Читать интересную книгу Россия при старом режиме - Ричард Пайпс

Подобно дворянам-землевладельцам, чиновники середины XVIII в. начали требовать у государства уступок. Они тоже хотели отделаться от наиболее неудобных сторон государственной службы, в особенности от того положения Табели о рангах, согласно которому повышение в чине зависело от наличия соответствующей должности. Они куда больше предпочитали старый московский порядок (хоть он и ограничивался небольшим верхним слоем государственных служащих), при котором чин давал своему обладателю право на соответствующую казенную должность. Эта московская традиция была настолько сильна, что даже при жизни Петра основные положения Табели о рангах грубо нарушались; скорее всего это относилось к обладателям четырех высших чинов, генералитету, который, как уже отмечалось, в 1730 г. почти поголовно происходил из знатных московских служилых родов. При петровских преемниках требования к государственным служащим еще более понизились. Например, для поощрения образования Елизавета позволила выпускникам высших учебных заведений начинать службу не в самых низких чинах. Тем не менее, по крайней мере если речь идет о низших уровнях бюрократической машины, петровский принцип оставался в силе, и среднему чиновнику, чтобы быть повышенным до следующего чина, приходилось ждать, пока не освободится соответствующая должность. От этого принципа отказались в начале царствования Екатерины Второй, примерно в то же время, когда монархия упразднила принцип обязательной государственной службы, и в большой степени с той же целью — завоевать поддержку в стране. 19 апреля 1764 г. Екатерина постановила, чтобы всех высших государственных служащих, состоявших в каком-либо чине семь и более лет без перерыва, повысили в следующий по очереди чин. [Указ этот, имевший первостепенное значение в истории России, не приводится ни в Полном Собрании Законов, ни в соответствующем томе Сенатского Архива (XIV СПб., 1910) Никто из историков, кажется, его так и не видел, и известен он лишь из имеющихся на него ссылок]. Три года спустя Сенат спросил у императрицы, как она пожелает поступить с теми чиновниками, которым в 1764 г. не хватило до семи лет нескольких месяцев и которые застряли в своем чине, тогда как их более счастливые собратья передвинулись на ступеньку вверх. Недолго думая, Екатерина дала ответ, чреватый вескими последствиями: она повелела, чтобы всех государственных чиновников, прослуживших в своем чине минимум семь лет, автоматически продвигали на следующую ступеньку. Решение это было принято 13 сентября 1767 г. и послужило прецедентом, которому впоследствии следовали неукоснительно; с тех пор на Руси вошло в правило повышать чиновников по службе по старшинству, почти вне зависимости от их личных качеств, достижений или наличия свободных должностей. Позднее сын Екатерины Павел сократил этот срок для большинства чинов до четырех лет, и поскольку в любом случае давно уж повелось пропускать 13-й и 11-й чины, у чиновника теперь появилась вполне твердая уверенность, что раз уж он получил низший чин, остался на службе и не вступает в трения с начальниками, он в свое время доберется до желанного восьмого чина и заработает для своих наследников потомственное дворянство (опасение быть захлестнутыми морем чиновников-дворян отчасти и побудило Николая I и Александра II ограничить потомственное дворянство верхними пятью или четырьмя чинами. (См. выше, стр. #167). Екатерининская политика поставила Табель о рангах с ног на голову: вместо того; чтобы чин приходил с должностью, должность теперь приходила с чином. 

Манифест 1762 г., подкрепленный грамотой 1785 г. , лишил монархию контроля над землевладельческим сословием; указ 1767 года лишил ее контроля над бюрократией. С тех пор короне ничего не оставалось, кроме как автоматически повышать и повышать чиновников, отсидевших в своем чине положенное число лет. Таким образом, бюрократии удалось вцепиться в государственный аппарат мертвой хваткой, а его посредством — и в обитателей государственных и царских земель, за управление которыми он нес ответственность. Уже в то время наблюдательные комментаторы отмечали пагубные последствия такого устройства. Среди них был политический эмигрант князь Петр Долгоруков, происходивший из одного из наиболее аристократических домов. Накануне Великих Реформ 1860-х гг, он писал, призывая к упразднению чина как к предпосылке сколько-нибудь серьезного улучшения российской действительности:

Император Всея Руси, претендующий быть Самодержцем, полностью лишен права, на которое могут притязать не только все конституционные монархи, но даже и президенты республик,— права выбирать себе чиновников. Чтобы занять в России некую должность, надобно обладать соответствующим чином. Если монарх отыскивает честного человека, способного выполнять известную функцию, но не состоящего в чине, потребном для занятия соответствующей должности, он не может его на нее назначить. Это учреждение являет собою крепчайшую гарантию ничтожества, низкопоклонства, продажности, посему изо всех реформ эта более всего ненавистна всесильной бюрократии. Изо всех пороков чин искоренить труднее всего, ибо у него столь много влиятельных заступников. В России достоинства человека есть великое препятствие в его служебном продвижении... Во всех цивилизованных странах человек, посвятивший десять-пятнадцать лет жизни учению, странствиям, земледелию, промышленности и торговле, человек, приобретший специальные знания и хорошо знакомый со своей страной, займет государственную должность, где сможет выполнять полезное дело. В России все совсем иначе. Человек, оставивший службу на несколько лет, может вновь поступить на нее лишь в том чине, какой был у него в момент отставки. Кто никогда не служил, может поступить на нее лишь в низшем чипе, вне зависимости от своего возраста и заслуг, тогда как негодяй «ли полукретин, который ни разу не покинет службы, в конце концов достигнет в ней чинов высочайших. Из этого следует та единственная в своем роде аномалия, что средь русски», наделенных таким умом и такими похвальными качествами, где дух, так сказать, витает по деревням, управление отличается никчемностью, которая неизменно увеличивается ближе к высшему чину и в известных высоких кругах управления вырождается поистине в полуидиотизм. [Pierre Dolgorukoff, La verite sur la Russie (Raris I860), стр 83-6. Порядок автоматического повышения по старшинству позднее был перенесен и в армию, вследствие чего, в числе прочего, понизилось качество офицерского состава. Солженицын возлагает на него вину за катастрофическое поражение русской армии в начале Первой мировой войны.].

Губило русскую армию СТАРШИНСТВО — верховный неоспоряемый счет службы и порядок возвышения по СТАРШИНСТВУ. Только бы ты ни в чем НЕ ПРОВИНИЛСЯ, только бы не рассердил начальство — и сам ход времени принесет тебе к сроку желанный следующий чин, а с чином и должность. И так уж приняли всю эту разумность, что полковник о полковнике, генерал о генерале первое спешат узнать — не в каких боях он был, а с какого года, месяца и числа у него старшинство, стало быть, в какой он фазе перехода на очередную должность (Август Четырнадцатого, гл 12).

Какой бы суровой ни казалась эта страстная оценка, содержащимся в ней основным обвинениям нельзя отказать в справедливости. Она указывает, между прочим, на немаловажную причину отчужденности русских образованных классов от государства. Были, разумеется, попытки изменить положение, поскольку каждому монарху XIX в. хотелось вернуть себе контроль над государственными служащими, столь легкомысленно утраченный Екатериной II. Самой известной из этих попыток был указ, изданный в 1809 г. Александром I по совету М. М. Сперанского и установивший, что для повышения в 8-й чин чиновникам полагается сдать экзамен; указом этим также разрешалось, опять же посредством экзамена, продвижение из 8-го чина сразу в пятый. Однако и эта и другие подобные попытки разбивались о плотное сопротивление чиновничества.

Начиная с 1760-х гг., в России, которою до того времени управляли строго иерархически из одного центра, возникает своего рода двоевластие. Самодержец продолжал распоряжаться неограниченной властью в сфере внешней политики и мог делать, что ему заблагорассудится с той частью собранных налогов, которая доходила до казны. В управлении страной, однако, он был сильно стеснен властью своих высших слуг — дворян и чиновников. Население России было, по сути дела, отдано в эксплуатацию этим двум группам. Полномочия их были достаточно четко разграничены. А. Романович-Славатинский делит послеекатерининскую Россию на две части, одну из которых он называет «дворянскими» землями, а другую — «чиновными», в зависимости от пропорции каждой группы в населении данной области. В первую категорию он включает 28 губерний, лежащих в центре страны, в цитадели, крепостничества. По мере удаления от центра в сторону пограничных губерний начинает преобладать чиновничество. [Дворянство а России, стр. 487-8]. Герцен, дважды побывавший в ссылке в провинции, отмечал подобное же явление: «Власть губернатора вообще растет в прямом отношении расстояния от Петербурга, но она растет в геометрической прогрессии в губерниях, где нет дворянства, как в Перми, Вятке и Сибири». [А. И. Герцен, Собрание сочинений, М., 1956, VIII, стр. 236]. Отдав страну в прямую эксплуатацию примерно 100 тысячам помещиков и 50 тысячам чиновников с их семьями, помощниками и нахлебниками, самодержавие стало относиться к стране в целом скорее как чужеземный завоеватель, нежели как абсолютная монархия в западном смысле. Оно больше не заступалось за простолюдинов перед элитой, как оно делало, пусть и в весьма ограниченных пределах, в московские времена. Что уж там говорить: Петр в своем законодательстве называл крепостных «подданными» своих помещиков, используя термин из языка государственного права в приложении к отношениям, с первого взгляда вполне частным. В то же самое время, как будет отмечено ниже (стр. #238), дворяне этого времени в сношениях с короной имели обыкновение называть себя «рабами». «Если рабы назывались подданными, то и подданные именовались рабами»,— отмечает М. Богословский, обращая внимание на пережитки строго вотчинных отношений в эпоху кажущейся европеизации. [Быт и нравы русского дворянства в первой половине XVIII века, М., 1906, стр. 50]. Деньги, которые самодержавие выжимало из страны при посредстве своих агентов, тратились им не на нужды ее обитателей, а на содержание двора и войска. «Оно тратило на провинции не больше, чем ему надобно было потратить на их эксплуатацию». [Robert Е. Jones, The Emancipation of the Russian Nobility, 1762-1785 (Princeton, N J . 1973). p. 80].