Баррингтон, говорит администратор. С вами хочет повидаться джентльмен, мистер Бартон. Позволите ему подняться к вам?
– Нет, – без раздумий ответила Блер. – Я спущусь сама.
Ни за что на свете она не осталась бы наедине с Гордоном.
Когда она вышла в фойе, Гордон расхаживал там из стороны в сторону и что-то бормотал себе под нос. Заметив Блер, он устремил взгляд на нее. А она присмотрелась в нынешней бабочке. Бабочка была желтая, с изображениями крабов. Вид у Гордона была свирепый.
Он даже поздороваться не удосужился:
– Мы можем где-то поговорить наедине?
– В ресторане.
– Я же сказал – наедине!
Блер холодно посмотрела в глаза Гордона:
– В ресторане, Гордон. Настолько наедине, насколько получится. Только так.
Он промолчал и молчал все время, пока для них подбирали столик. А как только женщина-метрдотель ушла, Гордон в упор посмотрел на Блер:
– Что ты натворила?
Блер откинулась на спинку стула и одарила Гордона холодным взглядом:
– Ты о чем, Гордон?
Он сжал губы и выпятил подбородок.
– Ты чертовски хорошо понимаешь, о чем я. Ты шпионила у меня в доме, рылась в моих вещах. Ты знаешь, что ко мне приходила полиция, что у меня устроили обыск и все перевернули в доме? Они сказали, что у них есть все основания обвинять меня в преследовании!
К ним направилась официантка, но Блер встретилась с ней взглядом и покачала головой. Та благоразумно удалилась.
Блер пыталась решить, в каком тоне разговаривать с Гордоном.
– Как подруга Кейт я нахожусь здесь, чтобы помочь ей найти убийцу Лили. Поэтому – да, я осмотрела твой дом. И представь себе мое изумление, когда я обнаружила папку, битком набитую фотографиями Кейт. – Блер наклонилась к столику. – А как называется тот, кто месяцами охотится за человеком и фотографирует его тайком?
– Ты не понимаешь. Это искусство. Я не сделал ничего плохого. Я не пробирался в ее дом, не рылся в ее вещах, как ты в моих. Я всего-навсего сделал безобидные фотографии подруги. Это художественный проект. Вот и все. Нечто такое, что приносило мне восхищение. А преступница здесь ты. Ты не имела права копаться в моих вещах.
– Ну так заяви в полицию.
Гордон свирепо зыркнул на Блер и продолжал:
– Теперь она со мной разговаривать не желает. И от услуг нашей фирмы отказалась. Это ты виновата.
Блер вздернула брови:
– Ты шутишь, да? Я виновата? А может быть, тебе стоит перестать шпионить за людьми? Тебе еще очень повезло, что Кейт не рассказала о твоем мерзком маленьком хобби твоим партнерам по работе. От меня-то тебе что нужно? Зачем ты вообще явился?
– Если бы ты не влезла, все было бы хорошо. Ты должна все исправить. Поговори с Кейт. Скажи ей, что я прошу прощения. Что я ни за что не сделал бы ей больно. Я не убивал Лили. Она должна это знать.
– Дело не в Лили. Дело в том, что ты не осознаешь четких социальных границ, Гордон. Я ничем не могу тебе помочь. Я бы посоветовала тебе поискать помощи в другом месте. Помощи специалистов.
Глаза Гордона злобно сверкнули.
– Твои насмешки невыносимы. Как и ты сама.
Блер посмотрела на Гордона с неприязнью:
– На этом закончим?
Он наклонился, оперся о столик локтями и сжал кулаки:
– Ты мне никогда не нравилась, Блер. Тебе и раньше тут было не место, и теперь тоже. Тебе никогда не стать одной из нас.
– А похоже, это тебя выставили за дверь.
Блер опустила глаза и посмотрела на экран мобильника. Пришла эсэмэска от Кейт.
Можешь приехать прямо сейчас? Кое-что случилось.
Блер тут же ответила:
Конечно, сейчас же приеду.
Она поднялась:
– Гордон, мне надо идти.
Он сидел за столиком, совершенно подавленный и нелепый – со своей дурацкой бабочкой с маленькими розовыми крабиками и тоскливым выражением физиономии.
– Полиции все известно про тебя, Гордон. Держись подальше от меня. И от Кейт. Даже не вздумай к нам близко подходить.
Она резко развернулась и пошла прочь.
Поднявшись к себе в номер, она быстро сложила вещи в чемодан. Кейт пригласила ее переночевать после рождественского ужина. Блер закрыла крышку ноутбука, проверила, все ли электроприборы выключены, и вышла из номера. Ожидая, пока прогреется двигатель машины, она включила радио. Какая бы ни была причина, ей было приятно и уютно думать о том, что она переночует у Кейт. И на нее волной нахлынули воспоминания о Мэйфилде – тех временах, когда она порой по выходным уходила из кампуса и гостила у семейства Майклсов.
Поначалу ей в кампусе очень нравилось. По вечерам, после ужина, они с подружками делали уроки. Учителя и воспитатели ходили по коридорам, открывали двери комнат и смотрели за тем, чтобы все девочки были на своих местах и занимались учебой. В половине десятого вечера у них было свободное время, и они часто заказывали пиццу и полтора часа до отбоя и выключения света хохотали и рассказывали друг дружке истории. Веселью в немалой степени помогала водка, которую контрабандой проносил для них парень – доставщик пиццы. А потом, когда Блер училась в этой школе второй год, одну девочку поймали, когда она пыталась убежать из кампуса на выходные. Охрану ужесточили, отбой назначили раньше, веселье утихло. Для Блер ограничили число выходных, которые она могла проводить вне кампуса. И так было до тех пор, пока не вмешалась Лили.
Как-то раз в пятницу вечером Майклсы повезли девочек в «Хауснер» – ресторан в Балтиморе, где картины занимали каждый квадратный дюйм поверхности стен. Блер обожала это место. Во время десерта Лили сделала глоток кофе и посмотрела на Блер:
– Блер, милая, мы с Харрисоном хотели бы кое-что с тобой обсудить.
Блер помнилось, что в тот момент ее охватила паника. Обычно фразами такого сорта люди предваряли плохие новости. Блер принялась судорожно рыться в памяти, пытаясь вспомнить, что она могла сказать или сделать такого, чтобы огорчить этих людей. Она посмотрела на Кейт, но подсказки не получила. Кейт смотрела на мать. Блер кашлянула.
– А что?
Лили улыбнулась, и все страхи Блер как рукой сняло.
– Просто мы подумали: может быть, ты предпочла бы пожить у нас вместо кампуса?
– М-м… – только и сумела промямлить Блер.
А Лили продолжала:
– Прежде чем ты ответишь, нам бы хотелось, чтобы ты знала, как все мы полюбили тебя. Теперь ты член нашей семьи. – Лили протянула руку Блер. – Мы так рады, что у Кейт есть ты. И нам кажется, что это глупо, чтобы ты оставалась одна-одинешенька в