Читать интересную книгу Неподобающая Мара Дайер - Мишель Ходкин

Я уставилась через кухонное окно на черное небо снаружи.

Я справлюсь с этим завтра.

41

Следующий день начался ненормально.

Я проснулась ужасно голодная часа в четыре утра и пошла на кухню, чтобы сделать тост. Достав из холодильника полгаллона молока, я налила себе стакан, пока тостер подогревал хлеб. Когда ломтики выскочили, я медленно прожевала их, прокручивая в уме события прошлого вечера. Я не замечала Джозефа до тех пор, пока тот не помахал рукой у меня перед лицом.

— Земля — Маре!

Белая капля упала с треугольного носика пакета с молоком. Слова Джозефа звучали приглушенно, вторгнувшись в мои мысли. Мне захотелось выключить звук.

— Проснись.

Я подпрыгнула, потом отмахнулась от его руки.

— Оставь меня в покое.

Я услышала, как на кухне роется кто-то еще, и быстро повернула голову. Даниэль вытащил из буфета гранолу и откусил от батончика.

— Кто помочился в твои «Чириоуз»?[68] — спросил он меня с полным ртом.

Я наклонилась над столом и положила пульсирующую голову на руки. Уже несколько недель голова у меня не болела так сильно.

— Ной заедет за тобой? Срок его отстранения от занятий должен закончиться сегодня, верно?

— Не знаю. Наверное.

Даниэль посмотрел на свои часы.

— Ну, он опаздывает. Значит, я тебя отвезу. Значит, тебе нужно одеться. Немедленно.

Я открыла рот, чтобы сообщить Даниэлю, что до начала занятий еще несколько часов и спросить, почему он встал так рано, но заметила время на экранчике микроволновки. Семь тридцать. Я сидела за кухонным столом несколько часов. Жевала… Несколько часов. Я проглотила холодный хлеб и подавила панику из-за того, что потеряла столько времени.

Даниэль посмотрел на меня краешком глаза.

— Пошли, — сказал он мягко. — Мне нельзя опаздывать.

Когда мы прибыли к школе, я не увидела на парковке машины Ноя. Может, он решил взять лишний свободный день. Уйдя в свои мысли, я побрела к кампусу.

На уроке английского Ной не появился, и, гуляя в перерывах между уроками, я тоже не видела его. Ему полагалось бы быть здесь. Я хотела выяснить, где живет Джейми, и, хотя эти двое ненавидели друг друга, кроме Ноя, я никого больше не знала достаточно хорошо, чтобы задать этот вопрос.

На перемене я добралась до административного офиса, чтобы записаться на прием к доктору Кану, а когда настал роковой час, вошла в кабинет, вооружившись здравым смыслом. Я приведу доводы в пользу оценки, которую заслужила. Я расскажу о записи. Я буду держаться спокойно. Я не заплачу.

Кабинет директора походил скорее на рабочий кабинет утонченного джентльмена девятнадцатого столетия: от стен, обшитых панелями из темного дерева, до множества переплетенных в кожу книг и бюста Паллады, водруженного над дверью.

Шучу. Насчет книг.

Доктор Кан сидел за своим столом из красного дерева, зеленоватого оттенка свет рабочей лампы озарял его сверхъестественно гладкое лицо. Он выглядел настолько не по-докторски, насколько это вообще было возможно, и носил штаны хаки и белую рубашку поло с изображением герба Кройдена.

— Мисс Дайер, — произнес он, указав на один из стульев по другую сторону стола. — Чем могу вам помочь?

Я посмотрела ему в глаза.

— Я считаю, что следует переправить мою оценку по испанскому, — сказала я.

Я произнесла это гладко. Уверенно.

— Понимаю.

— Я могу доказать, что заслуживаю за экзамен оценки «отлично», — проговорила я, и это была правда.

Имелась подтверждающая мои слова запись. У меня просто не было ее при себе.

— В доказательствах нет необходимости, — сказал доктор Кан, откидываясь на спинку своего обитого кожей кресла.

Я заморгала, застигнутая врасплох.

— А, — сказала я. — Отлично. Так когда оценку переправят?

— Боюсь, тут я ничего не могу поделать, Мара.

Я снова моргнула, но, когда открыла глаза, вокруг была лишь темнота.

— Мара?

Голос доктора Кана прозвучал откуда-то издалека.

Я еще раз моргнула.

Доктор Кан и впрямь закинул ноги в туфлях с обитыми металлом носками на свой стол. Он выглядел таким легкомысленным. Мне захотелось одним ударом сбросить его ноги со стола и выдернуть из-под него кресло.

— Почему ничего не можете поделать? — спросила я сквозь сжатые зубы.

Мне следовало сохранять спокойствие. Если я завоплю, в моем табеле останется «плохо». Но завопить — это было таким искушением.

Доктор Кан взял со своего стола лист бумаги и внимательно изучил.

— Всякий раз, когда учителя выставляют плохую оценку, они должны представить администрации письменное объяснение, — сказал он. — Мисс Моралес написала, что вы смошенничали во время экзамена.

Я раздула ноздри, перед глазами у меня замелькали красные пятна.

— Она солгала, — тихо сказала я. — Как я могла смошенничать во время устного экзамена? Это нелепость.

— Согласно ее журналу, ваши первые оценки были довольно низкими.

Я не могла поверить своим ушам.

— Значит, меня наказывают за то, что я стала учиться лучше?

— Не просто лучше, Мара. Улучшение вашей успеваемости было порядком сверхъестественным, вы не думаете?

Слова доктора Кана подхлестнули мою ярость.

— У меня был репетитор, — сказала я сквозь сжатые зубы и попыталась, поморгав, прогнать пляшущие перед глазами пятна.

— Она сказала, что видела, как вы тайком заглядывали в рукав во время ее экзамена. Она сказала, что видела, как вы писали что-то на руке.

— Она лжет! — закричала я. Потом осознала свою ошибку. — Она лжет, — повторила я более тихим, дрожащим голосом. — Во время экзамена у меня на руке была повязка. После несчастного случая.

— Еще она сказала, что видела, как вы шарили глазами по сторонам во время классных заданий.

— Итак, по сути, она может заявить, что я жульничала, и не предъявить никаких доказательств?

— Мне не нравится ваш тон, мисс Дайер.

— Тогда, наверное, это взаимно, — сказала я, не успев удержаться.

Доктор Кан медленно приподнял брови. Когда он заговорил, голос его был ровным, и это приводило в бешенство:

— Леона Моралес работает учительницей больше двадцати лет. Она строгая, но честная — я могу пересчитать по пальцам одной руки те случаи, когда на нее жаловались ученики.

Я перебила:

— Они слишком боятся, чтобы что-нибудь гово…

— С другой стороны, вы, — продолжал доктор Кан, — вы здесь всего-навсего несколько недель, и множество раз опаздывали на занятия, а нынче утром нагрубили учителю истории (да, я слышал об этом), а еще добились того, что вас вышвырнули из класса мисс Моралес после того, как вы учинили там настоящий бедлам. Кому из вас двоих вы бы поверили?

Я в буквальном смысле слова увидела красное. Я так отчаянно пыталась не завопить, что, когда заговорила, мой голос походил на шепот:

— Просто… Просто послушайте. Есть запись моего экзамена. Я приведу человека, у которого она хранится. Мы проиграем ее. Мисс Моралес может…

Доктор Кан перебил меня, даже не потрудившись снять со стола скрещенные в лодыжках ноги:

— Вот что я вам скажу. Позже я вызову мисс Моралес и снова все это с ней изучу. Я дам вам знать, каким будет окончательное решение.

Тьма кружилась в моем мозгу, время замедлило бег, вовсе ползло. Я встала со стула, опрокинув его, но мои руки слишком дрожали, чтобы я его подняла. Все это было… Все это было безмерно нечестным. Я начинала терять над собой контроль. Распахнув дверь директорского кабинета, я услышала, как она врезалась в дверной ограничитель и отскочила. Мне было плевать. Ноги мои были словно из стали, когда я добралась до класса испанского. Мне хотелось истоптать траву в пыль. Моралес все сойдет с рук. Я надеялась, что она подавится своим лживым языком. И с ошеломляющей ясностью увидела, как это происходит. Ее глаза выпучились, она, шатаясь, пошла по пустому классу, засовывая костлявые пальцы в рот, пытаясь понять, что случилось. Она посинела и издала забавный кашляющий звук. Трудно лгать, когда не можешь говорить.

Мне хотелось посмотреть ей в лицо. Мне хотелось плюнуть ей в глаз. Но, взлетая по лестнице в класс, я знала, что никогда не осуществлю своего желания. Но я буду ее проклинать. Я завернула за угол и одолела последние несколько шагов до класса, обдумывая, какие эпитеты мне хотелось бы бросить в лицо Моралес. Сегодняшнее занятие испанского должно было начаться с пары слов на букву С.

Когда я с разгону остановилась у дверного проема, в классной комнате не было никого, кроме Джуда. Он распростерся на полу, бледный от пыли. На нем лежала огромная деревянная балка, и я увидела щепки, воткнувшиеся в его кожу. Тело его было все в крови, струйка ее текла изо рта. Это делало его слегка похожим на Джокера[69] из «Бэтмена».

Я моргнула.

Это больше не было трупом Джуда. Это поганец-фермер, издевавшийся над Мэйбл, лежал на полу, часть его головы превратилась в кровавое месиво, нога согнулась под странным углом. Как у провинциальной балерины. Линолеум превратился в землю, мухи забились в его раны.