— Эм, — клерк изобразил задумчивость. — Сейчас, после кризиса, ухода тюльпанной лихорадки, не вернувшихся подряд четырех кораблей, цена упала до четырехсот флоринов за акцию. Так что… вы можете на те деньги, что оставил вам дядюшка, приобрести все семьсот акций.
— Беру, — Криббе чувствовал, как колотится его сердце.
— Тогда я сейчас вынесу вам ваше приобретение. — И клерк ушел, унося с собой вексель. Прошло двадцать минут, Гюнтер специально засек время на больших часах, стоящих в углу холла, пока парень вернулся, неся довольно внушительную пачку уже порядком замызганных листов, настолько часто они переходили из рук в руки. — Вот здесь семьдесят десятичных акций, — провозгласил он, протягивая бумаги Криббе.
Гюнтер забрал свое приобретение, сунул за пазуху и быстро вышел из ратуши, пока кретин, только что совершивший какую-то ошибку, не одумался.
Буря немного утихла, и он привалился спиной к двери, прислонившись затылком, и переводя дыхание, словно пробежал несколько миль. Порыв холодного ветра заставил его вспомнить, что треуголка все еще у него в руке, а не на голове. Гюнтер уже хотел было надеть ее, как остановился, потому что за дверью раздался рев, сравнимый с ревом зубра с брачный период.
— Что ты натворил, идиот?! Мы эти проклятые акции скупали везде, где только можно, даже в Англии, а ты взял и отдал из все!
— Я думал, отец, что из-за падения цены, от них хотят избавиться…
— Их наоборот пыталась собрать компания, чтобы не плодить долги, потому что самим себе не надо выплачивать дивидендов. Ты вообще в курсе, сколько долгов у Голландской Ост-Индийской компании? Уже половина капитанов продали свои акции и вышли из ее рядов. Где теперь искать этого вояку? Как его вообще зовут? — продолжал реветь отец дурака сына, который, как и понял Криббе, совершил огромную ошибку. Но, с другой стороны, папаша сам виноват, надо было сразу все объяснить скучающему отпрыску, и тогда не возникло бы проблем. Вексель был на предъявителя, поэтому исключалась возможность узнать, кто он такой.
— Похоже, пора возвращаться, — прошептал Криббе, напяливая на голову шляпу.
Он сумел пройти без происшествий одну улицу, но, когда свернул в небольшой переулок, чтобы сократить дорогу до дома Кристиана, то у него на пути выросли две тени, с весьма характерно блеснувшими в руках ножами.
— Мы видели, как ты выходишь из ратуши со стороны банка, — прижавшись спиной к стене, Гюнтер увидел, как третий участник банды закрыл ему отход. — В этот банк не ходят просто так, а с ближними Господь повелел делиться, — в голосе этого третьего, который, похоже, шел за ним от самого банка, появились ёрничающие нотки. Из-за не утихающей бури Криббе не заметил, что за ним так пристально следят.
— Дьявол бы вас всех побрал, — Криббе зло сплюнул и выхватил рапиру, в тот самый миг, когда двое, стоящих впереди, бросились на него, размахивая ножами.
Узкая подворотня сыграла с грабителями на этот раз злую шутку. Они привыкли, что жертвы, если и сопротивлялись, то все же недостаточно успешно, потому что те, кто мог позволить себе с детства обучаться фехтованию, редко ходили пешком. Сейчас же они скорее мешали друг другу, чем и воспользовался Криббе, не особенно рассуждая, просто наколов подбежавшего к нему первым бандита на свою рапиру. Ударом ноги отправив уже труп на землю, и одновременно таким образом вытаскивая длинное лезвие из тела, Гюнтер тут же развернулся и, сделав глубокий выпад, самым кончиком сильно полоснул третьего, который тоже был уже близко по, на мгновение открывшемуся горлу. Говорливому уроду тут же стало не до его несостоявшейся жертвы. Он захрипел и, пытаясь зажать горло, из которого хлестала кровь, руками, повалился на землю. Второй бандит затормозил, видя с какой легкостью мужик расправился с его товарищами, и, повернувшись, побежал было из подворотни, но Гюнтер прыгнул в его сторону и ударил бандита в спину, да так сильно, что лезвие рапиры вышло из грудной клетки. Мгновение бандит, превратившийся в жертву, смотрел на торчащий из груди клинок, а потом начал оседать, закатывая глаза. Из уголка рта у него потекла кровь, смешиваясь со снегом. Чтобы освободить рапиру, не сломав лезвие, Криббе снова пришлось, ругаясь сквозь зубы, воспользоваться ногой, как рычагом, придав тем самым ускорение падающему телу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
После этого он тщательно вытер лезвие сначала снегом, а потом одеждой одного из нападавших и сунул рапиру в ножны.
