Читать интересную книгу Проклятые (СИ) - Сербинова Марина

То, как Джек Рэндэл позаботился о его безопасности, лишний раз подтвердило то, что думал о нем Мэтт — этот адвокат далеко не прост. Он вхож в бандитский мир, более того, в его верхушки. Сильные мира сего взяли под свою защиту ничтожество, обагренное кровью детей, до которого им нет никакого дела, потому что это было нужно этому странному адвокату.

Видимо, Рэндэл действительно чего-то стоит, раз ему навстречу идут такие люди. И сомнения Мэтта по поводу того, удастся ли адвокату вытащить его из тюрьмы, быстро иссякали, уступая место надежде. Он позволил себе мечтать о свободе, о другой жизни. Рэндэл был прав, когда говорил, что это шанс начать все заново. Ему нравилось мечтать об этом. Единственное, о чем он не позволял себе мечтать — это о девушке, вернувшей его к жизни.

Ее любовь приводила его в полное смятение и растерянность. Сколько бы он не думал об этом, он так и не мог понять, откуда эта преданность и привязанность. Она совсем его не знала. Чем он так покорил ее сердце, что она запомнила его и разыскала, а теперь всеми силами пыталась помочь? Кому скажешь — не поверят. Слишком невероятно. Он сам до сих пор не верил.

Ни на секунду он не расставался с ее фотографией, подолгу рассматривал, любуясь юным девичьим личиком. Он почувствовал влечение к ней с первого взгляда, но предпочитал это отнести как тягу к женщинам, а не к ней конкретно. Но, как бы ему этого не хотелось, он вскоре вынужден был признать, что это очень даже «конкретно». Он думал о ней постоянно, с нетерпением ждал встречи, чувствуя, что снова хочет жить, бороться. Мрак и пустота внутри него медленно, но верно отступали.

И однажды, во время очередного свидания, смотря на Кэрол, он понял, что одна ее любовь способна сделать его счастливым. Даже если он останется здесь. Он будет счастлив, ощущая себя любимым. И он сделал то, о чем потом пожалел. Он сказал ей, что она стала для него смыслом существования, что думает о ней, что стал мечтать о воле, как о возможности быть с нею. Сказал, что любит. И услышал то же от нее.

А позже, лежа глубокой ночью в камере, он упрекал себя в том, что поддался чувствам и разоткровенничался. Даже если он выйдет на свободу, какая он ей пара? Неудачник с поломанной жизнью и истерзанной, истощенной душой рядом с юной девушкой, достойной светлого и счастливого будущего. Разве сможет он ей это дать? А еще между ними целых восемнадцать лет. Весьма значительная разница в возрасте.

Зачем ей это, когда она может найти себе избранника помоложе и поудачливее? Незачем. Она молода, влюблена и может этого не понимать. Влюбленность может пройти, и она осознает ошибку. Только тогда может быть уже поздно.

Он дал себе слово поговорить с ней об этом, открыть ей глаза, вразумить, объяснить, что она достойна лучшего, чем он. Зарекся не думать о любви и поставить все на свои места, не позволить, чтобы между ними завязался роман, свести их отношения на дружеские. Но все время откладывал этот разговор, не в силах заставить себя уничтожить нечто прекрасное и светлое, зародившееся между ними. Наверное, это было любовью. И он так и не смог сказать ей, что ничего между ними не может быть, и убедить отказаться от него.

Он понял, что без любви и нежности в ее грустных глазах его жизнь станет еще более пустой и темной, чем была. Он позволил и ей, и себе поверить в их любовь, и не стал ничему препятствовать, подавляя в себе чувство вины за собственный эгоизм перед ней, за свою любовь к этой наивной и чистой девочке, почти в два раза младше него.

Он поделился своими переживаниями с матерью, когда та пришла на очередное свидание одна. Но та только порадовалась тому, что он не остался равнодушен к Кэрол, которую сама уже успела полюбить.

