Плаваю я, честно говоря, средне – не быстро, не далеко и безо всякого стиля, поскольку помесь брасса с «по-собачьи» стилем назвать нельзя. Костыля я не вижу, мне сейчас не до него. Гадаю, сколько тут до берега – темнота скрадывает расстояние, но по-любому выходит, что никак не меньше трех километров.
Темный силуэт лодки, над которым чуть возвышаются куклы, постепенно отдаляется. Прожектор уже дважды почти зацепил ее, но пока погранцы еще в неведении, что уже догнали беглецов.
Переворачиваюсь на спину, отдыхаю. В этот момент желтый луч наконец выхватывает лодку из тьмы и сразу останавливается, держа ее в пятне света. Слышится звон рынды – видимо, это какая-то команда или сигнал.
– Если они сейчас спустят вельбот – нам пиндык, – вдруг раздается совсем рядом спокойный голос Костыля. – Ты быстрее можешь?
– Нет. – Я зачем-то отрицательно мотаю головой, хотя он все равно меня не видит. – Плыви один, я потом.
– Козел! – рычит Костыль и подплывает ко мне. Контейнер он транспортирует одной рукой. – Хватайся за плечо и греби ногами, только без брызг. Давай!
– Если каждому давать… – бормочу я, стиснув его скользкое костлявое плечо.
Духх! – глухо рявкает пушка монитора, и над водой прокатывается тягучий вой, похожий на пение валторны:
– У-у-у-у…
Столб белой воды с шипением и плеском встает совсем рядом с лодкой. Мы ощущаем динамический удар, к счастью, не сильный. От лодки нас отделяет метров тридцать.
И снова:
– Духх! У-у-у-у…
И снова мимо.
– Уроды косоглазые, – отплевываясь, комментирует Костыль и тут же срывается на меня: – Ты будешь грести, падла?!
– Да гребу я…
– Рукой помогай!
Третий выстрел поднимает нос лодки, корма уходит под воду, и тут же раздается дробное: «Та-та-та-та!» Лодка разлетается обломками, вода бурлит, словно там работает гигантский кипятильник.
– «Зушка», похоже, – комментирует Костыль и добавляет, обращаясь ко мне: – Не плещи, делай гребки под водой.
Молча отплевываюсь. Легко сказать: «Не плещи!», а попробуй тут не плескать, когда дышать уже нечем и силы на исходе!
С водой у меня напряженные отношения с самого детства. Как-то так получилось, что еще в первом классе, когда родители записали меня в бассейн, в группу для новичков, я на первом же занятии, делая «стрелку», захлебнулся, наглотался воды, а тренерша, вытащив меня, кашляющего и плачущего, на бортик, еще и наорала, заявив, что я «бестолочь» и «чудо в перьях».
На следующий день я закатил дома истерику, наотрез отказавшись идти «в этот дурацкий бассейн». С тех пор так и повелось – как только я видел воду, перед глазами вставало злое лицо тренерши, а в ушах звучало: «Бестолочь!» Годам к тринадцати я худо-бедно научился держаться на воде, но на этом все и закончилось. Как только я понимаю, что дно под ногами исчезает, меня охватывает панический ужас, а руки-ноги становятся буквально ватными.
Идея бросить лодку и уплыть от пограничников своим ходом, пришедшая мне, что называется, в состоянии аффекта, обернулась полным провалом. Если бы не Костыль, я бы уже утонул. Напарник оказался куда более искусным пловцом, однако и ему приходилось тяжело – по сути, он тащил к берегу и меня, и контейнер, рискуя в любой момент получить в затылок 23-миллиметровую пулю из «зушки», спаренной зенитной установки ЗУ-23, установленной на одном из бронекатеров.
Понятное дело, я рискую не меньше, но плохо это понимаю – сейчас все мои мысли сосредоточены на том, чтобы не отцепиться от Костыля, не выпустить его плечо. Воздуха в легких нет совсем, перед глазами плавают красные круги. Кажется, нашему заплыву не видно конца. И вот в тот момент, когда мною окончательно овладевает отчаяние, Костыль, отплевываясь, хрипит:
– Все… доплыли!
На берег я выползаю на четвереньках. Дно тут скользкое, словно из мыла, и все поросшее склизкими, неприятными на ощупь водными растениями.
– Что ты там копаешься?! – сквозь зубы цедит Костыль из темноты. – Они сейчас будут здесь!
Сквозь буханье сердца в ушах слышу стук паровой машины. Бронеходы где-то совсем рядом. Их экипажи не удовлетворились уничтожением лодки, а скорее всего поняли, что это была фальшивка. Мой «гениальный» план провалился.
Проклятый прожектор шарит вдоль берега. Луч его выхватывает из тьмы то деревья, то обрывистые склоны, то какие-то замшелые камни.
– Бежим! – Костыль подхватывает меня под локоть.
Кое-как я поднимаюсь на ноги, запинаюсь, падаю, снова встаю, ссаживаю большой палец правой ноги о выступающий из земли древесный корень, задушенно матерюсь. Черт, больно-то как!
Прожектор скользит по берегу над нашими головами. Раскатисто бьет «зушка», ее похожие на средних размеров огурцы пули с чавканьем вонзаются в глину в нескольких метрах от нас. Стараясь наступать на пятку, я со всех оставшихся сил бегу в ночь следом за Костылем. Мыслей в голове нет.
Ни-ка-ких.
Я просто очень хочу жить.
Часть третья
Status quo
Глава первая
Усевшись на ступеньку, Сотников горестно оперся подбородком на сложенные на коленях руки. Ему было невероятно тоскливо. Тоска поднялась из каких-то темных глубин души и затопила Олега полностью, как мутная илистая вода затапливает тонущий корабль.
Это была любовь. Однажды он уже переживал в жизни подобное, и тогда все закончилось вот такой же тоской. Девушка, в которую Олег был влюблен, оказалась самой странной, самой непонятной, удивительной и непостижимой женщиной на свете. Она любил ее, а она…
Она любила себя. Она любила свои волосы цвета пережженного сахара, любила, когда они ниспадали на ее точеные плечи густой, сверкающей всеми оттенками бронзы волной.
Любила свое лицо, его безупречный овал, бездонные и чарующие глаза, карие, как у надменных красавиц Древнего Востока, свои густые брови, длинные пушистые ресницы, чуть вздернутый, но в то же время могущий дать фору античным статуям нос, свои губы, чуть припухлые и оттого безумно желанные для каждого мужчины.
Она любила свое тело, длинные, ровные и стройные ноги, талию и плоский живот, линию спины и руки, в темноте похожие на колыхающиеся под водой морские травы.
Она любила себя…
Она любила загорать – загар придавал ее коже редкий миндальный оттенок, и она становилась похожа на мулатку, креолку или кого-то еще более экзотического.
Она любила солнце, небо, простор и волю и сама старалась жить, как чайка, – вольно и свободно. Она сама выбирала, когда ей взлететь и куда садиться, она могла парить над жизнью или вдруг камнем упасть на самое ее дно и предстать в совершенно ином, новом, иногда пугающем, а иногда – очаровывающем облике.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});