В первую неделю великого поста граф с Филиппом вернулись в замок, и округу облетела новость: Филипп помолвлен и собирается жениться на мадемуазель де ла Монель.
Граф застал меня в галерее. Стояло прекрасное солнечное утро, и поскольку день стал прибывать, я проводила в галерее больше времени, чем раньше. При ярком дневном свете отреставрированные картины выглядели эффектнее, и граф с явным удовольствием оглядел их.
— Отлично, мадемуазель Лосон, — сказал он. Пытаться прочитать что-либо в его темных глазах было, как всегда, бесполезно. — А что вы делаете сейчас?
Я пояснила, что картина, над которой я работаю, так сильно пострадала, что от нее отслоилась краска. Испорченные места надо замазать гипсом и подкрасить.
— Вы — настоящий художник, мадемуазель Лосон.
— Как вы однажды заметили — несостоявшийся.
— А вы злопамятны! Но, надеюсь, простили меня?
— Прощать мне вас не за что. Вы сказали правду.
— Какая вы строгая! Вот такая женщина нужна не только картинам, но и всем нам.
Он шагнул ко мне. Заглянул в глаза. Неужели на его лице мелькнуло восхищение? Но я-то знала, как выгляжу. Коричневый халат, который мне никогда не шел, волосы, имевшие привычку выбиваться из пучка, чего я никогда вовремя не замечала, руки испачканы рабочими материалами. Разумеется, его интересовала не моя внешность.
Видимо, волокиты ведут себя так со всеми женщинами. Эта мысль портила мне настроение, и я попыталась ее отогнать.
— Вам нечего опасаться, — сказала я. — Я использую растворимую краску на тот случай, если ее надо будет смыть. Знаете, такие краски, сделанные на основе синтетической смолы.
— Никогда об этом не слышал.
— Но так оно и есть. Понимаете, раньше каждый художник сам смешивал себе краски. Он и только он знал их секрет, потому что у всякого мастера был собственный рецепт приготовления материалов. Именно это делает старых художников неповторимыми. Их очень трудно копировать.
Граф понимающе кивнул.
— Ретушировка — очень кропотливый процесс, — продолжала я. — Реставратор ни в коем случае не должен навязывать оригиналу свою интерпретацию.
Он выглядел довольным. Возможно, понял, что я говорю все это, чтобы скрыть смущение.
— Да, это могло бы обернуться окончательной утратой картины. Все равно, что пытаться переделать человека на свой манер, вместо того, чтобы помочь ему сохранить в себе все доброе… и заглушить злое.
— Я имела в виду только живопись, о которой действительно могу говорить со знанием дела.
— И ваш энтузиазм — тому доказательство. Кстати, а как у моей дочери дела с английским?
— Отлично.
— Преподавание и реставрация… Не много ли для вас одной?
Я улыбнулась.
— И то, и другое доставляет мне удовольствие.
— Рад, что вы не скучаете. Я думал, что вам может не понравиться наша сельская жизнь.
— Ну что вы! К тому же, у меня есть ваше любезное разрешение пользоваться конюшней.
— И верховую езду вы тоже любите?
— Очень.
— Увы, жизнь в замке уже не бурлит, как раньше.
Он посмотрел поверх моей головы и холодно добавил:
— После смерти жены мы перестали принимать гостей. Старые дни так и не вернулись. Возможно, теперь все пойдет по-другому. Кузен женится, и хозяйкой замка будет его молодая супруга.
— Пока вы сами не женитесь, — вырвалось у меня.
— Что заставляет вас считать, что я когда-нибудь женюсь?
Уверена, в его вопросе прозвучала горечь.
Осознав, что допустила бестактность, я пробормотала:
— Это вполне естественно… что вы женитесь… со временем.
— Я думал, вам известны обстоятельства смерти моей жены, мадемуазель Лосон.
— Я… слышала об этом.
Я чувствовала себя человеком, одной ногой угодившим в трясину и обязанным ее немедленно выдернуть, чтобы не завязнуть целиком.
— А-а, — протянул он, — слышали! Некоторые люди не сомневаются в том, что я убил свою жену.
— Вас, конечно, не интересует такая чепуха, как чужие…
— Вы смутились? — Теперь он злорадно улыбался. — Значит, по-вашему, это не такая уж чепуха. Признайтесь, вы считаете, что я способен на самые гнусные поступки.
У меня часто заколотилось сердце.
— Вы шутите, — сказала я.
— Что еще можно ожидать от англичан! Это неприятно, так что не будет об этом говорить. — Его глаза вдруг стали злыми. — Нет, не будем! Лучше продолжать верить в жертву преступления.
Мне стало не по себе.
— Вы не правы, — возразила я.
Он вдруг успокоился так же внезапно, как вышел из себя.
— Мадемуазель Лосон, вы очаровательны. И конечно, понимаете, что при таких обстоятельствах мне больше не следует жениться. Вы удивлены, что я обсуждаю с вами свои взгляды на брак?
— По правде говоря, да.
— Просто вы благодарный слушатель. Я не имею в виду благодарный» в обычном сентиментальном смысле этого слова. В вас столько здравого смысла, вы такая невозмутимая и в то же время искренняя! Эти качества и подтолкнули меня к обсуждению личных проблем.
— Не знаю, благодарить ли вас за комплимент или просить прощения за то, что вызвала на откровенность.
— Вы всегда говорите то, что думаете. Поэтому я хочу задать вам один вопрос. Обещаете ответить?
— Постараюсь.
— Вот мой вопрос: вы считаете, что я убил жену?
Я вздрогнула. Он прикрыл глаза тяжелыми веками, но я знала, что он внимательно на меня смотрит. Несколько секунд я медлила с ответом.
— Спасибо, — сказал он.
— Я еще не ответила.
— Нет, ответили. Вам нужно было время, чтобы выразиться потактичнее. Мне не нужна ваша тактичность. Я хотел правды.
— Дайте мне сказать, раз спросили мое мнение.
— Говорите.
— Я не верю, что вы отравили жену, но…
— Но…
— Возможно, вы… разочаровали ее… не дали счастья, которого она ждала. Я хочу сказать, что, может быть, с вами она чувствовала себя несчастной и решила лучше умереть, чем так жить.
Он смотрел на меня, натянуто улыбаясь. Я вдруг подумала, что он глубоко несчастен, и мне захотелось сделать его счастливым. Нелепо, но именно этого я и хотела. Я поверила в то, что за маской надменности и безразличия увидела живого человека.
Граф как будто прочитал мои мысли. Его лицо стало жестким, и он сказал:
— Теперь вы понимаете, мадемуазель Лосон, почему я не хочу жениться. Вы полагаете, что я косвенно виновен в смерти жены, и вы — умная молодая женщина — без сомнения правы.
— Вы считаете меня глупой, бестактной, нечуткой… такой, каких вы не любите.
— Вы… как живая вода, мадемуазель Лосон. И сами об этом знаете. Кажется у англичан есть пословица: «Дай псу дурную кличку и можешь его повесить». Правильно? — Я кивнула. — Перед вами пес с дурной кличкой. Увы, нет ничего проще, чем оправдать дурную репутацию. Вот! За урок реставрации вы получили урок семейной истории. Кстати, я намеревался вам сообщить, что после Пасхи мы с кузеном уедем в Париж. Откладывать свадьбу Филиппа нет причины. В доме невесты устроят ужин в честь подписания брачного контракта, потом состоятся свадебные торжества, и наступит медовый месяц. Когда все мы вернемся в замок, то сможем чаще принимать гостей.