Во время этого разговора, который происходил за обедом в его доме в Манхэттене, он спросил, не захочу ли я вернуться в нью‑йоркское отделение. Именно там я начала свою деловую карьеру, окончив Йейльский университет. У Себастьяна для меня была должность вице‑президента компании, руководящего всеми «женскими» отделениями компании.
С тех пор я размышляю над этим предложением. Очень соблазнительно. Единственное, что я должна сделать, — это сказать Джеку, чтобы он все устроил. Он обедал тогда с нами, не мог не заметить энтузиазма Себастьяна и моего и сделал кое‑какие замечания. Мой муж не возражает: скорее, Джеральду понравилась идея переехать в Нью‑Йорк, где он сможет работать в американском отделении своего семейного инвестиционного банка.
Если говорить откровенно, главой компании должна быть я, а не брат. Он следит за ходом дел издали, также, как это делал отец в течение многих лет. По‑моему, этого не достаточно, хотя исполнительный директор вполне компетентен, и Себастьян сам нашел его десять лет назад.
Я предпочитаю заниматься делами непосредственно на месте, и поэтому, как мне кажется, принесу компании больше пользы. Я очень хочу руководить «Лок Индастриз» вместо Джека, и я не сомневаюсь, что он с радостью согласится на эту замену.
Брат любит шато и виноградники больше всего в жизни. Имением он управляет хорошо. Я горжусь, что он достиг таких успехов в виноделии, и что его вина считаются винами высшего качества. Он сделал это сам, с помощью Оливье Маршана.
Никто не убедит меня, что Джек по‑настоящему интересуется «Лок Индастриз». Он был ее председателем и делал то, что делал, только потому, что ему годами вбивали в голову, будто это главная роль в его жизни. Долг, долг, долг, — только и твердили Сирес и Себастьян. Думаю, что в глубине души он ненавидит «Лок Индастриз». Я ее люблю, я живу ради нее.
Час назад Джек звонил из Экс‑ан‑Прованс. Он отменил свою поездку в Лондон, которую хотел предпринять в выходные дни на этой неделе. И я почувствовала, что с ним что‑то произошло. Я собиралась поговорить с ним о «Лок Индастриз» и вообще о делах.
Теперь этот разговор придется отложить до следующего месяца, когда он приедет к нам на прием в честь дня рождения Джеральда.
В данный момент Джеральд находится в Гонконге в деловой поездке: он вернется к концу недели. Мысль о муже заставила меня встать из‑за рабочего стола и подойти к зеркалу, которое висит на стене в гостином уголке, где находятся диван, кресла и кофейный столик.
Некоторое время я стояла перед зеркалом, рассматривая себя и гадая, что скажет Джеральд, увидев мой новый облик.
Сначала он очень рассердится, потому что я обрезала свои белокурые локоны. Но в конце концов привыкнет к этой короткой, похожей на шапочку, стрижке, более современной и более соответствующей моей худощавой фигуре, поскольку при такой прическе голова выглядит аккуратней.
За три недели отсутствия Джеральда моя фигура изменилась, хотя и не очень заметно. Я прибавила в весе. Не много, всего четыре фунта, но этого оказалось достаточно, чтобы я перестала выглядеть такой истощенной. Увеличившийся вес произвел опустошение в моем гардеробе: большая часть одежды стала мне мала. Придется ее сменить. Я заказала несколько новых костюмов для работы, и на следующей неделе они будут готовы.
Я довольна прибавкой в весе. Я не только стала выглядеть лучше, я стала лучше себя чувствовать. Фунты наращивались совершенно естественным путем, начиная с декабря, потому что я неожиданно стала нормально есть.
Конечно, я не сидела на диете все эти годы. Просто у меня никогда не было аппетита. С тех пор, как мне исполнилось двадцать лет, я утратила вкус к пище. Это случилось потому, что Себастьян посмеялся над моим весом и сказал, что я толстая. «Прямо толстушка», добавил он довольно жестоко, и на следующий день у меня пропал аппетит. В сущности, я заставляла себя не чувствовать голода, и поэтому многие годы жила впроголодь.
Джеральд давно хочет иметь ребенка. Теперь и я этого хочу. Сейчас самое время. Мне двадцать восемь лет. Джеральду — тридцать три. Прекрасный возраст, чтобы обзавестись детьми.
Я хочу наследников. Сыновей и дочерей. Они омолодят исчезающую династию, в которую превратились Локи. Я хочу, чтобы именно мои дети продолжили род, ввели семью в XXI век, приумножили наши богатства и сохранили традиции, заложенные почти два столетия назад.
Отвернувшись от зеркала, я заколебалась, потом, поддавшись внезапному импульсу, вышла из офиса и поспешила по коридору в комнату правления.
Войдя туда, я закрыла дверь и зажгла свет. На стенах этой комнаты висят портреты людей, сделавших нашу семью великой.
По правде говоря, я не нуждаюсь в напоминании о своей замечательной родословной. Сведения о ней впечатались в мой мозг, еще когда я была ребенком, и уже тогда меня преисполнила гордость от того, что я — Лок, что я происхожу от длинного ряда талантливых предпринимателей.
Мой отец прозвал их «баронами‑разбойниками», но я никогда не воспринимала их таким образом. Это мои кумиры, неважно, разбойничали они когда‑то или нет.
Мне нравится время от времени разглядывать их портреты. Это — копии с оригиналов, находящихся в комнате правления в Нью‑Йорке. Я заказала известному художнику сделать с них копии для лондонского правления, и по моему мнению, копии получились лучше оригиналов. Сходство лиц, изображенных на портретах, всегда вызывало у меня желание достичь еще больших высот. Это стало своего рода ритуалом — разглядывать портреты своих предков. Каждый из них привлекает меня; каждого мне хотелось бы знать лично.
Ритуал неизменно начинается с портрета основоположника династии Малкольма Тревора Лайона Лока. Разглядывая его лицо, я спросила себя, как делала это уже не раз: что это был за человек, мой пра‑пра‑прадед?
Внешне он выглядит так, как выглядел бы Себастьян, живи он в XIX веке. Или, точнее, мой отец похож на него, и по этому портрету ясно видно, откуда взялась красота Себастьяна и Джека. У Малкольма черные волосы, здоровый цвет лица, яркие синие глаза типичного шотландца.
Я все о нем знаю. Он стал семейной легендой. Он родился в Арброате, рыбацкой деревушке на восточном берегу Шотландии, там же был маленький порт. Он отплыл в Америку в 1830 году, ему было девятнадцать лет, когда он отправился на поиски удачи.
Судя по рассказам, Малкольм скоро обнаружил, что улицы Нью‑Йорка не вымощены золотом, как его уверяли. И перебрался в Филадельфию.
Он был кузнецом по профессии и при этом чем‑то вроде изобретателя, вечно возился со всякой техникой и сельскохозяйственным инструментом. Он сам работал кузнецом и открыл свою маленькую кузницу и мастерскую, где делал различные инструменты.