Моника Ландж не разделяла сомнения сына по поводу этой любви и единственной помехой признавала только тюремные стены. Женщина с удовольствием стала воспринимать девушку, как будущую невестку, и уже строила планы об их совместном будущем, делясь ими с сыном. Он слушал ее с грустной задумчивой улыбкой, вспоминая о том, сколько раз убеждался, что в жизни не все так просто, как рисует перед ним его мама, и не веря в то, что даже после освобождения его ждет счастливая жизнь. Там, за толстыми тюремными стенами, точат зубы на него старые подруги — несчастье и неудача. Они оставили его в покое только здесь, и стоит ему выйти на волю, они тут же снова набросятся на него, свою излюбленную жертву. Такие вот мысли витали в его голове, мучимой частыми головными болями. Мигрень была еще одним его проклятием с детства. Никакое лечение не помогало. Иногда боль становилась такой невыносимой, что он терял сознание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поначалу, здесь его в таких случаях относили в лазарет, но потом стали просто укладывать на койку, предоставляя самому приходить в себя.

После таких приступов он некоторое время находился как в тумане, плохо понимая происходящее вокруг него и потом, обычно, не помня ничего из того, что происходило с ним, пока он был в таком состоянии, между небом и землей. И тюремщики, и заключенные привыкли к этим приступам мигрени, и не трогали его, позволяя отлежаться и прийти в чувства. Мэтт подавал прошение на обследование, предполагая, что причиной таких приступов может быть что-то посерьезнее мигрени, но ему отказали. Он не очень сокрушался по этому поводу. Если в его голове засела какая-нибудь опухоль — что ж, он смотрел на это, как на освобождение от бессмысленного существования без дальнейшего будущего в ненавистной тюрьме. Но так он думал, потому что был уверен, что никогда не выйдет отсюда. Сейчас он изменил свое мнение, и теперь, когда появилась надежда стать свободным, он очень переживал за свою жизнь, которую ему расхотелось терять. Он не рассказывал ни матери, ни Кэрол о том, что беспокоит его, но твердо решил, что если освободится, немедленно обратится к врачу и пройдет нужные обследования, чтобы узнать, что за недуг точит его мозг. А если не освободиться, то это сразу теряло для него значение, как, впрочем, и все остальное.

Вокруг Джека Рэндэла снова разгорелся очередной скандал, затронувший и его отца.

Кэрол узнала об этом из новостей. Некая Анджела Верон обратилась в прокуратуру с заявлением, что отец и сын Рэндэлы убили ее мужа. Эта женщина истерически орала в камеру оператора, что муж ее бесследно пропал и винила в этом именно судью и его сына адвоката. Она призналась, что это ее муж совершил наезд на Рэндэла — младшего, уверяя, что сделал это из благих побуждений, чтобы наказать за все зло, которое тот чинил и предотвратить новое, остановить этого бандита — адвоката, помогающего преступникам избегать наказания. И за это Рэндэлы расправились с ним. Она требовала смертной казни для обоих.

Джордж Рэндэл отказался даже ответить перед прессой на эти обвинения, давая понять, что не собирается препираться с какой-то истеричкой. Мало того, что ее муж едва не убил его сына и заставил так его пострадать, так она еще обвиняет их в расправе над этим «мстителем», таким добрым и хорошим, делая преступников из них, а не того, кто пытался совершить убийство.

Верона — «мстителя» так и не нашли. А доказательств в причастности к его исчезновению Рэндэлов не было. Им даже не было предъявлено официального обвинения. Предположений Анджелы Верон для этого было мало, и вскоре об этом скандале было забыто.

Но Кэрол об этом забыть не могла. Она помнила слова Джорджа Рэндэла, когда он говорил сыну, что они найдут его обидчика и «размажут его кишки по асфальту». И почему-то ей казалось, что Рэндэлы вполне способны учинить собственную расправу над обидчиком. Возможно, так казалось не ей одной, но только ни ей, ни всем остальным, кому «казалось», не дано узнать правду. Кэрол не могла осуждать Джека и его отца за то, что ответили ударом на удар. Стоило только вспомнить, с какой жестокостью и ненавистью этот человек ударил Джека машиной, как страдал молодой человек от полученных травм и еще не известно, по крайней мере Кэрол, какой вред его здоровью они нанесли — и ей совсем не жалко было Верона.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})