Большую часть времени Неку говорила о еде — фантастических пирах и банкетах, которых я и представить себе не мог. Я оглядывался на Тику, чтобы посмотреть на ее реакцию, но ее лицо ничего не выражало. Впервые я был счастлив, что я такой худой. Я могу обойтись очень немногим. Эти две горожанки явно были намного изнеженнее меня.
Но иногда, чаще всего после отдыха, Неку проявляла бдительность. Однажды утром именно она подняла руку, призывая нас замолчать. Мы втроем замерли на месте. Я не мог понять, к чему она прислушивалась.
Быстрый толчок и команда, данная свистящим шепотом, заставили нас с Тикой забраться в реку, и мы все вместе залегли в тростниках, наполовину погрузившись в воду, в то время как послышавшийся вскоре стук копыт становился все громче и громче, и по самому берегу пронеслась ватага смуглых мужчин дикого вида в тюрбанах и раздувавшихся на ветру рубашках. Копья и мечи блестели на солнце. Отряд растянулся на довольно большое расстояние: дозорный отряд, затем — основные силы; многие из арьергарда остановились, чтобы наполнить фляги и напоить лошадей. Все, за исключением нескольких человек, скорее всего слуг, были в ожерельях, наручах, серьгах из тонкой металлической нити и вооружены до зубов, большинство — в кольчужных или пластинчатых доспехах поверх одежды, причем многие их фрагменты были щедро инкрустированы драгоценными камнями. И что поразило меня сильнее всего, зубы у них были заострены и покрыты сверху латунью или серебром.
Обе женщины замерли от страха, но я, никогда прежде не видавший ничего подобного, поднял голову, чтобы получше рассмотреть всадников.
Неку схватила меня за волосы и заставила наклониться.
— Они заберут тебя в рабство, — прошептала она, — или хуже того!
— Хуже того?
— Мальчиков они насилуют, а потом сажают на кол как нечистых, утративших невинность.
Всадники с шумом и брызгами промчались дальше, проскакав с обеих сторон от нас. Я уж решил, что нас растопчут. Лишь через несколько минут после того, как они скрылись из вида, Неку отпустила мои волосы. Мы сели.
— Кто они?
— Кочевники заргати, — ответила Неку. — Удивительно видеть их так далеко к востоку в это время года. Должно быть, у них в стране сейчас голод.
— Я думал, здесь правит Великий Царь. Она уставилась на воду.
— На реке его власть абсолютна. На берегу же она далеко не так стабильна. А вдали от реки — тем более.
Какое-то время мы шли молча. Неку хромала. Я подставил ей плечо, чтобы она оперлась на него.
Я начал расспрашивать об обычаях Города-в-Дельте. По мнению Неку, он являлся центром цивилизации, где были собраны все чудеса света, со множеством храмов, с десятью тысячами (я пытался заставить ее признаться, что она преувеличивает, но она твердо стояла на своем) гигантских мраморных скульптур — памятников героям, царям, всевозможным благотворителям, поэтам, магам, пророкам и даже каким-то сомнительным личностям, о которых никто уже давно ничего не помнил.
— И это, не считая памятников городским префектам, — вставила Тика. — Все они сделаны в полный рост. Их можно увидеть во всех городских парках и садах — настоящая армия каменных солдат. Их сотни.
— А кто-нибудь помнит их всех?
— Не знаю, помнят их или нет, — отозвалась Неку, — но каждую весну в определенный день все статуи убирают цветами и люди приходят и говорят с ними, как с дорогими гостями.
— Они никогда ничего не… отвечают?
Неку криво улыбнулась. Ее глаза, встретившись с моими, искали в них намек на шутку. Но не нашли.
— Да, — ответила она. — Иногда.
— Но если статуя заговорит, — вмешалась Тика, взяв меня за руку, — она всегда предрекает лишь бедствия и несчастья: войну, смерть царя, чуму, голод… А на Празднестве Статуй все беспрерывно болтают, так что статуям не предоставляется возможности вставить хоть слово.
Я ошарашено посмотрел на нее. Она хмыкнула и отвернулась.
Неку подчеркнуто серьезно обратилась ко мне:
— Секенр, а ты вообще умеешь улыбаться?
Я постарался выдавить из себя улыбку.
— Этого недостаточно. Это не ответ на мой вопрос.
— Мы, великие волшебники, должны оставаться таинственными и загадочными, — сказал я.
При этих словах Тика зашлась в истерическом хохоте, согнувшись пополам, но радости в ее смехе не было — не думаю, чтобы я сказал что-то смешное, так ее истощенный от голода и перенапряжения организм освобождался от страха перед всадниками заргати.
Так прошел еще один день. Мы много раз делали привал, но есть нам было нечего. На берегу мы нашли мертвое животное, какую-то обезьяну. Должно быть, она упала с корабля, или течение притащило ее издалека. Неку долго стояла, не отрывая от нее глаз, словно отчаялась настолько, что была готова питаться падалью, но Тика взяла ее за руку и увела прочь.
Сама Тика лишь фыркнула от отвращения, но ничего не сказала.
После встречи с кочевниками Неку запретила нам разводить костер на ночь. Мы спали у самой воды, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, но все равно дрожали.
На следующее утро я поймал большую рыбу, оставшуюся после отлива в лужице на отмели. Мы собрали пальмовые ветви и листья. Я крутил палочку, пока не стер ладони, но результата все же добился — это, наконец, был настоящий костер, а не холодная магическая иллюзия. Мы быстро приготовили рыбу и съели ее на ходу, так что удалились уже довольно далеко, прежде чем кто-то мог явиться полюбопытствовать по поводу источника дыма.
Посреди следующей ночи, когда Неку отошла в сторону, чтобы облегчиться, рядом со мной встрепенулась Тика. Она лежала на животе, приподняв голову, положив подбородок на руку, и смотрела на меня в лунном свете. Она настойчиво стягивала с меня кусок ткани, подаренный ее матерью. Я уставился на нее, не понимая, в чем дело. Она погладила меня по щеке, затем ее рука спустилась вниз — к моей голой груди и животу, к паху…
— Что ты делаешь?
Она склонилась надо мной и нежно поцеловала меня: сначала в губы, затем — в грудь. Я напрягся.
— Ты покраснел, — сказала она. — Это видно даже при лунном свете. Возможно, ты и могучий чародей, Секенр, но не думаю, чтобы ты был слишком искушен в подобных вещах.
— Каких?
— Каких… — Она вновь провела рукой по моей груди. Я почувствовал, как комок подступает к горлу, но попытался взять себя в руки. — Таких, как девушки.
Она вновь принялась целовать меня в плечо, в щеку в губы, но тут вернулась ее мать и засмеялась. Я сердито запахнул ткань и повернулся к Тике спиной. Но еще долго после того, как они вдвоем заснули, я лежал без сна, ломая голову над тем, что произошло. Когда же мне наконец удалось заснуть, мне вновь приснился ставший уже привычным сон про белую цаплю, одиноко бредущую в тростниках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});