено не было. Оборона организована согласно боевому Уставу, а потери на войне, к сожалению, неизбежны. Но как ответить матерям этих погибших ребят на простой, казалось бы, вопрос: «Почему вы, тот, кому мы доверили своих сыновей, не уберегли их?» Есть ли ответ на этот вопрос? На него ответа нет, и что бы ни говорить, как бы ни оправдывать себя, а виновен он, виновен в смерти своих подчиненных. Пытаясь отогнать тяжелые мысли, Доронин закурил и принялся изучать по карте «зеленку», определяя, где может находиться проклятый снайпер и каким образом ему удалось пройти сложное, плотное минное поле.