Читать интересную книгу Гонзаго - Андрей Малыгин

А вот никаких там Иисусов Христосов, пресвятых и непорочных дев Марий и прочих церковных личностей и имен Федор серьезно не признавал, хотя был, по словам своих родителей, с рождения крещеным человеком. Но в церковь все же захаживал иногда. Так, конечно же, для порядку, как делали и другие серьезные пацаны. Ставил там толстые свечи и замаливал свои же грехи. А грехов этих, надо признать, было у Федора предостаточно. Собственно говоря, на этих самых грехах и разбогател-то. Но власти серьезно не трогали, с ними можно было и договориться, не быть очень жадным, а немного отстегивать, ну а церковь, та все прощала. Так что вам еще, граждане, нужно? Живи, богатей, откармливай свое тучное тело, которое уже заметно, как через ремень перевешивается, и создавай для него еще более комфортные условия. А о душе о своей не беспокойся, пусть церковь о ней побеспокоится. Каждому свое. Благо, что стоит это совсем недорого и сердито. Купил несколько свечек, и тебе за это от церковников уже самые благодарственные слова. Поставил их в храме, покрестился, побормотал, ради приличия, — и все, весь обряд очищения, считай, что закончен. А кто в твою душу-то заглянет? А никто, если сам по пьянке или по какой-нибудь другой причине чего ненужного не сболтнешь. Держи, как говорится, язык за зубами и… кушай на здоровьице пирог с грибами или там бутерброды с красной или черной икрой. Да и они-то, честно говоря, уже надоели. Это раньше, когда они были в дефиците, было престижно и вкусно, а сегодня, извините, просто рядовое событие. Конечно же, не у всех, но каждый должен крутиться, как может и как у него получается. А вот у него, у Федора Слащева, получалось вроде бы и неплохо. Полгода назад коттеджик приличный поставил. Тачки меняет по моде. И на немецких, и на разных японских катается. Каждый год с женой отдыхают в хороших местах и по выбору. Ну и любовницы, конечно, имеются. А как же без них?

Вот и сейчас он пробирался домой окольными путями от шикарной подруги, от рыжеволосой Тамарочки. Колечко ей одно сегодня крутенькое подарил. Так, ерунда, конечно, колечко совсем недорогое, но шибко оригинальное. А она, блин, как увидела, глаза загорелись, и на шее от радости повисла, целуя в самые губы. А потом… А потом уж столько ласки в ней было, столько любовного огня, что словами и не передать. Нет, от жены такого не получишь, хотя вначале шибко пылкая тоже была. Но когда уже отдыхали, Томик сказала, смеясь и поглаживая его по пухлому животу, что поправился он сильно за последнее время, что тяжелым стал и держать его на себе не так уж и легко. Ничего, пусть тренируется… Подарки отрабатывает. Сто четыре килограмма еще не предел…

Федор похлопал себя по выпуклому животу и ухмыльнулся. «Это батька его все тот же размер еще носит, наверное, сорок восьмой, но сам виноват — как в слесарях застрял, так и пыхтит до сих пор. А он, Федор Слащев, со слесарством, с этой семейной традицией, давно уже завязал. Живет совсем по-другому, и вот, как наглядный результат, уже на целых два размера в одежде за последний год прыгнул. А что? Красиво жить не запретишь. Не те времена!»

Федор, вспомнив про отца, невольно насупился и вздохнул. Обидно, но не сложились у них отношения за последнее время. Ох, не сложились! Отец кое-что пронюхал про его занятия недвижимостью… Про разные там скользкие дела и делишки. Весь затрясся при встрече, покраснел. Убирайся с глаз моих долой, говорит. Опозорил ты честный род Слащевых, негодяй! На чужом людском горе решил наживаться. Обманом промышляешь! Не хочу тебя больше знать и видеть, оборотень проклятый! И как хватит своим железным кулачищем сверху прямо по целому яблоку. Только мокрое место и фонтан брызг остались от бывшего плода. Старая десантная выучка взыграла, в ВДВ когда-то отец служил. А вот сам Федька сколько раз ни пробовал этот трюк, ну никак он у него не получается. Руку больно до невозможности, а толку никакого. Другому бы мужику Федька эти слова ни за что не простил, рот бы быстро заткнул и заставил себя уважать. Может, и не сам, конечно, а с друзьями своими, соратниками по делу. А тут все-таки отец, родитель единокровный. Неудобно разборки начинать. Да и, честно говоря, побаивался его Федор с самого детства и уважал за смелость, характер и силу. Видел, как однажды в парке справился с двумя здоровыми битюгами он легко, словно играючи. Старая закалка ВДВ. Жаль, конечно, что отец его не понимает и не приветствует, но уж тут ничего не попишешь. Не отказываться же от этой новой сытной жизни ради принципов там каких-то дурацких… Да что он, дурнее паровоза, если деньги так сами в руки и бегут…

До дома оставалось совсем недалеко. Каких-то еще метров триста-четыреста, а там за поворотом и его ненаглядный коттеджик приютился. Он повернул голову направо, пытаясь разглядеть знакомые очертания крыши из красной металлочерепицы, и… чуть не запнулся о лежащего на земле человека!

