Читать интересную книгу Магистр Ян - Милош Кратохвил

Крестьяне с удивлением посмотрели на Гуса. Последние слова магистра заставили их насторожиться. Ишь, какой! «Если проезжий в рясе — не дьявол, — думали они, — то нисколько не лучше его. Так или иначе, он — из духовных. Их легко узнать по тому, как они врут».

А Гус спокойно продолжал:

— Во времена святых апостолов всё имущество, необходимое для жизни человека, было достоянием членов христианской общины. Кому же, как не монахам, следовать этому примеру? Ведь они дали обет вести скромную жизнь. Как должны поступать те, кто по воле рока получил в дар деревни, поля, леса и пруды? Прежде всего — разделить свое богатство с подданными, бедняками, не оскверняя свои благочестивые души мамоной. Так они скорее всего приблизились бы к святым апостолам. Коли вы находитесь под властью монастыря, то вам, стало быть, можно ловить рыбу в его прудах, охотиться в его лесах и кормиться из его закромов…

Голос Гуса звучал по-прежнему серьезно, а глаза искрились легкой мужицкой хитрецой. Крестьяне без труда разгадали смысл его слов. Губы их начали судорожно подергиваться, они засмеялись. Мигом избавясь от робости, они стали кричать друг другу:

— Эй, Ганес! Когда аббат приглашал тебя в последний раз поесть карпов?..

— Однажды я собирал в лесу хворост и налетел на лесника. Я, дурак, полдня бегал от него и не догадывался, что он хотел пригласить меня поохотиться на оленя!

Все засмеялись. Засмеялся и Гус. Крестьяне понимающе хохотали, ударяли друг друга шапками по спинам. Только один капеллан втянул голову в плечи и со страхом глядел на развеселившихся прихожан.

Мужчина, стоявший у стола, нарезал хлеб и подал ломти своим спутникам и крестьянам. По мозолистым рукам пошел копченый окорок. Крестьяне осторожно резали окорок и клали кусочки его на хлеб. Мясо приятно пахло. Господи, как давно им не выпадало такое счастье!..

Капеллан наполнил вином всю свою посуду — оловянный кубок и две глиняные кружки. Тогда Гус поднялся со своего места и, сложив руки, произнес:

— Господи, благослови пищу, которую ты милостиво ниспослал нам. Аминь.

Нет, он, конечно, не дьявол.

Гус и капеллан выпили по глотку. Кубок и кружки обошли всю комнату.

Как легко и уютно стало в доме капеллана! Вино разлило по жилам свое приятное тепло. Крестьяне нетерпеливо ждали, не скажет ли им что-нибудь гость. А Гус продолжал:

— Однажды я зашел в какой-то монастырь. Мне подали там кусок черствого хлеба и кружку слабенького пива. Я подумал: как бедно живут здесь монахи! Тут — словно бес искушал меня — я возьми и скажи им, что я — из богатой семьи. Отец, мол, уже стал стар и выбирает монастырскую церковь, в склепе которой монахи могли бы похоронить его. В благодарность за это он обещал оставить монастырю свое имущество. Не успел я договорить, как хлеб и пиво исчезли со стола. На их месте, словно в сказке, появились жаркое и бокал с вином. Может быть, я, в самом деле, колдун, и глашатай епископа кричал не зря?

— Это волшебство мы знаем по проделкам нашего монастыря. Его апостолы отлично поделили: нам барщину и оброк, а себе — мошны и кружки, — уже без страха заявили крестьяне.

Тут капеллан не выдержал и сказал:

— Достойный брат, не суди их строго. Миряне говорят всё, что взбредет им на ум. Они — взбалмошные, но добрые люди.

— Да, разумеется, — кивнул Гус. — Мне кажется, мы уже нашли общий язык. Я спросил их: добры ли их власти?

Не дожидаясь ответа крестьян, капеллан сказал:

— Даже самая лучшая власть заставляет людей грудиться на нее и платить оброк…

— А коли она церковная, то платить и десятину… — добавил Гус.

— Разумеется, ведь у церкви свои расходы… на духовное правление… — объяснил капеллан.

— Сколько она платит тебе, брат?

Капеллан удивленно посмотрел на Гуса:

— Мне? За что?

— Ты заплатил за этот приход?

Капеллан грустно улыбнулся:

— От этого прихода отказался бы и сам нищий Лазарь. Я — лишь капеллан. Меня послал сюда здешний приходский священник, который отродясь не бывал в этом селе. Каждый кусок хлеба я добываю трудом своих собственных рук: возделываю небольшую полоску приходской земли. Иногда мне помогают миряне: приносят курочку или ягненка.

— Но разве ты не берешь плату с прихожан за святые таинства — крещение, исповедь и последнее помазание? — продолжал расспрашивать Гус капеллана, с трудом переводившего дыхание.

