по коже бегут мурашки, — я переломаю тебе все кости.
— Сэр, — произносит голос, и звук удаляющихся шаркающих ног заставляет Александра посмотреть на меня.
— В мой кабинет. Сейчас.
— Эм, хм, дай мне подумать… м-м-м… пошел ты!
Александр хватает меня за плечо и тащит через толпу костюмов обратно в том направлении, откуда пришел.
— Алекс, ну же! Ты не можешь просто уйти со встречи, — кричит Хейс нам в спину.
— Начинай без меня. — Мужчина ведет меня в угловой кабинет и не убирает от меня руку, пока закрывает дверь и щелкает замком. Он также не отпускает меня, когда нажимает на выключатель, который делает прозрачные стеклянные стены непрозрачными.
Мягко, но с непреодолимой силой он прижимает меня спиной к стеклу. Его губы так близко.
— Этот рот, — рычит он и прижимается своими губами к моим.
Я прижимаю руки к его груди и намереваюсь оттолкнуть его, но когда его язык скользит в мой рот, мои пальцы сжимаются на его лацкане. Я целую его в ответ с силой всего, что чувствую — тоской и желанием, смешанными с отказом и гневом. Опасный коктейль эмоций, который мог легко вернуть меня туда, где я была прошлой ночью, голая и умоляющая.
«Нет!»
Я отталкиваю его от себя, но Александр остается рядом, его губы влажные и приоткрытые.
— С меня хватит.
Мужчина обхватывает мою челюсть и проводит по скуле подушечкой большого пальца.
— Мы только начали.
— Отпусти меня. Я ухожу.
— Нет.
— Нет? — Я отшатываюсь, прижимаясь к неумолимому стеклу в попытке увеличить расстояние между нами. — Отвали. Я ухожу!
Он слегка съеживается, затем кивает и отступает.
— Позвольте мне объяснить.
— Тут нечего объяснять. Сообщение получено громко и ясно…
— Я не хотел, чтобы ты подписывала то соглашение.
— О, неужели? Значит, оно просто волшебным образом появилось в машине для побега, которая ждала меня без твоего ведома?
Мужчина облизывает губы, и, боже, как бы я хотела, чтобы он этого не делал.
— Последние три вечера я сидел у твоего ресторана, надеясь увидеть тебя. Я намеревался попросить тебя подписать этот документ.
— Ты получил, что хотел. До свидания, Алексан…
— А потом, на третий вечер, я наконец-то увидел тебя. Я наблюдал за тобой из машины. Наблюдал, как ты улыбаешься, смеешься и жуешь губу, когда концентрируешься. — Он стискивает челюсти. — Я видел, как мужчины пялились на твою грудь и задницу в этой дурацкой униформе…
— Ты подглядывал за мной. У тебя нет права судить.
— …и я понял, что хочу тебя. Я не хочу, чтобы ты подписывала соглашение, потому что я хочу целовать тебя на глазах у всех. Хочу, чтобы люди видели нас вместе, говорили о нас, строили предположения. Я хочу всего этого. С тобой.
— Вау, Гризли, — сухо говорю я. — Прости меня за то, что я не упала в обморок у твоих ног, потому что ты решил, что хочешь публично заявить на меня права.
— Ты прекрасна.
Мое глупое сердце тает от мягкой искренности в его голосе.
— Ты заставляешь меня улыбаться больше, чем я улыбался… — Он качает головой, как будто не может вспомнить, когда делал это в последний раз. — Ты сильная. Храбрая. Упорная. — Мужчина засовывает руки в карманы, наклоняет голову, и на его губах появляется тень улыбки. — Я не знаю ни одного человека, который ворвался бы в мое здание и заговорил со мной так, как ты сегодня. Да еще и перед потенциальным клиентом.
Черт… Это как-то плохо звучит. Я провожу зубами по нижней губе, чувствуя себя, ну, довольно дерьмово из-за этого.
— Мне жаль. Я не понимала…
— Твоя маленькая выходка может стоить мне работы на десять миллионов долларов.
Моя рука взлетает ко рту.
— О, боже, — выдыхаю я, уткнувшись в ладонь.
Александр улыбается, действительно улыбается.
— Это не смешно!
— Нет, не смешно.
— Почему ты улыбаешься?
— Потому что ты милая. — Выражение его лица становится серьезным, и его взгляд останавливается на моих губах. — Потому что я отдал бы десятки миллионов только за возможность снова поцеловать тебя.
Я потираю лоб, головная боль быстро нарастает.
— Я запуталась. Ты оставил меня одну в своей постели, даже не попрощавшись. Ты оставил мне номер своего водителя…
— Это то, что ты думаешь? Я оставил тебя одну, не попрощавшись?
— Ты это сделал!
Он качает головой, достает телефон из кармана и нажимает несколько кнопок на экране, прежде чем передать мне устройство.
Я смотрю на черно-белое изображение… не изображение, а видео.
— У тебя в спальне есть камера слежения? — Мужчина не отвечает, вероятно, потому, что я смотрю на очевидный ответ в моих руках.
На видео я сплю в его постели, а он сидит на стуле рядом с кроватью и наблюдает за мной.
— Я опоздал на работу на час, потому что не мог оторваться от наблюдения за тем, как ты спишь.
Я смотрю на него поверх устройства.
— Это как-то жутковато.
Он кивает на устройство.
— Промотай вперед.
Я провожу пальцем по экрану, на котором видно, как он встает и идет в ванную. Затем появляется в том же костюме, что и сейчас, садится на край кровати и проводит пальцами по моим волосам. Затем мужчина наклоняется и целует меня в висок.
— Ты попрощался.
Он забирает телефон и засовывает его в карман.
— Почему ты не оставил мне свой номер?
— Я не знал, что должен. Я в первую очередь думал о твоих потребностях. — Он качает головой и смущенно потирает затылок. — Думал, мне нужно больше сосредоточиться на том, что ты можешь захотеть. Я уже объяснял, что не очень хорош в отношениях с людьми.
Я пожимаю одним плечом.
— Ты мог бы спросить.
— Хорошо. — Он скрещивает руки на груди и кивает. — Чего ты хочешь, Джордан?
Не думала, что он спросит меня прямо сейчас. Я перебираю в уме и останавливаюсь на честности.
— Я хочу тебя.
Шок на его лице едва заметен, но заметен.
— И в те ночи, когда мы вместе, я хочу просыпаться, чтобы попрощаться. Мне нужен твой номер телефона. Я хочу иметь возможность позвонить тебе и поделиться глупостями о своем дне и услышать все о твоем. Наверное, я хочу сказать, что хочу встречаться с тобой. Исключительно. Никаких контрактов. Никаких денег на выплату. Просто проводить время вместе.
— Времени у меня не так уж много.
— Мне не нужно все твое время, только немного.
— Ты готова терпеть социальные обязательства для «Норт Индастриз»?
— Ты имеешь в виду… рабочие вечеринки?
— И ужины.
— Я могла бы это сделать. Хотя мой гардероб отстой с тех пор, как Линкольн избавился от всех моих вещей. — Я