Орел мог бы быть куда опаснее для человека, чем это есть на самом деле. Длиннохвостая неясыть, не говоря уже о бородатой, страшно агрессивна около своего гнезда; защищая птенцов, она способна прямой атакой сбить с ног человека. Чеглок дает отпор людям, занимающимся кольцеванием, а вот беркут — осторожное, миролюбивое существо, даже не защищает гнездо от человека. Хотя с такими когтями он вполне мог бы нагнать страх на любителя красть яйца. Киргизы исстари используют обученных беркутов для охоты на… волка! Может показаться невероятным, что птица весом около пяти килограммов способна умертвить взрослого волка, но после того, как под холодным небом Лапландии на моих глазах двухкилограммовая белая сова в пике опрокинула здоровенного пса, я верю, что такая охота возможна. Говорят, беркута приучают брать мясо из глазниц волчьего чучела. И когда могучая птица, с лёта обрушиваясь на преследуемого охотником волка, впивается ему в глаза когтями, серый уже не способен сражаться — хорошо, если протянет несколько секунд [15]. Перед нами пример поведения, «усовершенствованного» дрессировкой. Вряд ли дикий орел сам нападает на волка, а вот с лисой он вроде бы справляется. Правда, точных сведений, как он это делает, я не встречал.
После первой зимовки, когда Педро узнал, что такое шведский морозец, стало ясно, что наш климат ему не страшен. Значит, в этом смысле он готов к самостоятельной жизни… С приемами охоты он как будто тоже был знаком: ранним летом, когда около клетки Педро очутился лисенок, один из питомцев Таге, беркут бросился в атаку и, несмотря на сетку, чуть не схватил беднягу.
Итак, я отвез орла в Даларна и выпустил его недалеко от Вансбру, на участке, который рекомендовал один из моих друзей в Дала-Ярна — Эрик Гёте. Не успел наш богатырь набрать высоту, как на него напала пара воронов. Представьте себе, сердитые черные крикуны тут же заставили Педро сесть! Когда мы подошли к нему, он выглядел совсем обессиленным. Видно, здесь нельзя отпускать его на волю… Я набросил на Педро одеяло, поднял его и почувствовал, что он почти ничего не весит. Да он просто-напросто отощал! У пернатых по виду этого не заметишь. Зима явно сказалась. Хотя мы не скупились на мясо, Педро был слишком хилым, чтобы сейчас предоставлять его самому себе.
Я пошел в Дала-Флуда к лесничему Гюннару Ингрицу — он давно выступал за охрану природы, особенно рьяно защищал сов и дневных хищников — и смастерил клетку у него во дворе.
За лето Педро отъелся, и осенью я заключил, что уж теперь-то можно его выпускать. Мы отправились к Епископовой горе, я хорошо знал эти места, знал, что там много подходящей для орла добычи — зайцев. С нами был фотограф Гюннар Линд из Лександа. Специалист по съемке хищных птиц, он очень помог мне в работе над «Дикими дебрями», я много дней провел в устроенных им тайниках рядом с гнездами пернатых хищников.
Мы задумали снять беркута за едой. На удобной площадке с красивым фоном из пожелтевших деревьев положили убитого зайца. Инсценировка, но верно передающая то, что на самом деле происходит в наших лесах. Это было задолго до того, как специалисты по съемкам природы создали свою организацию и решительно ополчились против фотографирования ручных животных.