— Да, точно, пора уходить, — прошептал он, выбегая из подворотни. — Только разбирательств с властями мне и не хватает сейчас.
Заскочив в дом Кристиана буквально на пару минут, быстро собрав свои немногочисленные вещи и набросав другу пространное письмо с извинениями, что уезжает вот так, не попрощавшись, он забрал коня, которого в это время седлал слуга и, не теряя больше ни минуты, направился к русскому посольству, где известий от него должен был ждать, специально приехавший в Амстердам из Гааги русский посол Александр Гаврилович Головкин. Об этом говорилось в послании Петра и Криббе не видел причин не доверять посланию цесаревича.
* * *
— Сколько можно уже держать меня здесь? Я абсолютно здоров! — увы, как только я повысил голос, и мой собственный организм предал меня самым циничным образом — я закашлялся, и кашлял до тех пор, пока не отхаркнулся кусок вязкой мокроты.
— Ну вот, а говорите, что здоровы, ваше высочество, — немного злорадно сообщил Флемм.
— А я вам говорю, что мне надо дышать над горячей картошкой, и запарьте уже мне солодку, вашу мать. — Я перечислял все, что помнил из своего детства и чем меня лечила бабушка в то время, когда острый период заболевания проходил и нужно было восстанавливаться, прямо, как сейчас.
— Я не понимаю, каким образом… — упрямо начал твердить Флемм, который в общем-то был согласен насчет солодки, но вот картофель вызывал у него подозрение.
— А я не прошу тебя понимать, я приказываю тебе это сделать! — моему терпению пришел конец. Видит бог, я старался быть терпеливым, но перспектива провести еще одну неделю взаперти, никак не улучшала моего и так невеселого настроения.
Всего неделю назад я оправил под причитание Штелина и проклятья Ушакова просто невероятную сумму Криббе, которую нужно было прогнать через Голландский банк и получить на выходе вексель на предъявителя, чтобы никто не смог бы отследить получателя. Нет, схема с парой переводов довольна примитивна, и в мое время над ней только посмеялись бы, но в этом плане я могу только порадоваться за этот век, где, чтобы каждый этап проверить, нужно явиться в банк лично, а это подразумевает многодневный переезд на лошадях или в каретах. Конечно, если задаться целью, то можно и до меня отследить путь этих денег, но это займет у проверяющего, где-то с год, и к тому времени, когда он это выяснит, информация уже станет неактуальна.
Денег катастрофически не хватало на все те проекты, которые я запланировал, даже на этапе подготовки и разработки достойного плана реализации. Да еще и Ломоносов, наконец-то сподобился принести мне вполне реализуемый план всеобщего начального образования. Вот только денег не было от слова совсем. И те два источника, в которые я мог попробовать заглянуть, из-за чертовой болезни стали для меня недоступны еще черт знает насколько. И, если Елизавета каждый день приходила проведать меня и справиться о моем здоровье, то вот посещение Петропавловской крепости, где до сих пор сидели упрямые Демидовы было пока по мнению не только Флемма, но и Ушакова, преждевременным.
Дверь открылась и в спальню, которая в последние недели превратилась для меня практически в тюрьму, проскользнул Румянцев. Судя по его глазам, он только что принес свежую сплетню, да еще очень пикантную и важную, раз ворвался ко мне не постучавшись.
— Что бы ты сейчас не хотел сказать, лучше придержи при себе, если только это не касается непосредственно меня, — я поднял вверх указательный палец.
— Ваше высочество, это еще как касается вас, — заверил меня Румянцев и плюхнулся рядом со мной на соседний стул, так как лежать в постели настолько осточертело, что я сидел за столом со своим гроссбухом, куда вписывал свои идеи. — Одна и предполагаемых невест, к которой более всего склонялась ее величество, из-за какой-то личной сентиментальности, которую мать данной принцессы весьма талантливо подогревала, была застукана ее величеством лично в весьма пикантной ситуации.