Читать интересную книгу Плющ на руинах - Юрий Нестеренко

Наконец, после месячной подготовки, начальство сочло, что остальному мы обучимся непосредственно в ходе боевых действий, буде таковые возникнут. (Многие в полку всерьез полагали, что южные дикари побегут от одного нашего вида; при этом их отнюдь не смущало, что за последнее столетие граница Грундорга не отодвинулась к югу ни на милю — впрочем, возможно они, как и я в то время, просто не знали об этом.) Итак, в конце весны мы выступили в поход. Прежде, чем вторгнуться в таинственные и враждебные Дикие Земли, нам предстояло пересечь Грундорг с севера на юг. Этот путь длиной примерно в 350 миль — Грундорг, в отличие от Корринвальда, вытянут не с севера на юг, а с запада на восток — занял у нас три недели. По дороге, в соответствии с неведомыми мне планами командования, происходили постоянные переформирования, какие-то части и подразделения присоединялись к нам, какие-то уходили, так что в южных областях состав экспедиционного корпуса сильно уже отличался от того полка, что выступил с севера — но, кажется, общий уровень не повысился. Меня все эти перемены не затронули. Никаких особенно интересных наблюдений по дороге я не сделал: во-первых, потому что средневековая жизнь вообще невероятно скучна, и если не считать войн, пожаров и прочих бедствий, оживляют ее лишь казни да мистерии по праздникам; во-вторых, ежедневные долгие переходы в полном вооружении — довольно утомительное занятие, чтобы глазеть по сторонам. Лишь одна картина врезалась в мою память.

Это было уже ближе к концу пути; мы проходили через один из южных городов. У пересечения двух самых широких улиц нас остановили. Даже по линдергским меркам лето уже прочно вступило в свои права, а в этих широтах тем более; солнце припекало во всю, хотелось поскорее выбраться из душного города, и тем более раздражала внезапно возникшая заминка. По главной улице, видимо, двигалась какая-то процессия; я слышал радостные крики мальчишек и непристойные ругательства взрослых; кого-то дразнили. Затем в общем шуме я различил цоканье копыт, звон железа и щелканье бичей; вскоре показались и главные участники зрелища.

Дюжина кавалеристов конвоировала около полусотни совершенно голых людей, мужчин и женщин. Все пленники были закованы в кандалы по рукам и ногам; кроме того, общая цепь соединяла их железные ошейники. Было видно, что идут они уже давно и еле держатся на ногах от усталости и боли; всадники нещадно хлестали их бичами по обнаженным плечам и спинам — очевидно, не столько для того, чтобы принудить идти быстрее, сколько ради удовольствия толпы. Более всего меня поразила нагота пленников: хотя по обычаям средневековья унижение побежденного считается делом не только естественным, но и необходимым, церковная мораль никогда не допустит, чтобы обнаженное человеческое тело было выставлено напоказ. Однако, когда странная процессия приблизилась, я начал понимать, в чем тут дело. Эти тела могли пробудить вожделение разве что у самых извращенных натур.

На всех пленниках лежала печать редкого уродства. Кожу многих из них покрывали безобразные язвы, волдыри и наросты, у многих не хватало пальцев на руках и ногах или, напротив, обнаруживались лишние. Я видел страшно искривленные, высохшие или покрытые гноящейся сыпью конечности; кости, выпиравшие из-под натянувшейся кожи в самых разных местах; тела согнутые, перекошенные, перекрученные, горбатые; ужасно деформированные, сплющенные, вдавленные, раздутые черепа; лица с чудовищно искаженными чертами, гроздьями гигантских бородавок, сросшимися или заплывшими жировыми наростами ртами, носами, глазами. У одного мужчины вместо правой руки был какой-то жалкий багровый рудимент, однако и на эту культю умудрились надеть цепь. У другого рука полностью срослась с телом, и кисть уходила куда-то вглубь бедра. У одной женщины начисто отсутствовала левая грудь, а на правой не было соска. Про одного из пленников вообще нельзя было сказать, мужчина это или женщина; я так и не разглядел на его дряблом теле никаких следов половых признаков. Кто-то ковылял на руках, заменявших ему ноги; кто-то при каждом выдохе ронял в пыль слизь, стекавшую у него из дыры на месте носа… Некоторое время любопытство боролось во мне с отвращением; наконец отвращение победило, и я отвернулся, давясь подступившим к горлу комком.

