Звонивший, сам того не зная, освободил девушку из заключения. Элементарное дело с банальным человеком разорвало цепи, сковывавшие ее более восьми лет.
Позже полиция перезвонила начальнику Вольфганга и рассказала, как невинное дело о месте для жилья его служащего положило конец кошмару Наташи, ее семьи и каждого, кто о них беспокоился. Господин К. — по его просьбе полиция не обнародовала его полное имя — до сих пор изумляется своей роли в этой истории:
Я искал квартиру, которую можно было бы снять, и нашел в Интернете объявление о квартире на Халлергассе в венском районе Рудольфсхайм.
Господин Приклопиль ответил на мой звонок почти сразу. Однако я на самом деле полагал, что разговариваю с господином Хольцапфелем. Я помню этот разговор очень хорошо, хотя сделал в тот день множество звонков, потому что он был одним из немногих, кто был со мной вежлив. И он производил впечатление серьезного человека.
Он закончил разговор совершенно нормально, мы договорились встретиться в пятницу вечером. Он совсем не нервничал, не был как-то возбужден. Разговор длился всего лишь несколько минут.
Я счастлив, что помог ей, хотя уверен, что рано или поздно она все равно избавилась бы от этой тираним. Я считаю, что ее нужно оставить в покое. Надеюсь, она сможет зажить нормальной жизнью. И я не хочу, чтобы меня переоценивали, я всего лишь маленький винтик в ее истории.
Отнюдь нет. В саге он был чертовым колесом, которому случилось остановиться в нужном месте в нужное время.
Когда Наташа всего лишь через четырнадцать дней появилась на телевидении в одной из самых популярных программ, когда-либо выходивших в Австрии, она, все еще едва способная что-либо объяснить, призналась: «Я просто знала, что если не сейчас, то, быть может, уже никогда. Я посмотрела на него. Он стоял ко мне спиной. Как раз за несколько минут до этого я сказала ему, что больше не могу так жить, что попытаюсь сбежать. Да, подумала я, если не теперь…»
И все же, когда она закрывала дверь в его жизнь, это была тем не менее совместная жизнь, жизнь со своими яркими моментами, нежностью, слезами, смехом — полным спектром человеческих эмоций, разделенным на 74 304 часа, не все из которых были совершенно несчастными. По ее собственному признанию, Приклопиль уберег ее от наркотиков, курения, плохих людей, неправильных решений. Какой бы искаженной ни была ее аргументация, в ее сердце, в ее разуме всегда будет место для человека, с которым она в этом плавании по жизни «сидела в одной лодке».
Даже в те наносекунды, за которые рецепторы ее мозга включились и велели ей бежать, если она хочет обрести свободу, рачительная черта Наташи тоже взывала к ней:
Также я очень беспокоилась, что разрушатся представления о нему его матери, близких друзей и соседей. Я имею в виду, что для них он был милым и внимательным человеком. Всегда дружелюбным и всегда корректным. Я не хотела таким образом разочаровывать его мать, показывать ей другую сторону ее сына. Он всегда говорил мне, какие чудесные у них отношения. Что она любит его, а он ее.
Мне и вправду очень жаль госпожу Приклопиль. Что ее представления о сыне оказались разрушенными. И что в тот день она лишилась всей веры. Своей веры в сына. И самого сына.
И в этот день господин Приклопиль сделал из меня… Что ж, я полностью отдавала себе в этом отчет, потому что была той самой, которая сбежала, я знала, что приговорила его к смерти, потому что он постоянно угрожал совершить самоубийство. Но в тот день он превратил меня — так же как и человека, подвезшего его до станции, так же как и машиниста — в убийцу.
Однако важное решение было принято, и Наташа побежала. На фоне гула пылесоса и повернувшегося к ней спиной похитителя она воспользовалась единственным шансом и помчалась стрелой. В ее мозгу промелькнули предыдущие, неудавшиеся попытки освободиться.
«Однажды я хотела выпрыгнуть из машины на ходу, но он крепко схватил меня и дал газу, так что меня бросило на дверцу», — позже расскажет она. На этот раз она удостоверилась, что он ее не достанет.
У нее ушло несколько минут, чтобы перебраться через изгороди по соседским садам и достичь двери почтенной дамы, ошеломленной и подозрительной. Наташа, быть может, и была недокормленной, с кожей нездорового цвета, но не дрогнула. Она боялась, что если за ней идет Приклопиль, то эта старушка, которую она через окно умоляла вызвать полицию, будет мертва. Вот как она вспоминала свой побег:
Для меня это было вечностью, хотя в действительности все длилось десять-двенадцать минут. Я просто побежала по садам, перепрыгивая через множество изгородей. В панике двигалась по кругу, высматривая, есть ли где-нибудь люди. Сначала позвонила в дверь того дома, но звонок почему-то не сработал, и затем увидела какое-то движение на кухне.
Я должна была ясно и точно дать понять — у меня крайняя необходимость. Та женщина была очень поражена, поэтому никак не могла сообразить, что к чему. Она все твердила: «Я не понимаю, я не понимаю». Она повторяла это снова и снова: «Я ничего не понимаю».
Она не впустила меня. На долю секунды я изумилась. Однако разрешить войти в свой дом совершенно незнакомому человеку — нужно понять ту женщину в маленьком домике, у которой к тому же больной муж.
Пожилая дама, чье полное имя полиция средствам массовой информации не раскрыла, позже рассказала: «Она вдруг оказалась перед моим кухонным окном. Вся в панике, бледная и трясущаяся. Она спросила меня, есть ли у меня какие-нибудь старые газеты за 1998 год, но я так и не поняла, кто она такая, пока не приехала полиция.
Я думала о ней всю ночь. У нее не было детства, и ей пришлось стать девушкой совершенно самостоятельно».
Пока Наташа ждала, она все боялась, что вот-вот появится Приклопиль.
Я не могла позволить себе даже спрятаться за кустами, Я боялась, что преступник убьет хозяйку, или меня, или нас обеих.
Это-то я и сказала. Что он может нас убить. Но женщина все еще была напугана и не разрешала мне ступить на ее крохотную лужайку. Я была потрясена. Чего я действительно опасалась, так это приезда местной полицейской машины из участка соседнего Гензерндорфа. Я хотела говорить только с человеком, ответственным за «дело Наташи Кампуш».
Появились двое полицейских. Я сказала, что меня похи… нет, что я сбежала и что меня держали в заточении восемь лет.
Заключался ли какой-либо смысл в том, что она оборвала слово «похитили»? «Похи…» Оно незакончено, равно как и отказ сообщить, где по пути останавливался водитель белого фургона, выбравший именно ее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});