Беркут тотчас вонзил когти в зайца, и мы сделали задуманные снимки; кроме того, я запечатлел на 16-миллиметровой пленке описанное выше поведение: величественная осанка, свирепый взгляд, голова откинута назад, распластанные крылья почти закрывают тушу зайца. В моем фильме этот материал иллюстрирует типичный для данного ландшафта и времени года эпизод. О том, что перед вами ручной орел, можно догадаться лишь по недоступной телеобъективу четкости деталей. Защита добычи мотивирована в фильме тем, что на беркута нападают два ворона; на самом деле Педро защищал ее также и от нас, операторов…
Итак, беркут был возвращен в естественную среду. Мы убедились, что выбор сделан удачно, когда увидели другого беркута, который парил курсом на юго-восток. Педро проводил его взглядом, и мы тешили себя мыслью, что он оправдает наши надежды, примет участие в осеннем отлете. Однако Педро, до сих пор тренировавшийся только в клетке, не спешил выйти на ветер и парить, как положено орлу. Он остался сидеть на месте. Конечно, заточение в клетке, с регулярным кормлением, не может не отразиться на поведении орла, да разве наперед все угадаешь. Во всяком случае, такой противоестественный образ жизни неизбежно тормозит природные реакции, особенно если он длится не один год.
Придя в лес на следующий день, я увидел, что Педро с безучастным видом сидит на том же месте. Для человека орел — олицетворение независимости, свободолюбия. А нашего Педро, к моему великому удивлению, нисколько не манила независимость. Тогда я еще не знал, что в начале века точно так же озадачили людей орлы, выпущенные на волю из зоопарка в Стокгольме. Их совсем не прельщала вольная жизнь. Как ручные львы, которых хорошо кормили в неволе, предпочитают оставаться в том районе, где их выпустили, так и орел, привыкший к жизни нахлебника, забывает роль, отведенную ему природой.
Как же заставить Педро вспомнить о своем предназначении? Наша орлиная популяция нуждалась в таком пополнении. Было очевидно, что его надо тренировать. Добьемся, чтобы летал, а там, смотришь, и другие естественные функции восстановятся. Так я и решил поступить. Но мое осеннее кинотурне уже началось, я не мог ждать, пока у Педро возродятся желание и способность летать. Мне надо было уехать на несколько недель, и пришлось ему снова поселиться в клетке.
Гюннар Ингриц взялся еще одну зиму присмотреть за беркутом. В Дала-Флуда климат посуровее, чем в Мальмчёпинге, но южанин Педро и на этот раз благополучно перезимовал.
В зимние месяцы я изредка выносил Педро из клетки. Он ел на воле, начал понемногу летать. Недоверие ко мне прошло, он уже не бросался на меня, как тогда в Мальмчёпинге. Да и Гюннар умеет обращаться с ручными животными, знает к ним подход. Кстати, он уже много лет выкармливает филинов, и потомство их понемногу осваивает леса, откуда вид был изгнан вооруженными «охотоведами». Немало филинов — взрослых и птенцов — гостило в клетке, которую я построил для Педро…
Однажды произошел случай, лишний раз убедивший меня в силе орлиных когтей. Моему хорошему другу Юну Пальму захотелось запечатлеть на пленку, как беркут поедает убитую лису. Положили рыжую на засыпанный снегом камень, Педро выпустили из клетки, и вот он уже сидит на добыче. Мы снимали на кино- и фотопленку, но Педро быстро надоело позировать — вероятно, по той простой причине, что лисья тушка затвердела на морозе. Беркут повертел головой, потом снялся с камня и полетел в глубь леса. Я заклекотал по-орлиному; Педро уже был приучен к этому сигналу и, как обычно, кричал в ответ «кьек-кьек». Шум крыльев стих, мы подождали еще, затем пошли следом за беркутом. Благодаря нашему дуэту его нетрудно было найти, да и улетел он всего на несколько сот метров. Мы брели по глубокому снегу, и, возможно, его насторожил хруст тонкого наста. Вообще Педро не привык видеть, чтобы люди двигались так странно. И хотя он по-прежнему сидел на месте, когда мы наконец добрались до него, глаза его выражали испуг. Я набросил на беркута уже знакомое ему одеяло и поднял его. Под одеялом темно, орлу представляется, что наступила ночь, а ночью орлам положено сидеть смирно. Так же действует на сокола колпачок, который надевает ему на голову охотник. Непроглядный мрак означает ночь, и птица замирает.