Однако в Путивле ему следовало быть осторожным. Сохранились известия о лазутчиках царя Бориса Годунова, дважды хотевших убить «царевича». Из дневниковых записей и писем отцов-иезуитов Николая Чижовского и Андрея Лавицкого, находившихся в лагере Лжедмитрия с самого начала похода151, известно, что в начале марта 1605 года в Путивль были присланы три монаха с грамотами царя Бориса Годунова и патриарха Иова, грозившими разными карами путивлянам за поддержку самозванца. По другим известиям, настоящей целью этих монахов Чудова монастыря было обличение и отравление Лжедмитрия152.
Самозванец очень рано озаботился и тем, чтобы опровергнуть распространявшиеся правительством Бориса Годунова сведения о себе как о Григории Отрепьеве. В Путивле он демонстрировал некого «Расстригу». Отцы Николай Чижовский и Андрей Лавицкий 8 марта 1605 года сообщали главе польских иезуитов: «Сюда привели Гришку Отрепьева. Это — опасный чародей, известный всей Московии. Годунов распространяет слух, будто царевич, явившийся из Польши с ляхами и стремящийся завладеть московским престолом, — одно лицо с этим колдуном. Однако для всех русских людей теперь ясно, что Димитрий Иванович совсем не то, что Гришка Отрепьев»153.
Своей цели этот маневр достиг. На какое-то время Лжедмитрий заставил замолчать тех, кто принимал официальную версию царя Бориса Годунова. Однако показательно, что лжеОтрепьева видели только в Путивле; когда же надобность в нем отпала, его просто бросили в тюрьму. Автор «Иного сказания», думавший, что это был старец Крипецкого монастыря Леонид, постоянно находившийся при Лжедмитрий, не преминул подчеркнуть это обстоятельство: «…а который старец именем Леонид с ним шел до Путимля, а назывался его именем Гришкиным Отрепьевым, и показал многим его в Литве и в Северских пределех, и в Путимле его в темницы засадил бутто за вину некоторую»154.
Пребывание Лжедмитрия в Путивле не было веселым. Он явно тяготился наступившим бездействием. Ему всегда было трудно усидеть на одном месте, он был деятелен и смел, искал приключений в охоте и войне. Но «царевич» оказался в Путивле в дни поста и должен был усмирить свои желания. Николай Чижовский и Андрей Лавицкий рассказывали, что 20 апреля Дмитрий позвал их и стал говорить, что «государь должен отличаться в двух областях: в искусстве войны и в любви к наукам»155. После такой неожиданной прелюдии он изъявил желание поучиться философии, грамматике и литературе и уже на следующий день слушал чтение книги древнеримского писателя Квинтилиана — вероятно, его известного наставления в ораторском искусстве.
Нунций Рангони тоже не смог умолчать в своем донесении новому папе Павлу V о похвальном стремлении Дмитрия брать «уроки риторики и диалектики», впрочем, как и о том, что ученика хватило только на три дня. Все дело было в том, что на Дмитрия теперь смотрели очень внимательно, и ежедневные встречи с монахами-иезуитами не могли вызвать одобрения путивлян. Лжедмитрий, по словам нунция Рангони, демонстративно «объявил себя православным и приобщился с ними». Правда, потом тайно исповедовался в своем «грехе», успокаивая иезуитов, которым даны были указания соблюдать предосторожности, чтобы никто не знал об истинной принадлежности Дмитрия к католичеству. Помимо всего прочего в начале мая 1605 года Лжедмитрий заболел какой-то лихорадкой, и капелланы смогли вылечить его с помощью «безоара», известного в русских лечебниках как безуй-камень. Этот камень органического происхождения (его находили в желудках некоторых животных) привозили из Индии, он считался универсальным средством, помогающим при всех болезнях, а также избавляющим от «порчи». Все это могло еще больше утвердить Дмитрия в доверии к отцам-иезуитам и их лекарствам156.
Каким бы ни представлялось это дело в Ватикане, очевидно, что внешне Дмитрий вел себя как настоящий православный государь. Известно, что из Курска к нему была привезена икона Курской Божьей Матери, ставшая покровительницей всего его похода. Дмитрий любил демонстрировать, что находится под Божественным покровительством. Даже нунцию Клавдию Рангони, пребывавшему далеко от арены военных действий, было известно, что перед каждой битвой Дмитрий преклонял колена и говорил: «Господи, Ты, Который все знаешь, если правда на моей стороне, то помоги и защити меня, если же нет, то пусть на меня снизойдет Твой гнев». Точно так же самозванец вспоминал о заступничестве высших сил, когда его убеждали быть осторожным и опасаться измены и покушений: «Бог, который спас меня от ножа, защитит меня и теперь»157. Со временем это стало его твердым убеждением. В очередной раз оно подтвердилось в апреле 1605 года, когда Путивля достигло известие о внезапной смерти царя Бориса Годунова.
Живой царь Борис был сильным врагом, но его смерть подарила самозванцу надежду. Дела с передачей царской власти в Москве приостановили осаду Кром. Сначала надо было привести стоявшее там войско к присяге, чтобы оно продолжило борьбу с Лжедмитрием именем нового царя из рода Годуновых. 1 мая 1605 года, одновременно с рассылкой грамот по городам о присяге царице Марии Григорьевне и царю Федору Борисовичу, в войско под Кромами были отправлены новые воеводы, бояре князь Михаил Петрович Катырев-Ростовский и герой новгород-северской обороны Петр Федорович Басманов. Следом, 3 мая, из Москвы была отправлена роспись полков, которыми должны были командовать эти воеводы: «А велел им быти под Кромами по полком, а роспись послал царевич после их, майя в 3 день». Этому разрядному документу суждено было стать источником грандиозной ссоры в полках, решившей участь едва начавшегося царствования Федора Борисовича Годунова.
Царевичу, продолжавшему выстаивать заупокойные службы по умершему отцу, было еще недосуг вникать во все детали управления, и он перепоручил их тому же, кому доверял Борис Годунов, — боярину Семену Никитичу Годунову. Тот решил сразу же обозначить, кто будет править при молодом царе. Из родственных побуждений и даже без ведома царя Федора Борисовича, как подчеркивалось потом в разрядных книгах, первый царский боярин назначил своего зятя боярина князя Андрея Андреевича Телятевского командовать сторожевым полком. Это и было той роковой ошибкой, которая обусловила всю последующую цепочку событий, включая переход войска под Кромами на сторону самозванца, гибель Годуновых и воцарение Дмитрия Ивановича.
Но обо всем по порядку. В разрядах сохранилось живое описание реакции воеводы боярина Петра Федоровича Басманова, назначенного по злополучной росписи только вторым воеводой Большого полка. «И как тое роспись прочли бояре и воеводы, — записал составитель разрядной книги, — и Петр Басманов, падчи на стол, плакал, с час лежа на столе, а встав с стола, являл и бил челом бояром и воеводам всем: „Отец, государи мои, Федор Олексеевич точма был двожды болыни деда князь Ондреева, а царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии как меня пожаловал за мою службу, а ныне Семен Годунов выдает меня зятю своему в холопи, князю Ондрею Телятевскому; и я не хочу жив быти, смерть приму, а тово позору не могу терпети“». Комментируя это известие, С. Ф. Платонов справедливо заметил, что «через несколько дней Басманов тому позору предпочел измену»158. Петр Басманов забыл или не хотел помнить, что его отец Федор Алексеевич Басманов возвысился благодаря тому, что ходил в фаворитах у царя Ивана Грозного. У рода тверских князей Телятевских поэтому могли быть свои счеты с бывшими опричниками, отодвинувшими на время родословную знать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});