— Пришлите ко мне вашего сотрудника. Ну вот, — добавил я, положив трубку, — это должно подействовать.
— А они там не взбесятся оттого, что ты звонишь им таким образом? — спросила Анджела.
— Этот парень в подвале — единственный известный мне федик.
— Ну что ж, — Анджела улыбнулась, потирая руки. — Ладно, займемся станком…
— Потом, потом, — ответил я. — Забудь о нем, будто его и вовсе нет.
Дело в том, что больше всего я боюсь взбеситься и прибегнуть к непечатным выражениям при описании этого страшного треугольника: дерзостный печатный станок, Анджела и я. Анджела вечно возится под капотом своего «мерседеса», разбирает и собирает радиоприемники, и она — единственный человек на свете, способный заставить мой печатный станок прекратить дурачества и исправно исполнять свое предназначение. А ведь эта задачка кого хочешь сведет с ума!
Особенно сейчас, когда весь мир, похоже, сговорился, чтобы напакостить мне. Поэтому я сменил тему, спросив:
— Ну а как твои дела? Что еще придумал предок?
Но это не помогло.
— Потом поговорим, — заявила Анджела, стягивая свой желтый свитер. — Принеси мой рабочий халат.
Ну что за девушка. Под канареечным свитером был только бюстгальтер, красный, как китайский фонарик. Разве можно злиться на девушку, которая носит под свитером канареечного цвета бюстгальтер цвета китайского фонарика? Нет, такая девушка не может быть совсем уж никчемной.
Я беспомощно пожал плечами, сказал: «Как хочешь» — и пошел в прихожую, чтобы достать из шкафа ее рабочий халат.
Вообще–то халат этот вовсе не был рабочим. Он начинал свою карьеру как махровый купальный халат, разрисованный оранжевыми и розовыми цветами, столь присущими палитре Гогена, но теперь он был так заляпан чернилами всевозможных оттенков, что выглядел скорее как творение поп–арта, забракованное на всех выставках. Я принес Анджеле это провальное произведение, и она втиснулась в него, проделав ряд телодвижений, которые навели меня на дурацкие мыслишки.
— Послушай, — сказал я, — может, разложить диван–кровать?
— Потом, — ответила Анджела. — Где инструменты?
— Там же, где и станок. Но разве нельзя с этим подождать? Слушай, я разложу диван, а?
— Только после беседы с человеком из ФБР, — отрезала Анджела и решительно потопала в спальню.
— Выходи из спальни! — заорал я. — Я хочу заняться любовью!
— Потом, потом, потом, — холодно ответила Анджела, и я услышал бряцание инструментов.
Вот ведь чертова баба.
4
Он прибыл примерно через полчаса — молодой человек, не успевший еще стать настоящим агентом ФБР. Еще были заметны следы его прошлой жизни: кадык, привычка робко улыбаться прекрасным женщинам (Анджеле), голос, интонации которого время от времени менялись. Похоже, ко мне прислали конторскую крысу, и это немного оскорбило меня.
Но первое правило своей работы он усвоил: никогда не говори, как тебя зовут. Что ж, окрестим его Г.
Он вошел, дождавшись моего приглашения, и принялся неловко переминаться с ноги на ногу.
— Ну, вот… — проговорил он наконец и уставился на меня неподвижным взором.
Поначалу я не врубился, но потом до меня дошло, что Г нуждается в моей помощи. Он не мог открыто признать, что явился по моему вызову, поскольку вызов шел через В, существование которого Г по долгу службы тоже не мог признать. Поэтому он просто вошел в квартиру, робко улыбнулся Анджеле, посмотрел на меня, дернул кадыком и принялся ждать, когда я соблаговолю сломать лед.
Будь это А или Б, тертые калачи, я бы малость помариновал их, но этому зеленому бедолаге и без меня жилось несладко, поэтому я сказал:
— Вы очень кстати.
Г заметно полегчало. Он расслабился и спросил:
— Правда?
— Разумеется, правда, — подтвердил я, играя свою роль до конца. — По чистой случайности мне есть, что вам сообщить. Не так ли, Анджела?
— Совершенно верно, — серьезно ответила она и кивнула Г. На ней все еще был рабочий халат, из–под которого выглядывали черные обтягивающие брючки и черные сапожки. Волосы ее торчали во все стороны, а на левой щеке виднелся весьма изящный чернильный мазок. Даже в рабочем халате она выглядела очень соблазнительно. За Г говорить не берусь, но сам я в этот миг был готов поверить всему, что могла наболтать Анджела.
