Читать интересную книгу Благословение святого Патрика - Вера Колочкова

Он ждал ее на скамеечке, у подъезда. Подхватил чемодан, ткнулся губами в висок, в щеку.

– А где твои вещи, Саш? – глянула она растерянно.

– А нет вещей. Вот, только документы. Я гол как сокол, Лизонька. Даже зубной щетки нет. Не спрашивай меня пока ни о чем, ладно?

Она глянула на него сбоку, кивнула головой. Потом обхватила руками, погладила по спине, как ребенка:

– Ничего, Сашенька, ничего… Мы же знали, что будет… трудно. Да и бог с ними, с вещами. Хочешь, завтра пойдем, тебе новую рубашку купим?

Он лишь тихо рассмеялся, открывая дверь подъезда и пропуская ее вперед. В лифте она снова обхватила его руками, глянула в глаза, улыбнулась:

– А знаешь, с дочерью у меня тоже разговора не получилось… Наверное, это так и должно быть, правда?

– Я не знаю, Лизонька. У меня опыта нет. Я впервые в жизни такой поступок совершаю. Я только одно знаю – обратно повернуть уже ничего нельзя. Надо как-то начинать нашу новую жизнь… Завтра с утра пойду работу искать.

Двери лифта открылись, она закопошилась в сумке, пытаясь найти ключи. Нашла, сунула их в замочную скважину, открыла дверь. И обернулась к нему, будто спохватилась:

– Уже завтра?

– Ну да… А чего тянуть? Или ты мне предлагаешь сесть на твою хрупкую шею?

– А мне завтра в ночную смену… Значит, я целый день без тебя буду? Одна?

– Ну… займешься чем-нибудь. Сходишь в магазин, купишь мне зубную щетку.

– Да… И продуктов надо купить… У Ритки в холодильнике ничего нет. Хочешь, я завтра борщ сварю? Я умею!

– Хочу…

– И котлеты!

– И котлеты! Я всего хочу, Лиза! А больше всего – тебя хочу…

Он потянулся к ней, пытаясь обнять, но она вдруг увернулась, спросила тихо:

– А ты… Ты маме своей уже сказал?

– Нет. Но я думаю, она уже знает. Прислала мне сообщение на телефон, чтобы срочно предстал на ковер. Завтра пойду разговаривать…

– Не боишься?

– Нет, не боюсь.

– А я боюсь…

– Чего? Я же с ней буду разговаривать, не ты.

– Она… Она будет унижать тебя. Я знаю. Скандал устроит. Попытается на тебя свой колпак надеть.

– Хм, колпак… Это ты сейчас довольно точно выразилась. Но я буду просто молчать и слушать, слушать и молчать… Не надо бояться словесных унижений, Лизонька! Помнишь, как ты сама мне объясняла про замену? Когда не потраченная на пустословие сила меняется на силу духа?

– Помню… Но я же тогда абстрактно говорила, в общем и целом… А теперь… Теперь я за тебя боюсь!

Она шмыгнула носом, ткнулась ему в плечо. Он тут же поднял ее на руки, с силой прижал к себе, зашептал в ухо горячо:

– Лиза, Лизонька… Как же я люблю тебя… Я и не знал, что так могу…

– И я… И я не знала, Саш… Погоди, что ты делаешь… Ты же голодный с дороги, наверное…

Он не дал ей больше сказать ни слова. Да и она через минуту уже не помнила, что хотела сказать. Полуденное солнце, заглянув в окно квартиры, смущенно отступило за набежавшее облако, напоследок обласкав их сплетенные на постели тела жарким всплеском лучей. И там, за облаком, пожало плечами – хоть бы портьеры догадались задернуть, безумцы влюбленные, наивные…

* * *

Ангелина Макаровна открыла дверь, глядела на него исподлобья, как на чужого.

– Здравствуй, мама. Ты просила меня зайти.

– Хм… А если б не просила, то не зашел бы? Так башку снесло, что и про мать забыл?

