Собственно, никаких оснований для возбуждения дела нет, но ведь у жандармов уже давно сложилось мнение, что Мария Ульянова «...является в гор. Вологде центральным лицом среди политических ссыльных»66. Вот почему губернатор приговорил Марию Ильиничну к тюремному заключению на оставшийся срок ссылки, то есть на месяц.
Предписание застало Марию Ильиничну на даче в Расконине. Хорошо, что в это время вместе с матерью и сестрой жила Анна Ильинична, приехавшая из Петербурга. Когда Марию Ильиничну увезли, мать, державшаяся, казалось, с большим самообладанием, неожиданно потеряла сознание. Доктор, приехавший из города, констатировал нервное переутомление. Пришлось срочно переезжать в город. Мария Александровна была слаба и волновалась — не прибавили бы дочери срока ссылки, которая заканчивалась 22 сентября. Она пишет ей ласковые, заботливые письма, подготавливает посылки и объясняет свою неявку на свидание легкой простудой. Сама она от волнения не находит себе места — война, нет вестей от Владимира, Дмитрий мобилизован в армию, Мария арестована. В городе распоясались черносотенцы, царят ура-патриотические настроения, мещанство озлобилось против политических ссыльных, выступавших за поражение России.
Мария Ильинична в своих воспоминаниях так описывает свое сидение в вологодской тюрьме. Ее посадили в участок, находившийся при пожарной части: «...отсидка была вольготная. Я могла часами гулять по пожарному дворику, ко мне ходили ссыльные, жена брандмейстера приносила мне пирогов и яблок и приглашала к себе на квартиру, которая находилась тут же при участке...»67
Городовой, смущенно переминаясь с ноги на ногу и кашляя в усы, попросил позаниматься с его девятилетней дочерью: «Вам все равно сидеть, а так и время пройдет быстрее, и я против ваших прогулок возражать не буду». Школьная премудрость давалась его дочери туго. Мария Ильинична занималась с ней по утрам, девочка привязалась к ней и рассказывала ей все городские новости, а новости были тревожные — аресты, погромы, демонстрации.
Разгул шовинизма приносил свои плоды. Обыватели видели во всем немецком и в каждом немце врага. «Раз поздно вечером, — пишет Мария Ильинична, — я собиралась уже укладываться спать на свои необъятные нары, как в соседней комнате раздался невероятный шум, брань и звуки побоев. Я бросилась к дверной форточке и увидела следующую картину: городовой тащил за шиворот в «пьянку» немецкого матроса, ругая его на чем свет стоит и награждая обильными тумаками. Я подняла шум и стала требовать объяснений этим побоям...»68 Городовой стал объяснять, что немец хотел зарезать двух русских детей и его мало посадить в кутузку, его, конечно, повесят, когда разберутся. Мария Ильинична решительно прервала брань городового и обратилась к матросу по-немецки: «Что случилось, друг?» Тот, обрадованный, что наконец может объясниться, рассказал — в городе пристало их торговое судно. Он шел по бульвару, а мальчишки что-то кричали ему вслед и бросали камнями и комьями грязи. «Я не обращал внимания, тогда они подошли ближе, камень попал мне в голову, я пригрозил, что поколочу их, а они позвали городового, он притащил меня сюда». Мария Ильинична перевела ему слова городового, что он якобы хотел зарезать мальчиков. Матрос как-то по-детски улыбнулся и стал выворачивать карманы. «Чем я мог их зарезать, у меня нет оружия». Городовой прервал их разговор и хотел посадить моряка в карцер, но Мария Ильинична решительно потребовала, чтобы вызвали пристава, сказав, что будет переводчиком. Пока посыльный бегал за приставом, они с моряком поговорили. Он оказался социалистом, парнем с рабочих окраин Ростока. Гневно осуждал он войну, говорил, что совсем не хочет воевать с русскими рабочими. Явился пристав и, выслушав рассказ, был вынужден отпустить матроса. Тот долго, горячо благодарил Марию Ильиничну.
Последние дни сидения под арестом тянулись особенно томительно. 19 сентября на свидание пришла Анна Ильинична. Мария сразу заметила, что лицо сестры сияет, она едва сдерживает волнение. После первых приветствий сестры, не сговариваясь, перешли на немецкий язык. Городовой хотел сделать замечание, потом махнул рукой и ушел в другой конец тюремного двора. Обнимая сестру, Анна Ильинична тихо сообщила ей, что Марк прислал письмо, где говорит, что Владимир Ильич жив, вырвался из польской тюрьмы и уже в Швейцарии. Прислал свой новый адрес. Сестры ликовали. Тревога за жизнь любимого брата улеглась.
Вечером Анна Ильинична писала в Швейцарию: «Дорогой Володя. Наконец-то мы получили весть от тебя (через Марка) и узнали твой адрес; очень уж тревожно было до тех пор... У нас с начала августа тоже было неблагополучно: мама захворала на другой же день после переезда из деревни и пролежала три недели. Теперь хоть поправилась, но все еще слаба... Было у нее что-то нервное — от переутомления, объяснял доктор: головные боли и большая слабость.
Очень она беспокоилась о тебе. Мы, конечно, не сказали ей о случае в газетах, она считала, что ты в Стокгольме, но все же тревожилась отсутствием вестей. Не пиши уж лучше ей, если пришлось в большой переделке побывать в Австрии, — будет потом все представляться возможность повторения. Очень она стала нервной. А мне и Марку в Петербург напиши подробнее... У нас еще была неприятность: Маня была административно посажена под арест на месяц за хранение конфискованных изданий. Послезавтра это наконец кончается. Она здорова и вынесла заключение хорошо, кажется. Тяжелее было для мамы...»
На пути к социалистической революции
Пока Мария Ильинична сидела в тюрьме, Мария Александровна и Анна Ильинична готовились к отъезду. Вновь, в который уже раз, продается мебель, укладываются чемоданы, отправляются в багаж мешки с книгами. Ульяновы всегда оставались равнодушными к накоплению имущества, воспитали в себе отрицание того, что связывает, порабощает человека, — мещанского быта. Они тоже любили удобства и комфорт, но такие, какие обеспечивали возможность лучше и плодотворнее работать, — близость библиотеки, возможность выписать любой журнал или газету, комната, где никто не мешает сосредоточиться. И они без жалости расстаются с мебелью и различной утварью. Ведь нельзя же все возить с собой повсюду, куда только не закидывает их судьба профессиональных революционеров.
22 сентября 1914 года кончилась и месячная отсидка и срок ссылки Марии Ильиничны. Решено — мама поедет со старшей дочерью в Петроград, Мария Ильинична в Москву.
Последние дни в Вологде были заполнены встречами с товарищами, беседами, прощаньями. Здесь, в Вологде, Мария Ильинична узнала, что Станислава Кржижановского пока не мобилизовали в армию, ему дали некоторое время для того, чтобы повидать мать. Он уехал в Саратов, и Мария Ильинична с грустью думает о том, что они могут не увидеться еще долгие годы. Не все из тех, с кем Марии Ильиничне особенно хотелось проститься, не все могли прийти к Ульяновым на квартиру. Многие рабочие-железнодорожники, у которых Мария Ильинична вела кружки, были мобилизованы. Они отправились в армию не только чтобы воевать, а чтобы быть в солдатских окопах проводниками партийных идей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});