Г уже успел офедиться настолько, что завел записную книжку. Он достал ее, потом шариковую ручку и сказал:
— Итак?
— Сегодня пополудни, — начал я, — меня посетил некто Мортимер Юстэли. Во всяком случае, так он назвался. Он пришел сюда по ошибке, посчитав СБГН, организацию, которую я возглавляю, объединением террористической направленности, хотя мы, разумеется, не такие. Мы — миролюбы. Так или иначе, он сказал мне, что собирается…
— Мистер Рэксфорд, — перебил меня Г. Он бросил записывать еще на прошлой или позапрошлой фразе. Г с легкой грустью в голосе сказал: — Удивляюсь я вам, мистер Рэксфорд.
Я посмотрел на Анджелу. Ее личико выражало недоумение, необычное даже для нее. Повернувшись к Г, я переспросил:
— Удивляетесь мне? Что вы хотите этим сказать?
— Сотрудники говорили мне, что вы опять заведете речь о Юстэли, — пояснил он. — Но я ответил им: нет. Я сказал, что читал ваше дело, а три или четыре раза меня приставляли к вам для наблюдения, и я полагаю, что вы не из проказников. Не из тех, кто пишет на листке «Позор ФБР», рвет его на клочки и бросает в корзину для бумаг, зная, каких трудов нам стоит соединить эти клочки в целое. Это на вас не похоже, мистер Рэксфорд, вы никогда не были таким, вы всегда были джентльменом, серьезным и ответственным гражданином, и даже если вы пагубно влияли на других, то без злого умысла. Понимаете, что я имею в виду? Поэтому я наотрез отказался верить, что речь опять зайдет об этом Юстэли. Вот почему я пришел к вам, мистер Рэксфорд, и, поверьте, я вернусь в управление, краснея от стыда. Вы развеяли мои иллюзии, мистер Рэксфорд.
Я повернулся к Анджеле, безмолвно моля ее о помощи, и она сказала Г:
— Но это правда. Честное слово. Этот человек, Юстэли, террорист, и он замыслил что–то взорвать.
Г устремил на нее исполненный разочарования взгляд и ответил:
— Вам это сам Юстэли сказал, мисс? Вы говорили с ним? Он сообщил вам, что занимается террористической деятельностью и намерен устраивать взрывы?
— Ну, вы даете! — воскликнула Анджела. — Ясное дело, Джин мне рассказал.
— Вы имеете в виду присутствующего здесь мистера Рэксфорда?
— Ну да.
Г вздохнул.
— Некоторые люди, начиная шутить, не знают удержу, — сказал он.
— Это не шутка, — возразил я. — У меня есть причины полагать, что этот Юстэли замышляет убить меня. Я хочу, чтобы вы предотвратили это, помешали его шайкам. Я хочу, чтобы полиция взяла меня под охрану, вот чего я хочу.
— Убить вас, мистер Рэксфорд? — удивился Г. — Зачем?
— Затем, что я слишком много знаю.
— Вы не говорили об этом, когда с вами беседовали два других агента.
— Тогда я и сам ничего не понимал. Но потом задумался о своем разговоре с Юстэли, и мне кажется…
— Довольно, мистер Рэксфорд, прошу вас, — взмолился Г. Для сотрудника ФБР он был на удивление вежлив. — Не стоит продолжать в том же духе. Мы допросили господина Юстэли, и он рассказал нам, зачем приходил сюда.
— Вот как?
— Он торгует принадлежностями для печатных станков, мистер Рэксфорд. Он показал нам свою визитную карточку.
— Карточку, — повторил я и принялся озираться. — Сейчас и я покажу вам карточку.
— Он приходил сюда, — непреклонным тоном продолжал Г, — чтобы попытаться продать вам какое–то оборудование для вашего печатного станка. Судя по тому, что и вы, и присутствующая здесь молодая дама запачканы чернилами, у вас, осмелюсь предположить, есть печатный станок, не правда ли?
— Разумеется, есть, — ответил я. — Куда же я задевал эту карточку?
— Джин, — сказала Анджела, — может, это и впрямь шутка? Может, вы с Мюрреем просто навоображали себе?
Я уставился на нее.