– Нет. Я не забыл. Так можно мне войти? Или на лестничной площадке разговаривать будем?

– Ишь ты… Осмелел, значит. От жены сбежал, решительный да язвительный стал. А спина меж лопатками не чешется, нет? Крылья не прорастают?

Он стоял, молча смотрел на нее. Ждал, когда выльется первый поток гнева, самый горячий. Мать вздохнула, шумно, до сипоты, тяжело повернулась в прихожей, отступая:

– Ладно. Заходи, если уж пришел.

– А Женя где? Она дома?

– Ишь ты, про Женю вспомнил! Поди, и забыл, что у тебя дочь есть! Как же, с крыльями-то! Разве всех родственников упомнишь!

– Так дома она или нет?

– Нет! С утра ушла, видеть тебя не захотела! Вчера твоя Ирка ей такую истерику по телефону закатила… Я потом слышала, как она рыдала всю ночь. Что ж ты наделал, малахольный, а? Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Или соображалка вся в одно место ушла?

– Мам, давай обойдемся без пошлости. Я прекрасно осознаю, что делаю. Давай договоримся, что это моя жизнь, и я сам ею распоряжаюсь.

– Сам? Это ты – сам? И давно ли ты – сам?

Она приплелась в гостиную, рухнула в кресло, тяжело перевела дух. Он сел напротив, руки на коленях, пальцы сплетены, покорно приготовившись выслушать все, что она скажет.

– Да тебе, мой милый, на Ирку молиться надо, что она столько лет тебе поводырем служит! Что ты можешь-то сам, ты, мудозвон нежный? Ты разве сам жить умеешь? Ну, попрыгаешь немного, наешься-напьешься любви… А дальше-то что? Дальше-то жить надо, милый!

– Мам… – едва сдержал он улыбку на губах, – ты где таких жутких фразеологизмов набралась? Что-то я раньше от тебя такого не слышал…

– Не слышал, так слушай! Как дальше-то, говорю, жить думаешь?

– Да нормально буду жить. Как все люди. Хорошо и счастливо.

– С кем? С этой перепелкой? Конечно, прекрасная парочка – сразу два нежных мудозвона! Да ты пойми, дурак, не получается этого в жизни-то! Ладно, если в семье один мудозвон, еще туда-сюда… Но сразу двое! Соображать же надо хоть немного! У нее и жилья своего наверняка нет!

– Это правда. Жилья нет. Мы у Лизиной подруги квартиру сняли.

– О-о-о… Ну, я так и подумала. Значит, ты собрался всю оставшуюся жизнь по съемным квартирам скитаться. Иль на меня надеешься? Если надеешься – сразу говорю, зря. Я этому безобразию потворствовать не буду. Более того, вообще от тебя, как от сына, отрекусь.

– Ну, не надо таких громких слов, мам…

– А я все равно отрекусь! И Женька от тебя отречется! Не надейся, что она со временем тебя простит! Уж я ей условие такое поставлю…

– Мам! Мам… Остановись, пожалуйста. По-моему, ты слишком увлеклась.

– Нет, нисколько я не увлеклась, дорогой. Я знаю, что говорю. Я ж тебя спасти пытаюсь, дурак, неужели не понимаешь? Как я, по-твоему, помирать буду с мыслью, что ты не пристроен? Что бултыхаешься где-то по съемным квартирам незнамо с кем… Одумайся, сынок, вернись к Ирке. Нельзя тебе с этой мудозвонкой, пропадешь ты с ней.

– Мама, у нее имя есть. Ее Лизой зовут. Меня как угодно можешь называть, а ее, пожалуйста, называй по имени.

– Го-с-с-поди, прости мою душу грешную… И чего меня обнесло тогда с этими уколами… Как будто не могла медсестру из поликлиники вызвать! Сынок, вернись к Ирке, я тебя прошу!

– Нет. Я все уже решил, мама. Я выслушал тебя, ты выговорилась… И все, хватит на сегодня. Я пойду, наверное. Мне надо работу искать. Извини.