Грегор с трудом удержался от самодовольной усмешки. Венеция не такая, как все женщины! Другая на ее месте осыпала бы его ласками, смеясь от восторга и отчаянно кокетничая.
Грегор глянул в окно, на которое откровенно таращились снизу Рейвенскрофт и Чамберс. Ха! Пусть не говорят, что он плохо знает Венецию!
Так, но ведь она пока не приняла его подарок. Жаль, если он зря потратил деньги. Грегор ухватил запястье Венеции и втиснул бархатный мешочек ей в руку.
Венеция растерянно моргнула.
– Да не стой же столбом, – проворчал он. – Хотя бы взгляни на подарок.
Венеция очень медленно распустила завязки мешочка и вытряхнула ожерелье на ладонь. Золотая цепочка мягко засияла, свесившись с тонких пальчиков. Грегор испытал истинное удовольствие: у Чамберса, оказывается, отменный вкус. Грум заслужил премию.
Между тем Венеция не сводила глаз со сверкающего подарка.
– Тебе нравится?
– Я… я… – Венеция взяла золотую цепочку в пальцы и приложила к себе. – В честь чего это?
Такого вопроса Грегор не ожидал и не нашелся что ответить. Он снова выглянул в окно и посмотрел на Рейвенскрофта и Чамберса, а те, в свою очередь, – на него.
Венеция попыталась проследить за его взглядом, но Грегор быстро повернул ее к себе лицом.
Венеция охнула и сердито посмотрела на руку Грегори, все еще сжимавшую ее запястье.
Он даже представления не имел, насколько хрупкие у нее запястья, и его пальцы ощутили нежное тепло гладкой кожи.
Черт возьми, но ведь Венеция просто прелесть! Особенно в эту минуту, когда отсветы огня в камине словно бы целуют ее кожу цвета спелого персика.
Может, и вкус у этой кожи такой же, как у персика? Или у нее вкус сливок с сахаром, которые Венеция любит добавлять в чай? И есть ли в нем намек на пылкое желание, подслащенный страстью?
Все это звучало неплохо, и Грегор решил, что должен ее попробовать. Он устремил досадливый взгляд в ту сторону, где прятались за каким-то хилым кустиком Рейвенскрофт и Чамберс. Если бы не они, он прямо сейчас изведал бы интригующий вкус Венеции.
Он запечатлел поцелуй на ее запястье, овеяв его своим горячим дыханием.
Венеция слегка приоткрыла рот и широко распахнула глаза.
– Грегор! – выдохнула она. – Что с тобой?.. Ты не должен… я не… – Она густо покраснела и рывком высвободила руку. – Грегор, я не желаю быть объектом эксперимента!
Эксперимента? Грегор пришел в недоумение, не сразу сообразив, что она имеет в виду.
– А, это насчет моих слов тогда, в коридоре! Признаюсь, я весьма неудачно выбрал выражения. Даже не знаю, о чем я думал, когда говорил. Ты простишь меня?
Венеция открыла было рот, но тотчас закрыла.
Грегор неприметно усмехнулся. Венеция пользуется негодованием как щитом. Убери он этот щит – и она останется безоружной.
Эта идея его вдохновила. Ну а что дальше? Ах да, он вручил ей подарок. Теперь очередь стихов. Если Венеция высмеет его, он перед ней извинится и, кстати, получит выигранные фунты стерлингов.
Чувствуя себя в общем и целом удовлетворенным тем, как развиваются события, он раскрыл книжку на странице, отмеченной Рейвенскрофтом. Поднес книгу к глазам и прочитал с пафосом:
Я проснулся. Увидел зарю,И вздохнул о тебе…
Он не дочитал строчку до конца – его остановило изумленное выражение на лице у Венеции. Бедная девочка, видимо, была слишком потрясена, чтобы разразиться смехом. Пожалуй, стоит продолжить декламацию, чтобы поскорее вывести ее из этого состояния. Грегор откашлялся и продолжал, вящей убедительности ради прижав руку к сердцу:
Ясный день осветил поля,Осушил росу на траве,Жаркий полдень упал тяжелоНа цветы и деревья в лесу…
Каким образом полдень мог на что-то упасть, да еще упасть тяжело? Грегор однажды прочел стихотворение о могучем корабле, который затонул во время бури на море. Вот это были стихи что надо!
– Грегор? – Голос у Венеции слегка дрогнул.
Неожиданно для себя Грегор подмигнул ей и сказал:
– Позволь мне дочитать.
День устал, потянулся к концу.Надоев, как незваный гость…И я снова вздохнул о тебе.
Грегор захлопнул книжку, не в силах вынести более ни слова.
– Ну вот. Стихи. Для тебя. Что ты об этом думаешь?
Венеция задыхалась от волнения. Она посмотрела на золотую цепочку, которая блестела у нее на ладони, потом перевела взгляд на томик Шелли в руке у Грегора.
Такое не может произойти. Грегор не может стоять здесь с подарком и стихами, которые читал так, словно… словно… Смеет ли она думать об этом?
Венеция сжала цепочку в ладони. Быть может, Грегор… Быть может, он любит…
Сердце у нее подпрыгнуло. Венеция ничего не могла с этим поделать. Слова, произнесенные Грегором, «Я вздохнул о тебе» бесчисленным множеством крошечных иголочек впивались в кожу.
– Я вздохнул о тебе, – повторила Венеция с упоением, и что-то в душе у нее вдруг освободилось.
Она бросилась Грегору на грудь и прильнула губами к его губам.
Грегор застыл на месте. Венеция отдалась порыву страсти. Она провела языком по губам Грегора, ухватившись за лацканы его сюртука, и прильнула к нему всем телом.
Томик стихов упал на пол. Грегор провел ладонями по спине Венеции и крепко сжал ее в объятиях. Рот его приоткрылся, но Грегор не поцеловал ее, а почему-то оттолкнул от окна и заслонил собой.
Остановился. Поднял голову и посмотрел в окно.
Венеция последовала его примеру. Внизу, на заснеженном дворе, стояли Рейвенскрофт и грум Грегора. Лица у обоих были потрясенные и в то же время благоговейные.
Грегор пробормотал себе под нос какое-то ругательство. Подошел к окну, распахнул его нашарил что-то у себя в кармане и выбросил прямо в снег, после чего резким движением задернул шторы.
– Грегор, я…
Он подошел к двери и захлопнул ее пинком. Сердце, у Венеции билось часто и сильно, руки горели.
– Грегор?
Он бросился к ней:
– Венеция, я хочу тебя поцеловать и не хочу, чтобы ты меня оттолкнула.
Она открыла рот – и снова его закрыла, не в силах выговорить ни слова.
Грегор обнял ее одной рукой за талию и рывком привлек к себе.
– Это… это снежное безумие, – еле слышно проговорила Венеция.
Она чувствовала жар его тела сквозь одежду.
– Да, – прорычал Грегор; его губы скользнули по щеке Венеции.
– И еще то, что мы оказались в такой тесной близости, – добавила она.
Губы Грегора коснулись чувствительного местечка на шее у Венеции. Она запрокинула голову, чтобы дать ему больше возможности ласкать ее, и, выдыхая слово за словом, сказала:
– Это… ничего… не… значит.
– Как хочешь, – шептал он ей в ухо, целуя его, и Венеция застонала.