Капеллан только махнул рукой:

— Разве я могу? Ведь прихожане сами горемыки. Мне известно, как они живут…

— А почему аббат Вайденского монастыря не желает ничего знать о них? Почему он к ним относится иначе, чем ты?

На лбу капеллана выступили капельки пота.

— Видишь ли… — неуверенно начал капеллан, — у монастыря немало своих дел. Ему приходится заботиться о церкви, украшать ее к вящей славе божьей. Монастырю нужны люди для ведения хозяйства. Ему надо… — Господи, как некстати вылетели из головы все аргументы, которые приводили святые отцы, передавая ему этот приход.

— Вспомни, брат, где написаны такие слова: «Человек, зачем ты печешься о дворце для царя? Царь твой, Христос, лежит в хлеве, в яслях. Зачем ты помышляешь о богатых, пышных одеждах? Царь твой завернут в полотняные пеленки. Зачем ты стараешься окружить его слугами? Спаситель твой лежит между волом и ослом. Если ты хочешь сделать благо своему царю, сделай его беднякам — так ты воздашь ему».

Магистр умолк. Никто не шелохнулся. Слушатели словно оцепенели, — перед ними неожиданно открылся светлый, ясный, чудесный новый мир.

Магистр заговорил опять, — сначала торжественно, потом гневно:

— Посчитай-ка, сколько монахов живет в вашей обители, сколько у монастыря деревень со всеми их угодьями — землей, лесами, прудами и каковы их доходы. Прикинь, сколько благ приходится на одного брата! Уйма денег! Горы хлеба и рыбы! Каждый монах мог бы накормить сотни и тысячи бедняков. Монастыри загребают чужое добро. Те, кто трудится на них, мыкают горе. А ты говоришь, что они делают это во имя вящей славы божьей!

Капеллану легче было бы провалиться сквозь землю, чем слушать это. Он заметил, каким огоньком загорелись глаза слушателей. «Господи, за какие грехи ты послал мне такое суровое испытание? — подумал капеллан. — Почему я, выслушав эти слова, не обрадовался им, как эти мужики? Разве я не мучаюсь на своей маленькой полоске, не работаю с ними в лесных угодьях, не делю горе и радость вместе со своими прихожанами? Почему же я не могу быть на их стороне? Нет, я должен защищать своих благодетелей».

Капеллан тяжело вздохнул и сказал:

— Не пристало нам, подданным, судить господ.

— Почему? — спросил Гус. — Разве не было дурных королей, которых народ не только судил, но и свергал с трона? Разве не было таких пап, которые лишались своих тиар? Подобное совсем недавно произошло на соборе в Пизе. Стало быть, мы должны судить своих господ: нам нужно знать, стóит ли им повиноваться.

Крестьяне вытянули шеи, — последние слова священника очень заинтересовали их. Капеллан отрицательно покачал головой:

— Властям надо всегда подчиняться. Они нам даны от бога.

— Послушай меня, брат! — продолжал Гус, словно касаясь ран капеллана и утешая его в минуту тревоги и сомнения. — Ты сказал, что наши власти — от бога. Верно. Однако до них и для них он оставил свои заповеди. Если власти не следуют им и требуют выполнения таких приказов, которые противоречат божьим заповедям, то кого следует слушать — людей или бога?

Капеллан задумался.

— Видишь ли, достойный брат, — отозвался он, уже нисколько не возражая Гусу, — мы люди неученые. Нам не дано видеть то, что видишь ты.

Гус живо посмотрел на крестьян. Они одобрительно кивали ему. Магистр обратился к капеллану уже не с улыбкой, а с легким упреком:

— Как мало ты веришь, брат, в этих людей. Разумеется, они не читали ученых книг. Откуда им быть грамотными? От зари до зари они потеют за плугом, рубят деревья. Но что получают они за свой каторжный труд? Гроши. Вспомни, что сказал Христос своему отцу: «Славлю тебя, отче, господи неба и земли, за то, что ты утаил правду от мудрых и осторожных и явил ее сим малым и отверженным». Это они, брат, хранители такой правды, которая рано или поздно восторжествует во всем мире.

Последние слова сильно подействовали на капеллана, — он впервые с доверием взглянул на магистра. Душа капеллана наполнилась необыкновенным теплом, — оно согрело его сердце и подернуло глаза влагой. Но внезапный прилив нежности и благодарности вылился у него в опасение за жизнь магистра:

— И это ты… ты, человек с такими мыслями, едешь в Констанц? Разве ты не знаешь их? Не боишься?.. Не боишься?..

Гус молчал.

— На своей последней вечере, — заговорил наконец магистр, — Иисус Христос сказал апостолам: «Один из вас предаст меня». Его верные ученики, не зная за собой вины, испугались. Не испугался один Иуда: он предал Христа… Я надеюсь, что не окажусь Иудой.