class="p1">— Я протестую! Я требую вызвать ко мне прокурора!
Раубольд сильно толкнул Лома. Нацист полетел на пол. Хиндемит закрыл дверь камеры и запер ее на ключ.
Француженка же рухнула на пол: ей стало плохо.
14
Крестьянин Кальмус, сопровождаемый победными гудками паровоза, вернулся к составу, в котором расположились беженцы. Они встретили его как победителя. В ту ночь Кальмус убедился в том, что действительно одержал победу, что его люди из беженцев превратились в силу, которая не испугалась вооруженного отряда, занявшего вокзал.
И хотя в темноте ничего не было видно, Кальмус все же поднял руку и громко сказал, обращаясь к собравшимся:
— Люди, сохраняйте тишину и порядок. Антифашисты совершили в этом городе революцию, но нас это нисколько не касается, и мы не будем вмешиваться в их дела.
— А если они нас будут втягивать в это дело? — спросил кто-то.
— А мы не позволим себя втянуть.
Беженцы не спеша разошлись по своим вагонам. Однако до сна ли им теперь было? До самого рассвета они говорили о событиях в городе, хотя никто из них не знал, что же им теперь делать. Все сошлись на том, что это почему-то обязательно должен знать Кальмус, а уж на него-то они всегда полагались.
Утром, когда солнце показалось из-за гор и беженцы вылезли из вагонов, чтобы умыться холодной водой, никто из них уже не говорил ни о каком революционном перевороте, совершенном антифашистами. Неожиданно громкоговоритель с усилительной трубой, которых за годы войны повсюду понавешали во всех городах, начал трещать и хрипеть. Все невольно собрались у столба с громкоговорителем и, задрав головы, ждали, что же им сейчас скажут.
По радио было зачитано распоряжение ландрата, в котором, в частности, говорилось следующее:
«…Все лица, находящиеся на территории района или же в городе Вальденберг и не зарегистрированные в полиции соответствующим образом, обязаны в двадцать четыре часа покинуть территорию района. Части победителей отрезали район Вальденберга от внешнего мира. Попытки кого бы то ни было покинуть территорию района бессмысленны и обречены на провал. Местные органы власти не в состоянии обеспечить продовольствием население и беженцев, вследствие этого впредь продукты питания будут выдаваться лишь лицам, зарегистрированным в полиции. Злоупотребления будут строго караться. Беженцы, не зарегистрированные в органах полиции, обязаны добровольно покинуть район в течение двадцати четырех часов…»
Это заявление можно было слышать во всех районах города. Слушал его и Музольт. Когда радио смолкло, Музольт свистнул и посмотрел в окно. Ему хорошо был виден состав с беженцами, который как ни в чем не бывало продолжал стоять на путях.
Сразу же после передачи заявления по радио новый бургомистр Ентц вызвал к себе доктора Каддига.
— Вы в своем уме, Каддиг? Кто разрешал вам распространять такую ерунду?
Раубольд, находившийся в это время в тюремных подвалах замка, никакого радио, разумеется, не слышал.
Хайнике, прослушав сообщение, заволновался: «Этого мы не обговаривали. Это вызовет в городе одни лишь беспорядки».
Когда смолк голос диктора, Музольт распахнул окошко своего кабинета и, высунувшись, громко крикнул на всю платформу:
— Старшего из крестьян-беженцев ко мне, да побыстрее!
Постукивая пальцами по столу, он стал ждать. Ему нравилось чувствовать себя в роли коменданта железнодорожной станции, и ему казалось, что он не такой уж плохой комендант.
Когда Кальмус вошел в кабинет, Музольт указал ему на стул около стола. Музольт решил, что ему будет удобнее разговаривать с крестьянским вожаком, если тот будет сидеть, и что говорить с ним, видимо, лучше попросту, будто он и сам был крестьянином.
— Чего это вы вдруг решили опять оторвать меня от моих людей? Они очень возбуждены. Интересно, что вы думали, когда слушали это сообщение?.. — первым начал разговор Кальмус.
— Я не знаю, что вы думаете о нас, а мы о вас кое-что думаем, — перебил его Музольт.
— Мы должны уехать отсюда? Не так ли, господин комендант станции? — не без издевки спросил Кальмус.
Музольт передернул плечами и как-то странно улыбнулся, но эта улыбка никак не вязалась с его внешним видом. Музольту хотелось хоть чем-то немного позлить крестьянского вожака, однако Кальмус был так возбужден, что ничего не замечал. И хотя комендант еще раз жестом пригласил его сесть, Кальмус не сел.
— Вместо порядка вы сами же создаете в городе хаос! — продолжал Кальмус. — За все время нашего пути мы нигде не видели таких беспорядков, с какими столкнулись здесь. Я считаю, что за все это несете ответственность вы!..
— Садитесь! — приказал ему Музольт.
Кальмус вдруг потерял уверенность, которая не покидала его за все месяцы их переселения. Он вдруг почувствовал, что теперь, видимо, не сможет успокоить своих земляков, и даже сам не верил в возможность скорого возвращения в родную деревню. А ведь он все время поддерживал в них надежду! Сейчас он невольно подумал и о том, что земляки, чего доброго, сочтут его виновным во всех тех невзгодах, которые выпали на их долю за долгие дни нелегкого пути.
— А что я могу сделать? Только что по радио передали приказ убраться из города, — сказал Кальмус.
— Ерунда! — заметил Музольт.
— Мы привыкли жить по приказам.
— И в этом виноват я? — спросил Музольт.
— Нет, нет.
— Тогда перейдем к делу, — предложил Музольт.
— Музольт, вы можете дать мне честное слово?.. Я не сержусь на вас за мой ночной арест. Вы можете на нас рассчитывать, если… — тихо начал Кальмус.
— Давайте поговорим! У вас свои трудности, у меня — свои. Вашим людям нужна крыша над головой, и я могу ее им предоставить. А что вы мне предлагаете?
— У нас ничего нет.
— Вы можете здесь остаться, если…
— Каковы ваши условия?
— Лошади ваши…
Кальмус скривил рот и отрицательно закачал головой.
— У вас восемьдесят две лошади. Вы передаете их антифашистским органам власти, а взамен получаете от полиции документы на сто девяносто четыре человека.
— Вы с ума сошли, Музольт!
— Жаль, Кальмус, а я-то думал, что мы с вами обо всем договоримся. Я хотел разрешить и ваши, и наши трудности.
Кальмус встал. Музольту в этот момент хотелось остановить Кальмуса, сказать, что он согласен, если даже они отдадут хотя бы десяток лошадей.
Кальмус, дойдя до двери, обернулся. Если б он мог угадать мысли Музольта в эту минуту!..
— Я должен сообщить о нашем разговоре крестьянскому совету, — проговорил Кальмус и вышел из кабинета.
Музольт из окна наблюдал за тем, как Кальмус прямо на путях разговаривал со своими людьми. Крестьяне, оживленно жестикулируя, что-то возбужденно доказывали.
При одном виде крестьян в желудке у Музольта начались колики. Он охотно выпил бы несколько глотков