— Что, никогда не видел мутантов? — спросил стоявший рядом солдат, заметив мою реакцию. Странно было слышать слово, бывшее некогда медицинским термином, а потом перекочевавшее на страницы научной фантастики, из уст средневекового солдата.

— Нет, — ответил я и поспешно добавил: — Я с севера, — опасаясь, что моя неосведомленность может вызвать подозрение. Это объяснение оказалось вполне удовлетворительным; солдат кивнул и принялся рассказывать.

Оказывается, мутанты составляют давнюю проблему для Грундорга и других королевств, граничащих с Дикими Землями; Корринвальд в их число не входит, ибо на юге от него — джунгли, населенные дикарями-людоедами, мутанты же предпочитают центральные и западные области континента. Сколько их, никто не знает; люди, попавшие в страну мутантов, не возвращаются. Периодически отряды мутантов предпринимают набеги на южные области королевств, а отряды солдат — карательные экспедиции в северные районы Диких Земель; по всей видимости, мы видели как раз результат удачной экспедиции или неудачного набега. Впрочем, серьезной угрозы безопасности королевств в целом мутанты не представляют: хотя число их, несмотря на все принимаемые меры, похоже, не уменьшается, однако они — животные и могут создать только стаю, но не армию. Так что не менее, а то и более, чем военная, важна проблема религиозная. Существуют две принципиально разные концепции. Святой Тауллен считал, что мутанты — порождение Сатаны, и, соответственно, долг каждого верующего — уничтожать их елико возможно. Блаженный же Афтриак, архиепископ Тромский, признавая, разумеется, мутантов существами нечистыми, утверждал в то же время, что Господь терпит их, дабы напоминать человечеству о грехе, в который оно некогда впало. Один из последователей Афтриака, Уннел, даже утверждал на этом основании, что убивать мутантов нельзя, а когда человечество очистится от грехов, они исчезнут сами, но эта точка зрения была осуждена как ересь. Сам же Афтриак полагал, что убивать мутантов можно, но можно и не убивать, а использовать, предварительно подвергнув процедуре очищения (обычно через кропление святой водой), ибо «Господь сильнее Сатаны, а следовательно, и нечистое, помимо воли своей, может служить благу». Спор между последователями Тауллена и Афтриака носил поначалу академический характер, но по мере отодвигания границ на юг столкновения с мутантами участились, и проблема обрела остроту, едва не приведшую к церковному расколу. В самом деле, авторы обеих концепций были к тому времени канонизированными церковными авторитетами, и признать правоту одного означало обвинить в ереси другого. Однако в конце концов сочтено было, что раскол церкви из-за каких-то мутантов недопустим; так поныне и существуют обе концепции — уникальный случай церковного плюрализма. В тех епархиях, где заправляют тауллениты, мутантов уничтожают, торжественно сжигая на кострах, там же, где сильны позиции афтриакцев — в частности, на большей части Грундорга — мутантов используют в разных целях: как рабочую скотину и для показа на ярмарках. При использовании мутантов, однако, существует два ограничения: во-первых, всех их полагается кастрировать, чтобы не плодилось нечистое племя, а во-вторых, они не должны носить одежду (мутант — сатанинская карикатура на человека, который есть подобие Божие; обрядить мутанта в человеческие одежды значит уподобить его человеку и тем оскорбить Господа). Поэтому на севере, где зимой без одежды не выжить, даже в афтриакских епархиях мутанта можно увидеть крайне редко.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});