спор о народности, о значении
А. С. Пушкина, что кажется Достоевскому комическим, ибо и
С. С. Дудышкин (
ОЗ) и
М. Н. Катков (
РВ) — оба по сути отрицали народность поэта. По мнению же Достоевского, «инстинкт общечеловечности», присущий русскому народу вообще, в верхнем слое общества проявился в приобщении к европейской цивилизации и культуре, а в Пушкине это стремление нашло наиболее полное и законченное выражение, что и есть высшее проявление его народности. И в подтверждение своих тезисов Достоевский даёт своё понимание «Бориса Годунова», «Капитанской дочки», «Повестей Белкина», но подробнее всего — «Евгения Онегина». Вторая статья трактата «Книжность и грамотность» посвящена изданиям для народа, в основном — проекту «Читальника» Н. Ф. Щербины («Опыт о книге для народа»,
ОЗ, 1861, № 2). Ранее в журнале «Время» о статье и проекте Щербины уже публиковалась заметка «Вместо фельетона» П. А. Кускова с рядом критических замечаний. Достоевский дал более обстоятельный разбор недостатков проекта. Причём, по его мнению, другие многочисленные проекты и книжки для народа совсем уж неудачны и даже внимания не стоят. Главное, что не приемлет писатель в подобного рода изданиях — или чрезмерную идеализацию, или сатирическое изображение народа, а также менторский тон. Именно стремление Щербины взять на себя роль учителя, обличителя и исправителя нравов особенно претит Достоевскому. Статья «Книжность и грамотность» во многом перекликается с
«Записками из Мёртвого дома», занимает важное место в публицистике 1860-х гг., посвящённой проблеме просвещения народа, и в творчестве самого Достоевского. Основные положения статьи будут развиты им впоследствии в
«Дневнике писателя» и очерке (речи)
«Пушкин».
Крокодил
Необыкновенное событие, или Пассаж в Пассаже, справедливая повесть о том, как один господин, известных лет и известной наружности, пассажным крокодилом был проглочен живьём, весь без остатка, и что из этого вышло. (Неоконч.) Э, 1865, № 2. (V)
Основные персонажи:
Елена Ивановна;
Иван Матвеевич;
Карльхен (крокодил);
Немец;
Прохор Саввич;
Стрижов Семён Семёнович;
Тимофей Семёнович.
Повесть не была окончена, состоит всего из 4-х глав. В журнальном варианте публикацию предваряло пространное «Предисловие редакции», в котором объяснялось, что данное сочинение доставлено в редакцию неизвестным автором, которому решено дать псевдоним Семён Стрижов, что сотрудник редакции Фёдор Достоевский любезно согласился поставить под сочинением своё имя и что редакция не отвечает, если всё рассказанное — ложь. Повести предпослан шуточный эпиграф — бессмысленное французское выражение: «Ohe, Lambert! Ou est Lambert? As-tu vu Lambert?» («Эй, Ламбер! Где Ламбер? Видел ты Ламбера?»). Суть же невероятной истории изложена в подзаголовке: почтенный чиновник Иван Матвеевич, который вместе с супругой Еленой Ивановной и другом дома Семёном Семёнычем пришёл в Пассаж посмотреть на крокодила, показываемого за деньги, был этим крокодилом проглочен, но, к удивлению всех и вся не погиб, а стал жить в чреве чудовища и даже решил, пользуясь свой растущей популярностью у публики, заняться из чрева крокодила «агитацией и пропагандой» идей, кои там его посещают, в то время, как друг семьи и жёнушка не очень-то огорчены его отсутствием…
Как ни подчёркивал автор невинность и шуточность произведения, но публикация уже первых глав вызвала бурю негодования в критике и прессе. Во-первых, повесть была переполнена сатирическими выпадами в адрес оппонентов Достоевского и журнала «Эпоха», а таковыми на тот период были журналы всех направлений — «Современник», «Русское слово», «Русский вестник», «Отечественные записки». Во-вторых и в главных, А. А. Краевский, язвительно высмеянный в «Крокодиле», в своей газете «Голос» обвинил автора в том, что это «Необыкновенное событие» — памфлет на Н. Г. Чернышевского, который в 1864 г. был осуждён и сослан в Сибирь: Иван Матвеевич, проповедующий из чрева крокодила, будто бы, — карикатура на автора «Что делать?», написавшего свой «пропагандистский» роман в Петропавловской крепости, а ветреная недалёкая супруга — злобный шарж на О. С. Чернышевскую. Для многих это показалось убедительным. Достоевский позже, в «Дневнике писателя» (1873, IV. «Нечто личное») с негодованием опроверг такие инвективы: дескать, неужели он, бывший каторжанин, способен был написать «пашквиль» на другого арестанта и ссыльного?! Автор «Крокодила» очень сожалел, что тогда же, по горячим следам, громогласно и печатно не протестовал против приписываемого ему злобного и безнравственного зубоскальства. Однако ж, он сразу оставил эту злосчастную повесть, не стал её продолжать-заканчивать. Сыграло в этом свою роль, разумеется, и закрытие «Эпохи» на этом же номере, но в черновых записях Достоевского сохранились довольно подробные намётки-планы продолжения «Необыкновенного события…», так что автору не составило бы труда произведение закончить. Он делать этого не стал. Впрочем, от самой повести в её опубликованном варианте Достоевский отнюдь не отрекался, не чувствуя за собой никакой вины, и со спокойной совестью включил её в собрание своих сочинений (1865), не предполагая даже, что вскоре в «Современнике» обругают его роман «Преступление и наказание» за «пашквильную аллегорию» на Чернышевского, и что ему вновь, уже печатно, придётся как бы оправдываться за «Пассаж в Пассаже» через несколько лет в ДП, когда поднимется оскорбительный шум вокруг «Бесов».
Кроткая
Фантастический рассказ. ДП, 1876, ноябрь. (XXIV)
Основные персонажи:
Ефимович;
Кроткая;
Лукерья;
Муж.
Рассказ занимает весь ноябрьский выпуск ДП за 1876 г., состоит из двух глав, десяти подглавок и предуведомления «От автора», в котором разъясняется форма: «Дело в том, что это не рассказ и не записки. Представьте себе мужа, у которого лежит на столе жена, самоубийца, несколько часов перед тем выбросившаяся из окошка. Он в смятении и ещё не успел собрать своих мыслей. <…> Вот он и говорит сам с собой, рассказывает дело, уясняет себе его…» Из сбивчивого, местами почти горячечного монолога вырисовываются постепенно все подробности трагедии. Он — бывший офицер, в силу обстоятельств ставший ростовщиком-процентщиком, сделал предложение бедной девушке-сироте, которая от безвыходности положения вышла за него замуж. Однако тайные надежды и виды спасителя-благодетеля на безмерную благодарность и горячую любовь со стороны кроткой жены никак не оправдывались. Больше того, она как бы совершенно отгородилась от него, закрылась, затаилась. А между тем сам-то офицер-ростовщик понимает, что теперь-то только он и начинает любить жену свою, и любовь-страсть эта разгорается всё сильнее. Но когда, казалось, он уже убедил её в своей любви, распахнул всю свою душу, и осталось Кроткой только лишь принять его любовь и ответить — она предпочла выброситься из окна с образом Божией Матери в руках…
* * *
Тема самоубийства — одна из самых «капитальных» в творчестве Достоевского вообще, а в возобновлённом ДП (1876) — особенно. Буквально с первой главы («Вместо предисловия о Большой и Малой Медведицах, о молитве великого Гёте и вообще о дурных привычках») писатель начал