Если король не понял этого с первого взгляда, значит, он даже карты ни разу не видел и вести армию вдогонку за Саладином было совсем не его дело. Это же так просто, понял вдруг Амнет: Ги здесь вообще нечего делать. Интересно, как Жерару удастся высказать это словами?
— Не знаю даже, как сообщить вам об этом, государь. Не покажется ли вам слишком невероятным, что они двинулись на север?
— На север? — кажется, это было для Ги полной неожиданностью.
— На север, государь.
— Север… и обогнули Рейнальда?
— Трудно поверить.
— В самом деле. Я полагал, наш друг Рейнальд и был главной целью их похода.
— Так и было сказано. Но кто может постигнуть мысли араба?
— Воистину, кто? — согласился Ги.
Амнет чуть не вскрикнул. Неужели они не видят, что творит Саладин? Ускользнув от Жерара, неловко попытавшегося запереть его в долине (будто полевая мышь может запереть дикого медведя!), и потеряв интерес к Рейнальду, окопавшемуся в Кераке, Саладин теперь уводил христианскую армию в пустыню. Бесплодную пустыню. Выжженную пустыню. Сарацинскую пустыню, где каждая скала, каждый пастух были его потенциальными союзниками — если только медведь нуждается в союзниках в своем собственном лесу.
— Мы, конечно, будем преследовать их, — провозгласил король Ги.
— Да, государь, — ответил Жерар. — Это мое глубочайшее желание.
— Мы обратили их в бегство, а?
Среди звона упряжи, фырканья и ржания лошадей, постукивания кольчуг о ножны и седла только Томас Амнет сохранял безучастность. Со своим походным набором порошков и эссенций под плащом он шагал прямо на восток, прочь от суматохи сборов.
— Господин! — крикнул ему вдогонку Лео. — Куда вы идете?
Амнет посмотрел на него через плечо и неопределенно махнул рукой.
— Посторожить вашего коня?
Амнет кивнул, не заботясь о том, понял ли его Лео. После чего, уже не оборачиваясь, зашагал в пустыню. Шипы колючих кустарников цеплялись за плащ и обламывались о юбку кольчуги.
Он услышал, как кто-то спросил равнодушно:
— Куда это Томас направился?
К тому времени как человеку ответили, Амнет уже был далеко и ничего не слышал.
После того как он отошел на двести шагов, даже тяжелый грохот копыт королевской армии на марше затерялся в шепоте восточного ветра.
Он спустился в пересохшее русло реки, изгибы и рукава которой теперь были засыпаны песком, но растительность еще сохраняла некоторую пышность. Амнет укрылся под навесом крутого берега и проверил ветер. Воздух здесь был совсем неподвижен.
Он разровнял песок и выложил свой сверток. Неподалеку торчало несколько колючих кустарников, высушенных солнцем, и он с изрядным усилием нарвал охапку жестких веток с сухими листьями. Когда он размельчил эти ветки, его руки были все изрезаны колючками.
Вернувшись на расчищенное место, он сложил ветки для костра. Из свертка достал маленькую реторту из толстого зеленого стекла, сосуд с масляным экстрактом трав, из которого он получал густой дым, и линзу для разжигания огня. Последним он извлек кожаный чехол с Камнем.
Встав на колени в тени берега, Амнет выкопал небольшое углубление в песке рядом с кучей веток и положил туда Камень. Он налил масляный экстракт в реторту, которую укрепил поверх веток. С помощью линзы он разжег беловатый огонек среди скрученных листьев и раздул из него маленькое бездымное пламя.
Пока огонь набирал силу, Амнет скинул свой белый плащ и сделал из него нечто вроде навеса. Таким образом он укрыл огонь и Камень от любого случайного ветерка и солнечного света.
Потом он присел на корточки и стал ждать.
Смесь в реторте со свистом испустила облачко жирного дыма. Аромат тимьяна и мирриса достиг лица Амнета. Жидкость зашипела и выпустила длинную струйку дыма, смешанного с паром.
Амнет изучал изгибы и складки пара, пытаясь отыскать что-то в неясных очертаниях.
Он начал различать очертания щек, изгиб усов, провалы глазниц. В клубах испарений возникало то самое лицо, что стояло перед мысленным взором Томаса все эти месяцы. Сначала ему почудилось, что это лицо Саладина, самого выдающегося из сарацинских полководцев и фактического правителя коренных жителей Палестины. Этот человек фигурировал бы в любом пророчестве Амнета, касающемся тамплиеров, Иерусалимского королевства или земель, лежащих между Иорданом и морем. Такое толкование призрачного видения напрашивалось само собой, если бы не тот факт, что Амнету пришлось уже лицом к лицу встретиться с Саладином из плоти и крови, а не из дыма.
С новой струей пара и масляного дыма левая глазница на лице начала как бы пухнуть и увеличиваться, в ее глубине стало зарождаться некое сферическое тело. Оно разрослось и превратилось в непрозрачный шар из плотного дыма, гладкий и белый, как полная луна. Это уже был не глаз. Первоначально глаза на этом лице отличались очень темными зрачками; они сверкали черными вспышками скрытого смысла и угрозы. Этот же глаз был словно покрыт катарактой белесого дыма. Внезапно белое глазное яблоко начало вращаться в своей глазнице.
Извилистая струя дыма стала рисовать четкий силуэт на поверхности шара. Амнет не мог ничего понять, пока его внимание не привлекло очертание, похожее на сапог. Это было изображение Италийского полуострова на карте Средиземноморья. Справа возникали и двигались на запад висящее вымя Греции и выпирающий огузок Малой Азии. Эти образы были подвижными и текучими, как исторические границы империй и доминионов, сфер влияния и гегемонии.
Продолжая вращаться, шар вынес вперед морщинистую землю под Малой Азией. Глобус продолжал разрастаться, мелкие детали становились отчетливыми. Вот изгиб Синая. Вот впадина Мертвого моря, широкая грудь Галилеи и прямой клинок реки Иордан.
Долина Иордана росла и росла перед глазами Амнета. Река превратилась в трещину в шаре, словно из апельсина извлекли дольку. Глазное яблоко, окутанное темным дымом, замерло. А внизу, под дымом, сверкала отблесками огня поверхность Камня, который, как верил Амнет, и порождал образы. Но такого ему еще не доводилось видеть: Камень стал испускать алые и пурпурные лучи, это было подобно извержению раскаленной лавы и искр из жерла вулкана. Амнет лицом почувствовал сильный жар. В фокусе лучей появилось нечто ярко-золотое, словно ковш с расплавленным металлом. Не двигаясь, он почувствовал, что склоняется вперед, пригибаемый к земле силой, не связанной ни с земным притяжением, ни с пространством, ни с временем. Жар становился невыносимым, свет все более слепящим. Его туловище наклонялось все ниже. Он весь пылал. Он падал, падал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});