Вечером второго сентября раздался внезапный стук в дверь. Солей выронила деревянную тарелку, которую держала в руке. Реми? Близнецы? Да нет, они бы не стали стучать. Кто-то чужой. И точно: за дверью стоял Базиль Лизотт.
Даниэль живо оторвалась от мытья посуды — поклонник пришел! Но достаточно было взглянуть на его лицо, чтобы понять — дело совсем в другом. Парень запыхался — видно, бежал:
— Па прислал меня сказать… Полковник, как его, Винслоу, издал прокламацию…
Эмиль медленно поднялся, отложив нож, который он точил.
— Что? Что там еще им от нас надо?
— Все мужчины, включая стариков и детей свыше десяти лет, должны явиться выслушать распоряжение его превосходительства губернатора…
Чувствовалось, что парень уже много раз повторял эти слова. Зазубрил, гладко получалось — а он ведь не особый говорун.
— Вот как! — Лицо Эмиля просветлело. — Может, добрые вести, наконец? Вставили все-таки нашу оговорку в эту их чертову присягу?
Даниэль протянула Базилю кружку с водой, он жадно напился.
— Не знаю, сэр. Всем сказало собраться в церкви, в Гран-Пре, в три часа, в следующую пятницу, пятого…
Эмиль нахмурился:
— В страду полдня терять? Он что, ничего не понимает в хозяйстве?
— Там еще сказано, что у неявившихся будет конфисковано все имущество — и земля… — Парень замолчал. Не очень-то приятно обходить соседей с такой новостью.
— Конфис… Это серьезно? — у Пьера даже челюсть отвисла.
Базиль облизал вновь пересохшие губы:
— Пала говорит, шутить не стоит. Он пойдет.
— Наверное, раз это о присяге, они хотят, чтобы все сразу узнали, — с надеждой произнес Эмиль.
Пьер был другого мнения:
— Такую радостную новость достаточно одному сказать, и она за несколько часов разойдется от Бобассена до Галифакса. Не нравится мне все это: зачем грозиться, если что-то хорошее хотят сказать?
— Значит, твой отец и братья пойдут, — спросил Эмиль Базиля, и его вопрос прозвучал как утверждение.
— Да, сэр. Все, кому больше десяти, — он взглянул на Жака.
Анри дернул отца за рукав.
— Пап, а можно, я тоже?
Пьер грустно улыбнулся ему.
— Тебе только четыре, сынок!
— Четыре с половиной! — с серьезностью поправил Анри.
— Ну, посмотри, ножки еще малы.
— А на танцы-то я хожу!
Все засмеялись, и на том все кончилось. Но остаток недели у всех в голове неотвязно вертелись одни и те же мысли. Почему их не пригласили, а приказали им? Вот и отца Шовро арестовали и отправили куда-то на английском судне. Может, теперь и отцу Кастэну грозит та же участь?
Пришла пятница. День был жаркий, безоблачный — только бы работать! Не тут-то было. Сегодня все обедали дома: какой смысл нести еду в поле, когда в три часа надо собираться в церкви.
— Как бы английский комендант не придрался к нам, что не все сыновья здесь, — озабоченно произнесла Барби.
— Антуан и Франсуа ушли до того, как об этом приказе стало известно. Мы не волшебники — как мы могли им о нем сообщить?
Барби бросила взгляд на дедушку, который в это время проверял, хватит ли ему табаку до вечера, и закусила губу.
— Не стоит отцу идти. Он даже на танцы давно уже не ходит. Тяжело ему в такую даль.
— Англичанам об этом скажи! — сухо отозвался Эмиль. — Да не беспокойся, мы присмотрим. — Он потянулся за мушкетом, прислоненным к стене у двери. — Как бы волки в свинарник не забрались. Осмелели что-то, пора отстрелять…
— Папа, а можно с тобой, — нарушил молчание тоненький голосок Анри. — Ну пожалуйста!
Пьер поколебался, потом махнул рукой:
— Ладно. Только смотри на обратном пути на руки не просись. Большой уже…
— А я, а я? — заканючил Венсан, но Барби обхватила его, прижала к себе.
— Нет, нет, не в этот раз! Останешься с бабушкой, будем вместе волков отгонять!
— Я их всех перестреляю! — легко согласился малыш. — Бух! Бух!
Солей провожала мужчин с тяжелым сердцем. Дай Бог, чтобы никому ни в кого не пришлось стрелять…
* * *
Шли как-то невесело… "Были бы близнецы, — подумал Жак, — они все превратили бы в развлечение". Он посмотрел на Бертина: да нет, от него слова не дождешься, не то что шутки.
А вот и соседи: Жорж Дюбеи с сыновьями, месье Диотт со своими, старина Ганьон… Никто не понимал, зачем их собирают.
— Не могли уж до воскресенья подождать! — проворчал Жорж. — Все равно в церковь бы все собрались…
— Может, отец Кастэн был против… — высказал предположение Эмиль.
Жорж скривился:
— Думаешь, Винслоу стал бы его слушать?
Эмиль обескураженно замолчал. Дедушка отстал, и все остановились подождать его. Жак, забежавший вперед, обернулся и крикнул:
— Смотрите-ка! Три корабля в бухте!
На это никто не обратил внимания. Ничего особенного. Наверное, пришла пора заменить гарнизон в блокгаузе. Старый уже года два здесь. Служба для красномундирников тут незавидная: никто из местных даже разговаривать с ними не хочет.
Но вот другое новшество всех заинтересовало — вокруг церкви появился частокол.
— Зачем это? — спросил кто-то.
— Чтобы охранять нашего кюре от солдат, — ввернул какой-то остряк, однако никто не засмеялся.
— Да нет, — произнес старина Ганьон, который жил ближе всех к деревне и был всегда в курсе событий. — Полковник Винслоу решил использовать домик кюре под зимнюю резиденцию для себя и своих офицеров. А в часовне арсенал будет…
Послышались возмущенные возгласы:
— Осквернить святое место! А как же отец Кастэн?
Подошел Гийом Трудель.
— Да его уже нет здесь…
— Неужели арестовали? — резко спросил Пьер.
— Нет. Говорят, он в леса ушел, на Луисбург. Дай ему господи быстрые ноги и нюх лисицы — патрулей полно вокруг!
Эмиль ничего не сказал, но Жак понял, что новость ему не понравилась.
— А церковь, наверное, солдатам отдадут под казарму. Надо быть полными ослами — думать, что они смогут здесь в этих палатках перезимовать.
— Пусть себе зады отморозят, сразу лыжи навострят отсюда! — бросил Жорж, и несколько человек засмеялись.
Но когда они подошли к частоколу и через узкую калитку стати протискиваться к входу в церковь, всем стало не до смеха. Их ждала шеренга солдат с ружьями на изготовку. От солдат отделилась фигура в офицерской форме. Это был лейтенант Фарнсуорт. Он пытался в свое время приволокнуться за вдовой д'Олне, и она, конечно, дала ему от ворот поворот — иначе от соседей бы проходу не было, но за период безуспешного ухаживания он немного научился их языку.
— Оружие оставить здесь, самим пройти в церковь! — обратился он к толпе на сносном французском.