Читать интересную книгу Германия: самоликвидация - Тило Саррацин

Поощрение «соразмерного ребёнку» обучения, предотвращение «давления успеваемости» всегда верны, но они незаметно переходят в состояние, при котором от ребёнка не требуют того, на что он действительно способен, и недостаточно поощряют его готовность к нагрузкам и дисциплину. Конечно, пускать всё на самотёк намного проще и для учителя — тем более в обществе, которое всюду норовит заподозрить «давление успеваемости» и избыточные требования.

Оптимальная учебная ситуация существует тогда, когда требования успеваемости соответствуют возможностям ученика, а также требованиям к его ровесникам и когда усилия ученика по достоинству оцениваются учителями. Несмотря на это, учение не всегда доставляет удовольствие, а поскольку цели надо достигать, учебные требования зачастую вызывают враждебный настрой. Принять это в школе многим тяжелее, чем, например, в спорте или при обучении игре на музыкальном инструменте.

Мастер без упражнения?

Каждый спортсмен, который хочет улучшить свои достижения, должен регулярно и интенсивно тренироваться. Каждый музыкант, неважно, насколько он одарён, должен, если хочет добиться наилучших результатов, ежедневно по многу часов упражняться на своём инструменте. В крупных художественных мастерских эпохи Ренессанса ученики вначале были заняты постоянным копированием произведений мастеров, пока полностью не овладевали техникой. Именно это Альбрехт Дюрер считал лучшим путём к тому, чтобы набить руку и глаз.

Во многих школах в последние десятилетия регулярные упражнения вышли из моды. Домашние задания опорочены, поскольку они якобы дают детям из образованных семей сравнительные преимущества. Конечно, упражнения не должны быть скучными и тупыми. Но уверенность в некоторых навыках приобретается только за счёт практики. Специалисты знают, что хирург статистически имеет тем более высокую квоту успешных операций, чем чаще их проводит. Точно так же ребёнок тем увереннее проводит определённую вычислительную операцию, чем чаще её практикует. И понимание прочитанного материала, как и темп чтения, растут по мере длительности и объёма практики чтения. Ведь чтение с точки зрения биологии неестественное занятие. У человека для этого, в отличие от речи, нет задатков, говорит Артур Якобс, профессор нейрокогнитивной психологии в Свободном университете Берлина[46]. «Чтение — это сугубо приобретённое ремесло, работа мозга, а мозги не все одинаковы»{240}.

Распространённая у многих учителей и родителей антипатия к упражнению — позднее наследие социализации 1968 г. Её оправдывают тем аргументом, что хотят предотвратить «давление успеваемости» и обеспечить детям равенство шансов, но она часто отвечает лишь удобству учителей и родителей в равной степени: меньше домашних заданий означает, что у родителей будет меньше забот по присмотру за детьми, а у учителей будет меньше работы по проверке домашних заданий.

В ноябре 2009 г. я принимал участие в подиумной дискуссии перед аудиторией в Союзе работодателей в Кёльне. Речь шла об образовании как продуктивном ресурсе и о необходимых реформах нашей системы образования. Министр финансов земли Северный Рейн-Вестфалия Линссен указал на возросшие финансовые трудности своей земли, другие участники согласились. Дебаты, казалось, вырождались в обычное успокоительное самовосхваление. И тут слово взял сидящий за круглым столом Чжэнжун Лю.

Лю, 1970 г. рождения, родом из Шанхая, вырос в Китае. Он отвечает за персонал концерна Lanxess AG[47] в Леверкузене с 14 тыс. сотрудников. Дети Лю посещают хорошую немецкую гимназию. Дети его сестры — а они того же возраста — ходят в школу в Шанхае. Разница в знаниях и требованиях по математике и естественным наукам огромна, говорит Лю, его дети намного отстают от своих двоюродных братьев и сестёр в Шанхае. Когда он видит эту разницу, ему становится страшно за будущее Германии. По окончании мероприятия он высказал мне своё недоумение по поводу того, что его дети не получают домашнего задания на время шестинедельных летних каникул. Дети его сестры за 40 дней каникул должны выполнить домашнее задание, которого хватило бы и на 50 дней. Это, по его словам, может, и многовато, но так, как это делается в Германии, тоже не годится.

