только гибель в Тевтобургском лесу трёх легионов Квинтилия Вара, потерю, казалось, недавно обретённых и вроде бы даже закреплённых благодаря походам Тиберия земель между Рейном и Альбисом (Эльбой). И хотя походы Германика, а затем и Домициана против германцев провозглашались в Риме победными, и даже триумфы по этим поводам справляли, менее опасной рейнская граница принципиально не становилась. Отдельные успехи, например война Траяна (тогда ещё наместника Верхней Германии) с хаттами, носили характер локальный, общей картины римско-германских отношений не изменили и рейнскую границу безопасной не сделали.
Адриан, дабы реально укрепить границу с варварами зарейнскими, начал строить по лимесу действительные укрепления. Он на лимесах отделил территории варваров от римских владений вбитыми в землю большими кольями, скорее даже брёвнами, вверху заострёнными и связанными между собой наподобие ограды[381]. Так римское пограничье с германцами превращалось в сплошную пограничную баррикаду, снабжённую, естественно, необходимыми проходами. Сначала была укреплена граница по Нижнему Рейну. Это позволило Адриану сократить войско в провинции Нижняя Германия всего лишь до двух легионов — в веке предыдущем там стояли четыре легиона. Здесь теперь остались только легион I Минервы, во главе которого Адриан впервые исполнял командные обязанности легата, и XXX Ульпиев Победоносный легион, сформированный при Траяне. Такие же засеки, как на Нижнем Рейне, вскоре появились и на верхнегерманской границе[382].
Обустроив рейнскую границу Галлии с германскими племенами, Адриан отправился в Британию, крупнейшую заморскую провинцию Римской империи. Её безопасность также внушала императору немало опасений. Они были связаны как с непокорёнными северными соседями римских владений на острове, так и с положением внутри провинции, где римляне уже не раз сталкивались с кровавыми мятежами, подавление каковых требовало от Империи немалых усилий. Последнее восстание вспыхнуло на острове совсем недавно, уже в правление самого Адриана, в 119 году, и для подавления мятежников пришлось перебрасывать силы с континента. Должно быть, именно тогда прибыл в Британию VI Победоносный легион из Нижней Германии[383]. Правда, это было временное перемещение частей легиона в Британию. Подавив мятеж, легион отправился на свою постоянную стоянку на Нижнем Рейне. Но в Британию ему ещё предстояло вернуться…
Британия была одной из двух больших провинций, завоёванных римлянами в послеавгустовскую эпоху. «Честь» её завоевания досталась, пожалуй, самому далёкому от войн и воинственности императору Клавдию. А первым из римлян обратил внимание на этот остров и высадился на нём, как бы подготавливая почву для грядущего завоевания, Гай Юлий Цезарь. Это произошло ещё в 55 году до Р. Х.: «Хотя лето уже подходило к концу, и в этих местах ввиду северного положения Галлии зимы наступают рано, однако Цезарь решил предпринять поход в Британию, так как знал, что почти во все войны с Галлией оттуда посылались подкрепления нашим врагам; если бы даже остаток лета оказался недостаточным для ведения регулярной войны, то он всё-таки считал очень полезным для себя хотя бы только вступить на этот остров, познакомиться с его населением и добыть сведения о его местностях, гаванях и удобных для высадки пунктах»[384].
Цезарь вторгался в Британию дважды: в 55 и 54 годах до Р. Х.[385] Покорить Британию ему не удалось. Впрочем, такой цели он перед собой и не ставил. В своём описании острова, его богатств, занятий и обитателей он отметил высокую плотность населения, изобилие у него скота, занятие земледелием, хождение золотой монеты, наличие олова, недостаток железа и отсутствие меди[386]. Интерес вызывает географическое описание Британии, добросовестно сделанное славным полководцем: «Остров имеет форму треугольника, одна сторона которого расположена против Галлии. Один её угол, где лежит Кантий и куда пристают почти все корабли, приходящие из Галлии, обращён на восток, а другой, нижний, на юг. Эта сторона имеет в длину около пятисот миль. Другая, западная сторона, обращена к Испании; в этом направлении лежит Иберния; как полагают, она вдвое меньше Британии: она находится на таком же расстоянии от Британии, как Британия от Галлии. На полпути лежит остров по имени Мона; полагают, что там же есть и ещё несколько небольших островов; о некоторых из них многие писатели сообщают, что там во время зимнего солнцеворота тридцать суток продолжается ночь. Но мы в своих расспросах таких сведений не получали и только на основании точных измерений посредством водяных часов видели, что ночь там короче, чем на материке. Длина этой стороны, по мнению вышеупомянутых писателей, семьсот миль. Третья сторона обращена на север; против неё нет никакой земли, но её угол обращён главным образом к Германии. Она простирается будто бы на восемьсот миль в длину. Таким образом, весь остров в окружности имеет две тысячи миль»[387].
Самым удивительным в этих подсчётах Цезаря является то, что он достаточно точно определил размеры острова, используя письменные источники и, очевидно, многочисленные устные сообщения. Собранная Цезарем информация была важным итогом его похода в Британию и должна была помочь соотечественникам завоевать вновь открытый остров[388].
Размеры острова не могли не впечатлить римлян. Они были таковы, что многим не верилось, что вообще может быть такой большой остров. По площади он превосходил все острова родного римлянам Средиземноморья и практически не уступал самой Италии. Да и население Британии было немалым.
Преемникам Цезаря, однако, долго было не до Британии. Августу хватало кровопролитнейших войн в Германии, Паннонии и Далмации. Тиберий к расширению Империи не стремился, полагая, что она уже находится в достаточных для себя пределах, да и с заветом Августа он был согласен, ибо жестокие войны конца правления основателя Принципата пали как раз на его плечи. Гай Цезарь Калигула внезапно озаботился идеей покорения гигантского острова и даже учудил забавную военную демонстрацию на континентальном берегу пролива, отделяющего Британию от Галлии. Римские военные машины метали снаряды в морские волны, что, по мысли полубезумного цезаря, должно было смутить дух варваров на британском берегу, до коего, впрочем, были десятки миль, и бритты никак не могли оценить грозных намерений Гая. Чем-то это напоминает порку персами по приказу царя Ксеркса бурных вод Геллеспонта (Дарданелл), когда они снесли построенный для переправы в Европу понтонный мост. Эффект одинаковый, хотя чувства Ксеркса понятнее. Как известно, после «избиения» волн легионеры, по повелению Гая, собирали на побережье раковины. Занятие для воинов бессмысленное, хотя эстетически, может быть, и развивающее… Сам Калигула преподнёс его как «сбор» добычи Океана, которую он шлёт Капитолию и Палатину[389]. Единственным практическим результатом похода Калигулы к берегам Ла-Манша стало возведение по его повелению высокой башни — маяка, подобного знаменитому Фаросскому маяку в Александрии, который ночью своим огнём указывал бы путь кораблям[390]. Была ли та башня воздвигнута и какова её судьба — неведомо. Руины её не сохранились.
Комическое описание Гаем Светонием Транквиллом обстоятельств «британского