— А вот вам представитель мира, в котором наука довела природу планеты до ужасного состояния. Наш знакомый попаданец, его зовут Лён, он из другого мира, — несколько запоздало представил Лёна Гомоня.
Учёные оживились, стали разглядывать попаданца через очки, задавать вопросы — очень им хотелось знать, как наука может разрушить среду обитания. Рассказывать им об этом было трудно, поскольку те иных наук, кроме философии, математики и описания букашек-таракашек не знали. Короче, вся их наука оказалась чистым разглагольствованием, и Лён вспоминал другого учёного — герцога Кореспио. В чем состояла его наука? Тот был исследователем явлений природы, но так и не смог найти ответы на свои вопросы. Да, надо признать, что положение учёных в волшебной стране плачевно: им не выйти за пределы средневековых схоластических рассуждений. Влияние Дивояра наложило вето на эту область человеческой деятельности. Ведь учёные мужи повторяли то, что говорилось более развёрнуто и аргументировано на уроках в небесном университете. Но почему Гомоня своими лёгкими подкалываниями и намёками сверлил дырочки в этой плотно зацементированной плотине общественного мнения?
— Ах, так вас интересуют звёзды? — снова напялил на нос очки Эразм, — Да-с, интересная штука. Звёзды — это маленькие зеркальца, прикреплённые в день творения Селембрис к хрустальным сферам. Сферы двигаются и перемещаются с разной скоростью, оттого движение звёзд неравномерно, и они смещаются относительно друг друга, А Луна содержится на самой внешней сфере, которая вращается всего быстрее, и оттого Луна уходит к горизонту ранее всех прочих небесных светил.
— Да?! — изумленно спрашивал Лён. — А откуда вы знаете про эти сферы?
— Это, юноша, совсем просто! — важно отвечали учёные мужи. — Если бы над Селембрис не было бы хрустальных сфер, то воздух с неё давно бы улетучился.
Да, они были удивительны. Странно в них сочеталось стремление к знанию с совершенно средневековыми предрассудками и устойчивостью мнений. Хорошо, что Гомоня словом не обмолвился о том, что его визави дивоярец, иначе эти старички не были бы с ним так просты. Наконец, он получил то, за чем пришёл — доступ к телескопу. Штука эта была крупнее, чем у астронома-любителя Юста, да и оборудована серьёзнее. Университет средств на это баловство не давал, так что старички скинулись в шапку и на свои средства устроили это чудо науки, а уж место на вершине университетской башни им Совет выделил.
— Насчёт белого принца сказать не могу, — проворчал Эразм, наводя телескоп на известный ему участок неба, — но вот некий объект, который мы называем Иглой Снежной Королевы, видеть можно.
— Я всё время оспаривал это название! — вмешался другой учёный, — Как можно называть иглой объект, у которого есть поперечные утолщения?! Я считаю, его надо называть Веретеном Спящей Красавицы!
— Это неправильно! — вмешался третий. — Вот в трактате о падающих звёздах дан рисунок этого объекта, и по форме его следовало бы назвать Жезлом Деда Мороза! Иначе чем объяснить эту окантовку в верхней части…
— Похожую на балюстраду! — вмешался четвёртый, — Вот почему объект следовало бы назвать Летающей Башней!
— Принцессы Рапунцель! — язвительно хором подхватили коллеги.
Ясно было, что небесный объект давно и прочно занимает умы учёных, побуждая их к постоянным спорам.
Наконец, Лён сумел приникнуть к окуляру. Не слыша более аргументов, которыми перекидывались учёные, он вертел ручками настроек, стараясь поймать в фокус некий объект удлинённой формы.
Этот прибор действительно был сделан хорошо — Белый Принц смотрелся крупнее, были заметны выступающие детали. И в самом деле, его можно с некоторым натяжением назвать и Иглой Снежной Королевы, потому что он сверкал, и Веретеном, потому что в середине было утолщение, и даже Жезлом, из-за сложной формы наконечника. Но гораздо более ему подходило название Летающей Башни — из-за балконообразного бордюра вокруг вершины, если основанием считать расширенный конец. Более всего эта штука напоминала ёлочное украшение, какое сажают на вершину. И, кажется, Лён знал, что это такое!
"Белый Принц, Белый Принц, — лихорадочно соображал он, — никакой это не Белый Принц! Это башня! Это башня Гедрикса, в которой он улетел из умирающего мира, когда разрушился Кристалл!"
Да, он узнавал её, именно такой он её помнил после того, как побывал в наваждении, которое наслала на него Гранитэль. Вот оно, это утолщение тронной залы, где сидела Эйчвариана и где она лишилась жизни. Эта башня — часть дворца, который был в горах Кентувиора! И эта башня… способна летать. Она — летательный аппарат, изделие неизвестных умельцев, которые могли делать изумительные вещи! Только одна раса знала такой расцвет технологии: соединившие магию и науку эльфы. Это их руки создали летающий город Дивояр.
— Ну что, на что похоже? — спрашивали Лёна учёные.
— На башню! — выдохнул в изумлении он.
— Ну-уу… — разочаровался Эразм, — А, по-моему, на Иголку Снежной Королевы!
* * *
Башня Гедрикса! Это она! Тогда, если верить описанию в послании короля-скитальца, внутри существует помещение, в котором есть воздух. Ведь Гедрикс покинул башню при помощи своего Перстня, простым пространственным переносом! И, как понял Лён из описания, трон Эйчварианы есть пульт управления кораблём! Ведь то, что башня есть корабль — несомненно! Во всяком случае, так подсказывал рассудок, или Лёну просто хотелось так думать. В любом случае, его прямо стала преследовать мысль попасть в эту башню. Но как?
Совершить пространственный бросок? Опасно — он никогда не прыгал на такие расстояния, даже просто с облачного края перенестись вниз не решался. Само умение подсказывало ему, что для переноса он должен чётко видеть место и определять расстояние, а Белого Принца он может видеть только в телескоп. Задача была настолько трудна, что практически неразрешима. Мог бы это сделать кто-нибудь из волшебников Дивояра? И потом, можно ли рассчитывать на то, что в башне сохранился воздух? Свет там точно был — он сам видел это сияние из тронной залы, превосходящее отражённый свет самой башни. Сколько тысяч лет сохраняется там свет? Это поистине великое изделие великой расы. Почему они ушли? Почему покинули свое творение?
Однажды он задал такой вопрос на занятии, которое вела у них Брунгильда.
— Почему? — задумалась она, — Мы задаем себе такие вопросы. Боюсь. Ответ будет неприятен: эльфы оставили свою страну оттого, что люди им неприятны. Человек ведь по своей природе разрушитель, первым делом на всяком новом месте он берётся подчинять себе среду, присваивая себе то, что ему не принадлежит. Но ведь иначе он не может выжить. И тогда чудеса эльфийского творения вступают в противоречие с человеческой нуждой — кто-то должен уступить. Мы пытаемся сохранить то и другое, не позволяя людям разрушать природу Селембрис, ограничивая их в возможностях. Это справедливо, потому что мы здесь пришельцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});