Мы подкладываем свинью как раз детям из необразованных слоёв, создавая у них и их родителей впечатление, что можно чему-то научиться, не углубляясь в регулярные упражнения. Конечно, упражнения не могут заменить хорошее преподавание, но оно станет гораздо эффективнее, если изученный материал закрепить практикой. С другой стороны, есть границы, установленные уровнем развития и интеллектом. Некоторые ученики, несмотря на интенсивные занятия, не поднимаются выше определённого уровня математической компетенции и понимания в чтении, и тогда действует правило: «Кто этого не смог, тому не удастся выйти на нужный уровень и с большими временными затратами»{241}. Дальнейшие занятия по этому предмету пройдут для таких учеников впустую. Они должны вместо этого делать что-то, соответствующее их способностям. Нет ничего более фрустрирующего и вызывающего большую агрессию, чем присутствие на занятии, смысл которого ты не улавливаешь. Но для того, кто не овладел математикой в пределах начальной школы и не в состоянии устранить этот пробел, дальнейшие занятия по этому предмету в старших классах будут пустой тратой времени.

Думать и учить наизусть

Там, где высок интеллект, как правило, память хорошая, а умеренный интеллект, по большей части, шагает в ногу с умеренными возможностями памяти. Знать, где что лежит, — не то же самое, что иметь что-то в голове. Заучивать наизусть телефонную книгу, конечно же, бессмысленно, о телефонных номерах всегда можно справиться. Однако без наличия в памяти сведений из географии или истории, например, невозможно правильно истолковать текущие политические события. При равных возможностях мышления превосходство всегда остаётся за тем, кто больше знает о деле. Кто же станет доверять врачу, памяти которого не хватило на то, чтобы выучить анатомию человека (поэтому многие студенты-медики проваливаются на экзаменах после пятого семестра). Принципиальная ограниченность человеческой памяти — не повод к тому, чтобы не использовать те ёмкости, которыми она обладает. Даже с таким предметом, где требуется сообразительность — математикой, — легче управиться, если определённые вещи просто знаешь наизусть, например таблицу умножения, теорему Пифагора или биномиальные формулы.

Верно, что часто встречаются люди, которые хорошо запоминают наизусть, но при этом плохо соображают. Но верно и то, что никогда не встретишь человека, который хорошо соображает, но имеет плохую память. Мышление можно в определённых границах упражнять, да и необходимо это делать. При заучивании можно усилием воли расширить границы дальше, чем при мышлении. Тот, кто много знает, может компенсировать дефицит мышления. Но тот, кто способен при помощи мышления увязать друг с другом предметы знания, тот и заучивает легче, быстрее и сохраняет заученное в памяти дольше. В итоге лучше соображает тот, кто больше знает, и он добивается больших успехов в любом деле, имея равный с другими интеллект. Этим объясняется феноменальный успех восточноазиатских учеников в немецкой школьной системе. Конечно, не стоит одобрять все перегибы восточноазиатской зубрёжки и экзаменов{242}, но нельзя не заметить и преимуществ интенсивного заучивания.

Конечно, если теорему Пифагора просто зазубрить, это ни к чему не приведёт. Необходимо её вначале понять и продемонстрировать это понимание, доказав её. Если однажды её поймёшь и докажешь, тогда для дальнейшего применения достаточно того, чтобы всякий раз вызвать в памяти формулу.

Не будет ошибкой развивать в первую очередь мышление. Ведь мышление доставляет удовольствие (пока не натолкнёшься на границы собственного интеллекта). Умная постановка вопросов, побуждающая к мышлению, будит интерес, который облегчает изучение материала. Ведь задача не в том, чтобы загрузить в мозг ученика бессвязную массу информации, а в том, чтобы накопить столько знания, чтобы был материал для размышления. Всякое заучивание подразумевает и разбор учебного материала, оно даёт не только ориентировочные знания, но и новые толчки к размышлению.

«Заучивание содержания ещё никогда не было возможно без понимания методов. Научно обоснованная психология обучения знает, почему это так. Тот, кто хочет зубрить вместо изучения слов, законов термодинамики или принципов Аристотелева театра, выдаёт себя как герменевтический дилетант, — пишет опытный учитель и педагог Клаус Русс, критикуя дидактическую манию инноваций, которая постоянно отвергает проверенные методы и производит всё новые педагогические заблуждения. — Учиться, запоминать, размышлять — трудное дело, так было, так есть и так будет. Полемика против знания, подвергаемого проверке, пущена в обиход так, словно бывает какое-то другое знание»{243}.