Когда он ушел, я еще долго вспоминал о рассказанном, проникаясь все большим уважением к храму. Потом пришла Ости, и я отвлекся. Сегодня она выглядела получше, хотя все еще была грустной и немногословной. Я еще раз постарался успокоить ее:
- Видишь, мне ничего плохого не сделали. Да и не думаю, что сделают. Ты, главное, береги коти, и все будет хорошо.
Увидев на следующий день Килима, я обрадовался. Мне очень понравилось с ним разговаривать.
На этот раз он рассказывал о своем опыте, было очень интересно. Оказывается, он десять лет прожил в джунглях, на Цадире, наблюдая за небольшим племенем дикарей. Он так живо об этом рассказывал, что я забыл о времени и был неприятно удивлен, когда принесли обед, и Килим поднялся, чтобы уйти.
- А как ты стал жрецом? – спросил я сразу, увидев его на следующий день. К тому времени мы были уже на «ты». – Как вообще ими становятся?
- Кто как, - с готовностью ответил он. – Большинство, конечно, совсем в юном возрасте приходят в послушники. Я в пятнадцать лет пришел. Есть и такие, кто растут при храмах, с раннего детства богу посвященные. Но бывает, и часто, что взрослые люди к нам приходят.
- А как вы живете, обеты какие-то приносите, или еще что-то?
Оказалось, обет жрецы приносят один – всецело посвятить себя служению богу. Целомудрие в этот обет не входило, но семью жрец завести не мог, и с родными связи не то, чтобы обрывал, но должен был воспринимать их так же, как всех других людей.
- Это не значит – отдалить от себя родных, - объяснял мне Килим, - наоборот, это значит – сделать родными чужих.
Первые три года жреческого служения проходили в строгом послушании. Послушники распределялись по храмам, к ним прикреплялись наставники из числа жрецов полного посвящения. Потом проходило первое посвящение. Жрецы первого посвящения работали под началом более опытных, набираясь навыков и знаний для подготовки первой самостоятельной работы – что-то вроде кандидатской диссертации, как я понял. После одобрения работы «научным советом», жрец достигал второго посвящения. Теперь он уже выбирал свою тему и работал над ней один или в коллективе. Для достижения полного посвящения никаких обязательных этапов не было, как я понял, это был некий мистический ритуал, который неготовый человек просто не мог пройти.
Весь оставшийся после ухода Килима день я размышлял над услышанным. В местных богов я не верил, но, может, в моем случае, это лучший выход? Семью я вряд ли заведу, кроме Дарена, мне никто просто не нужен, а до него мне не дотянуться. И кто лучше сумеет распорядиться свойствами кошек, изучить их, как не храм Хосмара? Решив, что завтра спрошу у Килима, что нужно сделать, для того чтобы стать послушником, я заснул с давно забытым чувством полного покоя.
Утром пришел Лучис. Я ему обрадовался, но как-то вяло. Очень болела голова. Он внимательно осмотрел меня, размотав повязки на ноге, долго разглядывал глаза.
- Что у тебя со зрачками? Капали что-то? – он взял с тумбочки лист с предписаниями лекаря и начал читать.
- Нет, ничего не капали. А голова должна так сильно болеть, уже пять дней же прошло?
- Не должна, - Лучис, хмурясь, отложил лист и задумчиво посмотрел на меня, - думаю, тебе уже можно домой, я сам за тобой присмотрю.
- Килим сказал, что еще два дня надо будет полежать.
- Да нет, уже можно ненадолго вставать. Пальцы сильно болят?
- Уже нет, ноют только и сильно чешутся.
- Бегать тебе еще долго будет нельзя, а вот домой выписать очень даже можно. Я сейчас.
Он вернулся через полчаса, злой и взъерошенный.
- Все, я договорился. Лежи и никого не слушай, мы с Миканом скоро приедем за тобой.
До моего отъезда Килим так и не появился. Я был очень разочарован.
Дома Лучис устроил мне настоящий допрос: что мне давали, кто со мной говорил, о чем. Я послушно отвечал.
- Ох, Дима, - он покачал головой, - какое счастье, что я вовремя вернулся! Тебя же целенаправленно обрабатывали, еще и опаивали, чтобы ты посговорчивее был! Еще бы дня три, и все!
- Неправда, - возмутился я. – Они бы не стали так со мной поступать. И вообще, я на самом деле думаю, что мне самое место в храме Хосмара.
- Вылечись сначала, - буркнул он. – А потом уже поговорим.
Через день, когда остатки зелья покинули мой организм, я ужаснулся собственной глупости, но мысль уйти в храм окончательно не оставил. Еще через пару дней признаки сотрясения мозга совсем прошли, ноги тоже нормально подживали. Я был, конечно, зол на жрецов, особенно на Килима, но ведь все равно в покое не оставят. Наверно, лучше всего будет добровольно к ним пойти, выговорив себе, например, сразу первое посвящение. Когда я сказал об этом Лучису, он возмутился, обозвал меня паникером. Сказал, что он не против деятельности храма Хосмара в целом, но в моем случае они поступили бесчеловечно, и где гарантии, что они сдержат данное слово? Что жрецы недаром держат в тайне свои основные практики, уверен ли я, что останусь самим собой, уйдя к ним? Увидев, что никакого действия на меня его слова не возымели, он попросил подождать с окончательным решением хотя бы месяц. Я согласился, зачем ссориться с другом, хотя и сомневался, что изменю свое мнение. И оно не изменилось, я не стал искать работу, когда это уже можно было сделать, просто сидел дома и ждал, когда закончится срок, обещанный Лучису.
А за день до срока я проснулся от очень знакомого, теплого, родного ощущения. Не поняв, что же меня разбудило, я открыл глаза и увидел Дарена, сидящего на краю моей постели и внимательно смотрящего на меня.
- Ты мой глюк, - уверенно и громко сказал я по-русски.
Он вынул меня из-под одеяла и прижал к себе:
- Это я, - сказал он на дери, - и я тебе не снюсь.
Глава 17.
Я смотрел в его лицо, судорожно оглаживал плечи, спину, вдыхал родной запах и все никак не мог поверить. Он не мешал мне, только перетянул к себе на колени, чтобы мне было удобнее, и улыбался.
- Ты, - наконец выдавил я, - это все-таки ты… Как ты здесь оказался?
- Приехал, - он плотнее прижал меня к себе, я положил голову на его плечо, уткнулся носом в шею, - ночью приехал, переночевал в трактире, и вот.
- А почему ты приехал? У тебя какие-то дела в Дерее?
- У меня одно дело в Дерее, - он нашел мои губы своими, но углублять поцелуй не стал, вышло сладко, но мало. Я разочарованно застонал, он фыркнул. - Если мы сейчас начнем, то не остановимся. А потом я вырублюсь, потому что последние дни спать маловато приходилось.
Я только сейчас увидел, как он осунулся, какие темные круги залегли вокруг глаз.
- Тогда я оденусь, - я коротко его поцеловал и встал. – Тебе, и правда, надо отдохнуть, да и позавтракать не мешает. Так какое у тебя дело?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});