«Что такое!? Опять какой-то гегемон налакался и до дома не дошел? Хотя нет, вроде бы неплохо мужик и одет… Приличный костюм, рубашка, галстук и, прямо как у Пушкина, бакенбарды… По виду так вполне смахивает на интеллигентного человека. Смотри-ка, лежит себе спокойненько, будто спит. Вот так надрался, чудак… — Федор оглянулся по сторонам и пристальней пробежался глазами по лежащему на земле незнакомцу. — Ты смотри, и часики клевые на руке. Вроде бы даже золотые… — Он нагнулся и слабо потормошил незнакомца за плечо, но никакой реакции не последовало. Тогда он взял пьяного интеллигента за левое предплечье рядом с часами и сильней потряс его, но реакции, как и в первый раз, никакой не было. И тут он воровато глянул вокруг себя и быстренько снял с лежащего дорогие часы и положил их в правый карман своего пиджака. Затем, воодушевленный легкой добычей, он еще раз огляделся по сторонам и, убедившись, что ни единой живой души рядом нет, залез незнакомцу в левый внутренний карман пиджака, вытащил оттуда пухлое портмоне и, открыв его, даже присвистнул — оно было битком набито американскими долларами. — Ну вот, только подумал, а денежки так сами в руки и плывут. Вот так удача! Ну, и как же их не взять!? Если я не возьму, так какой-нибудь другой осел прикарманит. — Федька быстро сунул портмоне в свой пиджак, тут же полез во второй внутренний карман к незнакомцу и выгреб оттуда целых две тугих пачки зеленых долларов, перевязанных цветными резинками. — Вот это да! Вот так подфартило! Иностранец какой, что ли? — подумал он, моментально вспотев. — Весь прямо так и напичкан твердой валютой».

Рассовав наспех и эти пачки по одежде, Федька уже без всякого стеснения полез в правый прорезной карман к незнакомцу, но тот вдруг… открыл глаза, схватил Федьку за руку и почему-то тихо и спокойно сказал на приличном русском языке с небольшим иностранным акцентом:

— Караул! Граждане, грабят, помогите!

Федька, испугавшись, тут же сильно потянул руку на себя, пытаясь высвободить ее, но безуспешно, а затем дернул ее, что было силы, но, как оказалось, тоже совершенно напрасно. Незнакомец впился в его руку, как железными клещами.

— Караул, помогите, грабят, милиция! — уже чуть погромче проговорил лежащий на земле.

Федька понял, что дело плохо.

— Да ты чего орешь-то, кто тебя грабит? Ты что, с ума сошел, что ли? — сильно побелел он лицом, при этом все так же пытаясь упрямо высвободить руку. — Да я, братан, сам только хотел… это самое… милицию позвать и все… ну вот это им и передать. Большие денежки все же… Да мало ли сейчас тут всяких вокруг шляется… Так что ты должен меня понять… Да ты что, да что б я кого-нибудь в жизни обидел! Ну ты даешь… Да отпусти руку-то, ты чего, в самом деле… Раз ты сам очухался, я тебе щас все-все и верну… А мне это ни к чему… Да я серьезно, поверь, братан, ну ты чего? Да я ж тебе помочь хотел, и ты зря в бутылку лезешь…

— Ну ладно, — сказал незнакомец, отпуская Федькину руку и тут же ловко вставая на ноги, — раз не хотел, значит, не хотел. Видимо, я ошибся. Давай, возвращай, я согласен, — выжидающе глянул он масляными темными глазками прямо в лицо Слащеву.

— Да я тебе серьезно, земляк, — вытирая с лица пот, засуетился Федька, — конечно, без всякого злого умысла, поверь, — постучал он себя в грудь. И с этими словами он вернул неизвестному все, что сумел вынуть у него из карманов, отметив при этом, что незнакомец вроде бы выглядел совсем и непьяным. Язык у него не запинался, и он крепко и уверенно держался на ногах.

У Федьки от этого наблюдения все внутри прямо так и похолодело, а по спине и затылку пробежался неприятный и сильный мороз. «Кто же это такой? Значит, он просто притворялся пьяным, а на самом деле… Но почему? А сила-то у него какая в ручищах, прямо как у отца! Вот так вляпался я!»

Слащеву хотелось броситься бегом, чтобы как можно быстрее избавиться от столь неприятных душевных волнений.

— Ну так я пойду? — спросил он с содроганием заискивающим тоном. — Извини, землячок, что уж так получилось, но я, честно, совсем не хотел. — Он повернулся, тут же увидел небольшого черного пуделя, который сидел прямо в двух шагах перед ним, и отчетливо услышал голос неизвестного: