Читать интересную книгу Смерть - дорогое удовольствие - Лен Дейтон

– Вы меня презираете? – спросил Дэтт. В голосе его чувствовалась сердитая нотка.

Шагнув к нему, я взял его руку в свою.

– Нет, – сказал я сочувственно. – Ваше решение так же правильно, как и мое. Правильнее сказать, что только вы в состоянии оценить свою работу и свою свободу.

Я крепко сжал его руку в стереотипном ободряющем жесте.

– Моя работа представляет огромную ценность, – сказал он. Можно даже сказать «прорыв». Кажется, некоторые из моих исследований имеют…

Теперь он был обеспокоен тем, чтобы убедить меня в важности своей работы. Но я, осторожно высвободив свою руку, кивнул, улыбнулся и отвернулся.

– Мне пора должен идти. Я привез сюда Куана, мое дело сделано. Возможно, один из ваших моряков доставит меня в О стенд.

Дэтт кивнул. Я полностью ушел в себя: я устал от этой игры, и мне хотелось понять, действительно ли я желал забрать с собой этого старого больного человека и сдать его на милость французскому правительству.

Говорят, решительность мужчины проявляется в том, как он держит плечи. Дэтт прочел безразличие на моем лице.

– Подождите! – крикнул он. – Я поеду с вами.

– Хорошо, – сказал я. – У вас будет вам время подумать.

Дэтт лихорадочно оглядел каюту. Облизнув губы и ладонью пригладив волосы, он просмотрел пачку бумаг, сунул две из них в карман и собрал немногочисленные пожитки.

Странные вещи взял с собой Дэтт: пресс-папье с гравировкой на нем, полбутылки бренди, дешевую записную книжку и, наконец, старую авторучку, которую он осмотрел, вытер и тщательно закрыл, прежде чем сунуть в карман жилета.

– Я сам отвезу вас назад, – сказал он. – Как вы думаете, Люазо разрешит мне просмотреть мои документы?

– Я не могу отвечать за Люазо, – ответил я, – но знаю, что он четыре месяца добивался разрешения совершить налет на ваш дом на авеню Фош. Он направлял доклад за докладом, излишне упорно доказывая, что вы представляете угрозу для безопасности Франции. И знаете, какой ответ он получил? Они ему сказали, что вы агент X, выпускник политехнической школы, принадлежите к правящему классу, к элите Франции. Вы можете быть на «ты» с министром и половину кабинета называть «мой дорогой». Вы привилегированное лицо, неприкосновенное для дерзких требований Люазо и его людей. Но он настаивал и, в конце концов, показал им, что вы такое, мсье Дэтт. И теперь, возможно, он захочет, чтобы они заплатили по счету. Я бы сказал, что Люазо мог бы воспользоваться случаем подлить немного вашего яду в их систему кровообращения. Возможно, он мог бы пожелать им кое-что припомнить, когда они в следующий раз станут ему препятствовать или поучать его, или в пятидесятый раз спрашивать, не ошибается ли он. Позволить вам сохранить досье и записи? – Я улыбнулся. – Он мог бы настоять на этом.

Дэтт кивнул, снял ручку древнего настенного телефона и что-то быстро сказал на китайском диалекте. Я обратил внимание на его большие белые пальцы, похожие на корни какого-то растения, которое никогда не было на свету.

Он сказал:

– Вы правы, несомненно. Я должен быть там, где результаты моих исследований. Мне не следует никогда с ними расставаться.

Некоторое время он с рассеянным видом бесцельно бродил по комнате, взял в руки доску от «Монополии».

– Вы должны успокоить меня в одном отношении, – сказал он, опуская доску на место. – В отношении девушки. Вы убедитесь, что с девушкой все в порядке?

– С ней будет все в порядке.

– Вы позаботитесь об этом? Я плохо к ней относился.

– Да, – подтвердил я.

– Я угрожал ей, знаете ли. Я угрожал ей тем, что у меня собрана информация о ней, ее фотографии. Не следовало этого делать, но я заботился только о своей работе. Это ведь не преступление – правда? – беспокоиться о своей работе?

– Все зависит от содержания работы.

– Имейте в виду, – оправдывался Дэтт, – я давал ей деньги. И машину.

– Легко отдавать то, что вам не нужно, – сказал я. – А богатым людям, которые дают деньги, нужно быть совершенно уверенными в том, что они не пытаются что-нибудь купить.

– Я плохо относился к ней. – Он кивнул сам себе. – А еще есть мальчик, мой внук.

Я поспешил вниз по железным ступеням, желая выбраться с судна до того, как Куан поймет, что случилось. И все же вряд ли Куан стал бы нам мешать: когда Дэтт уйдет с дороги, единственным докладом в Пекин будет доклад Куана.

– Вы сделали мне одолжение, – сказал Дэтт, заводя подвесной мотор.

– Верно, – согласился я.

Глава 40

Англичанин велел ей запереть дверь «скорой помощи». Она попыталась, но, пока пальцы нащупывали защелку, ее замутило от страха. Только на мгновение представив себе весь ужас заточения, она вновь попыталась, но безуспешно, и пока она вновь и вновь пробовала защелкнуть замок, англичанин с поврежденным коленом наклонился и закрыл дверь. Она опустила оконное стекло, стараясь побыстрее подавить приступ клаустрофобии, с закрытыми глазами наклонилась вперед и прижалась головой к холодному ветровому стеклу. Что она натворила? Все казалось таким правильным, когда об этом говорил Дэтт: если она возьмет основную массу документов и магнитофонных пленок и встретится с ним, то он будет ее ждать с ее собственным фильмом и с досье. Справедливый обмен, сказал он. Она коснулась замка портфеля, который привезли с судна. Внутри его должны были быть документы, но неожиданно ей стало безразлично. Мелкие капельки дождя бусинками лежали на ветровом стекле, похожие на маленькие линзы. Где-то вдалеке послышался звук моторки.

– С вами все в порядке? – спросил парень. – Вы плохо выглядите.

Она не ответила.

– Послушайте, – сказал он. – Мне хотелось бы, чтобы вы сказали, что происходит. Я знаю, что причинил вам много неприятностей, вы понимаете…

– Оставайтесь в машине, – велела Мария. – Ни до чего не дотрагивайтесь и не позволяйте это делать другим. Обещаете?

– Хорошо. Обещаю.

Она со вздохом облегчения открыла дверь и вышла на холодный, соленый воздух. Машина стояла у самой кромки воды, и Мария осторожно ступала по гладким камням. Внезапно из дверей складов вдоль всей набережной показались люди – не обычные люди, а люди в беретах. Они двигались тихо, и почти у всех у них были автоматические винтовки. Ближайшая к ней группа вступила в освещенную часть причала, и сверкнули эмблемы десантников.

Люди напугали Марию. Она остановилась у задней двери «скорой помощи» и оглянулась назад. Поверх металлических коробок на нее смотрел парень. Он улыбнулся и кивнул ей, чтобы заверить, что ни до чего не дотронется. Какое ей дело, будет он что-нибудь трогать или нет? От ближайшей группы десантников отделился человек в гражданской одежде – в черном кожаном пальто и в старомодной черной шляпе. Он сделал только один шаг – и она узнала Люазо.

– Мария, ты?

– Да, это я.

Он поспешил к ней, но, не доходя шага, остановился. Она ждала, что он обнимет ее, ей хотелось прижаться к нему и почувствовать, как его рука неуклюже похлопывает ее по спине – обычный его способ утешать ее при разного рода невзгодах.

– Здесь много народу, – сказала она. – Это военные?

– Да, армия, – ответил Люазо. – Батальон десантников. Бельгийцы обеспечили мне поддержку во всем.

Марию возмутило. Это его обычное выражение: он, бывало, говорил, что она не обеспечивает ему поддержку во всем.

– Только для того чтобы посадить меня в камеру предварительного заключения, вызван целый батальон бельгийских десантников? Ты, должно быть, переборщил.

– Здесь неподалеку стоит корабль. Трудно сказать, сколько людей у него на борту. Дэтт мог решить взять документы силой.

Он стремился объясниться, словно маленький мальчик, который заранее ищет свои карманные деньги. Люазо не улыбался, потому что искаженная правда – это не то, чем можно гордиться, но в данном случае необходимо исключить любую случайность. Лучше выглядеть слишком подготовленным дураком, чем недостаточно готовым. Несколько минут они стояли и смотрели друг на друга.

– Документы в машине? – спросил Люазо.

– Да, – ответила она. – И фильм обо мне тоже там.

– Как насчет записи англичанина? Того допроса, который ты переводила, после того как ему ввели лекарство?

– Он тоже там, в зеленой железной коробке, номер четырнадцать В. – Она коснулась его руки. – Что ты сделаешь с записью англичанина? – О своей она не смела спросить.

– Уничтожу, – ответил Люазо. – У меня нет оснований ему вредить.

– Это часть твоего соглашения с ним, – обвинила его Мария.

Люазо кивнул.

– А моя лента?

– Я уничтожу и ее.

– Это не идет вразрез с твоими принципами? Разве уничтожение вещественных доказательств не самый серьезный грех полицейского?

– Что бы ни говорили нам церковь, политики и юристы, нет свода правил, по которому можно было бы проконсультироваться. Полицейские силы, правительство и армия – это всего лишь группы людей. Каждый человек должен поступать так, как ему велит его совесть. Человек не должен подчиняться беспрекословно, иначе он вовсе не человек.