— Как давно вы болеете? — спросила я. — Это ведь случилось не сегодня?
— Мама отпускает меня погостить у бабушки, которая живет в соседнем поселении, — ответил тот самый, старший, мальчик, который пока что чувствовал себя лучше всех. Он лежал на боку и смотрел на меня блестящими в полутьме глазенками, пока я меняла влажные повязки на их лбах. — Мы промочили ноги на болотах и остались у нее на ночь. А утром отправились обратно, но по пути Миссу уже стало плохо. Он едва мог идти, тогда мы его понесли. Как только показались дома, стали звать на помощь. Выбежал лекарь и позвал нас к себе. А потом вдруг убежал. А потом пришли вы, аххнур-иги…
— Зачем вы только пошли на эти болота, — покачала я головой.
— Это самый короткий путь и там не ходят схуры, — пожал мальчик плечами, — и мы увидели, что из земли торчат кости. Стало жуть как интересно…
Я уронила руки на колени. Любопытные мальчишки полезли трогать кости и подцепили заразу с останков. Потом отправились к бабушке. Я похолодела. Похоже, под угрозой эпидемии находилось не одно, а целых два поселения. Наверняка, старушка тоже слегла после ухода детей.
— Отдыхайте, я сейчас приду.
Я поднялась на ноги и побрела к входной двери. Прислушалась. Криков с улицы больше не доносилось. Я приложила ухо к прохладной поверхности. Нет. Тишина. Я постояла так еще немного, а потом не выдержала и позвала:
— Кай!
На миг мне стало страшно, что там, по ту сторону, совсем никого нет. Кто знает, что сделали с Каем после того, как за мной захлопнулась дверь? Послушает ли его Биру? Почему, вообще, я решила, что он будет до сих пор стоять тут? Может, мне уже никто не откроет и за мной никто не придет?!
— Кай! — позвала я громче, стараясь не паниковать.
— Да. Я здесь, — послышался его приглушенный перегородкой голос.
— Ох, спасибо звездам, ты здесь… — выдохнула я, сама не понимая, с чего меня вдруг так бросило в жар от облегчения.
Я прижала ладонь к двери, словно через нее таким образом могла докоснуться до Кая. Мне бы хотелось, чтобы сейчас он оказался рядом и обнял меня. Он всегда давал мне моральные силы, когда мои собственные истощались.
— Я отходил поговорить с лекарем, — заговорил Кай. — Ты должна меня послушать…
— Подожди. Мне тоже нужно кое-что сказать, — перебила я, — дети гостили у бабушки. Наверняка она уже больна. Пусть пошлют кого-то в то поселение. Эпидемию нужно остановить любой ценой.
— Хорошо, с этим я разберусь. Меня больше волнует твоя рана, белоснежка. Я не успел обработать ее. Как ты себя чувствуешь?
— Отлично, — соврала я, глотая слезы, — я совсем забыла о ней, пока помогала детям. Ты знаешь, они все горят.
— Тебе нужно проверить, идет ли кровь, — заговорил Кай деловым тоном, будто специально не хотел давать мне повод раскиснуть от сочувствия. — Если идет, ее нужно остановить. Промой рану. Лекарь сказал, что у него есть банка с зеленой крышкой. Найди ее. Там мазь, которую надо нанести. Одной рукой будет неудобно, но ты справишься. Большим и средним пальцем соедини края раны, указательным нанеси мазь. Подожди, пока немного подсохнет и сдигайся дальше. Это продезинфицирует ткани и остановит кровотечение, если оно еще есть.
— Мне нужно что-то, чтобы сбивать температуру, — попросила я, — те ягоды, которые ты мне давал, когда я болела… помнишь?
— Помню. Про них я тоже спросил. Они должны быть в кладовой. Посмотри сушеные связки. Порция должна быть в два раза меньше, чем я давал тебе.
— Хорошо, — я кивала, хоть Кай и не мог меня видеть, — я все поняла. Я все сделаю.
Он помолчал.
— Если хоть что-то пойдет не так, белоснежка… только скажи, я вышибу эту дверь и вынесу тебя оттуда.
Я улыбнулась.
— Спасибо, Кай.
Банку с зеленой крышкой я отыскала без труда, ягоды — тоже. Поставила завариваться отвар, а сама отправилась в ванную. Включила свет только здесь, чтобы видеть себя. Со стоном боли стянула испачканную куртку. Плечо покрылось засохшей коркой, но еще слегка кровоточило. Я огляделась вокруг, отыскала полотенце, запихнула его конец в рот и стиснула зубами. Еще не хватало, чтобы мои невольные стоны напугали детей. Поглядывая в зеркало, промыла рану на лопатке, избегая поднимать глаза выше и смотреть себе в лицо. Я выполнила все точь-в-точь, как сказал Кай, словно это был нерушимый ритуал.
А когда вернулась к больным детям, обнаружила, что младший уже не дышит. Течение его болезни было острым и коротким. Он сгорел от жара, когда пузырьки едва появились на шее и груди. Я согнулась над его телом, засунув кулак в рот, чтобы сдержать спазмы, подкатившие к горлу.
— Миссу умер, да? — приподнял голову старший мальчик.
— Нет. Он спит, — коротко ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Ребенок поерзал на постели и, похоже, не поверил ни единому слову.
— Может… вы унесете его спать в другое место?
Я присела напротив него и привалилась спиной к стене. Слабость никуда не делась. Наоборот, голова кружилась без остановки. Притворяться больше не имело смысла.
— У меня нет сил, — призналась я, — нам всем придется остаться здесь.
11
К вечеру пошел снег. Он валил крупными хлопьями, а поднявшийся ветер закручивал их в белые вихри и горстями швырял в разные стороны.
Кай стоял спиной к дверям дома, где закрылась Дана с детьми, и смотрел прямо перед собой. Он даже не морщился, когда ледяные крошки вместе с очередным порывом стихии секли его по лицу, густо покрывали голову и плечи. Казалось, он сам превратился в снежное изваяние и навсегда застыл в одной позе: со слегка расставленными ногами и арбалетом в опущенной вниз руке.
В нескольких шагах перед ним, лицом к дому, стояли два протурбийца, оставленные советом для охраны всех входов и выходов из помещения. Тоже вооруженные арбалетами, с приказом стрелять, если кто-то попробует покинуть здание без особого на то разрешения, они то и дело переступали с ноги на ногу, морщились и отплевывались от снега и отряхивали свои меховые накидки.
На Кая мужчины смотрели с примесью недоверия и суеверного страха.
— Настоящий схур… стоит и не двигается… говорят, их ничто не берет… а может, так и замерз стоя?
Он слышал их перешептывания, но никак не реагировал.
Сквозь вой ветра почудились шаги, но из-за метели трудно было что-то разглядеть. Сначала Каю подумалось, что идут несколько человек, но из сумерек, освещая себе путь фонарем, выступил только молодой советник Игсу. Как и в прошлый раз, когда Кай застал его пристающим к девушке за углом дома, полы черной одежды протурбийца хлопали на ветру, придавая тому схожесть со зловещей птицей.