– Старыгин увез вашего мужа на базу геофизиков у вулкана Кизи-мен. У них своя вертушка.
– Вертолет? – переспросила тетя Женя, и лицо ее окаменело. Вертолеты она ненавидела. Эти штуки слишком часто падали. Как-то она при мне сказала Николаю Геннадьевичу, глядя на экран телевизора: «Ни за что не полечу на вертолете. Видишь, как они бьются?» На что Н.Г. ответил: «Глупости. Пешком опаснее – водители несутся, как угорелые».
– Вертушка туда летит час с минутами, – гнул свою линию капитан. – Я выяснил: рано утром геофизики прилетят в Моховую, что-то им нужно забрать. Это недалеко за городом, так что, если хотите…
– Хотим, – немедленно отозвалась тетя Женя.
– Хорошо. Тогда будьте готовы к семи часам, за вами заедет машина.
– Да.
– Значит, в семь, – сказал капитан и отключил связь, не попрощавшись.
– Если ты догадался, – помолчав, сказала наконец тетя Женя, – просвети меня. Время есть. Молчать не могу. Говори, пожалуйста.
Мне тоже надо было выговориться – может, я вообще все неправильно понял, и тетя Женя права, когда думает, что у ее Коли не прошли остаточные явления после той страшной ночи.
– Минимальное воздействие, – сказал я. – В космологии это тоже очень важная вещь. Я читал о реликтовом излучении… Вроде реликтовое излучение совершенно равномерно по всему небу, да? И вдруг обнаружились очень маленькие отклонения. На тысячные доли процента…
– Десятитысячные, – поправила тетя Женя.
– Тем более. И оказалось, из-за таких микроскопических отклонений приходится менять всю теорию Большого взрыва.
– Не всю, положим, – недовольно сказала тетя Женя, – но в теории инфляции…
– И о семинаре вы рассказывали, когда американец приезжал, а Николай Геннадьевич задал вопрос. Это с тех пор он говорил, что потерять научную репутацию можно мгновенно, а чтобы восстановить, бывает, и жизни не хватит?
– Да, – сказала тетя Женя. – Репутация, авторитет – для Коли вещи, наверное, не самые главные в жизни, но без них в науке делать нечего.
– Да… Хочу сказать, что, мне показалось, Николая Геннадьевича всегда занимали любые малые влияния. Малые магнитные поля в потоках вещества… Малые флуктуации в магнитных полях пульсаров… Минимальные отклонения от средней плотности во Вселенной…
– Ты хорошо изучил Колины работы, – сказала тетя Женя с уважением. – Я и не подозревала.
– Нет, – признался я, – не изучал я его работы. Посмотрел заголовки, сопоставил… С гомеопатией этой, извините.
– Да чего там, – пробормотала тетя Женя. – Коля и к гомеопату согласился пойти, потому что…
– Понимаю, – перебил я. – Когда Николай Геннадьевич пришел к идее, что жизнь может зародиться в космическом пространстве? Ну, в газе? Межзвездном, межгалактическом…
– Это не Колина идея, – сказала тетя Женя. – Гипотеза панспермии. Викрамасинг. Пятидесятые годы. Жизнь могла зародиться в межзвездных облаках, когда галактики были молодые, стало взрываться первое поколение звезд. Миллиарды сверхновых, огромное количество тяжелых элементов, и все это ушло в облака…
– Вот-вот, – подхватил я. – Именно тогда возникла жизнь во Вселенной. В космосе. В туманностях. А потом эти молекулы попали на Землю.
– Да, – сказала тетя Женя. – Четыре миллиарда лет назад. Земля была молодая, горячая, атмосфера совсем не похожа на нынешнюю, никакого кислорода. Зато много меркаптанов, тиолов, аминов, эфи-ров…
– Так вы с Николаем Геннадьевичем это все-таки обсуждали? – вырвалось у меня.
Тетя Женя посмотрела на меня удивленно:
– Конечно.
– Тогда почему же вы… – я не знал, как точнее сформулировать, чтобы не обидеть ее.
– Мы это давно обсуждали, – грустно сказала тетя Женя и отвернулась к окну. – Еще в конце восьмидесятых.
– И тогда Николай Геннадьевич уже говорил о живой атмосфере?
– Конечно. Химический состав воздуха четыре миллиарда лет назад был очень близок к составу межзвездной среды. А плотность гораздо больше – в сотни миллиардов раз больше, чем в пространстве. Но все равно в атмосфере «живые» молекулы возникнуть не могли, а в облаках – да, потому что облака освещались голубыми гигантами с нужным распределением облучающих фотонов, а Солнце – желтый карлик, и его энергии недостаточно.
– Ага, – я щелкнул пальцами от нетерпения, хотелось самому закончить рассуждение, убедиться, что я был прав. – В земной атмосфере сама по себе жизнь появиться не могла, но достаточно было небольшому числу молекул из межзвездного пространства попасть в готовую для оплодотворения среду… Минимальное воздействие, да? Как катализатор в химической реакции.
– Это и был катализатор, – пробормотала тетя Женя. – Без всяких «как». Точнее, здесь правильнее говорить об автокатализе.
– Ну да, я в химии ничего не понимаю… В общем, вся атмосфера Земли миллиарда четыре лет назад стала живой, верно? Огромная – по сравнению с межзвездными облаками – плотность. Очень быстрое распространение живых молекул. Сто миллионов лет для них ерунда, не время. Может, это заняло миллиард лет или даже два.
– Больше, наверное, – сказала тетя Женя.
– И что же это было? – у меня разыгралась фантазия, я представил, как над покрытой вулканами Землей несутся багровые тучи, и ветры дуют, как хочется этому огромному, единственному, невидимому существу. Океан лемовского Соляриса, только не жидкий, а газообразный, и такой же по-своему мудрый, способный осознать себя.
– Солярис, – сказал я. Тетя Женя кивнула.
– Да, похоже.
– Николай Геннадьевич читал Лема? Тетя Женя покачала головой.
– Разве что в тайне от меня, – сказала она. – Дома у нас, конечно, есть Лем. В семидесятых выходила книжка в издательстве «Мир», там было два романа – «Солярис» и «Эдем». Не помню уже, где я купила. В магазинах фантастику было не достать… Кажется, в институте на какой-то конференции в фойе продавали. Когда Коля сказал о разумной атмосфере, я ему посоветовала прочитать «Солярис». Он поглядел на обложку, что-то ему не понравилось, и он читать не стал. «Там о чем? – спросил. – О физико-химических свойствах или о мучениях главного героя, который не может решить семейные проблемы?» «В основном, о мучениях героя, конечно, – сказала я, – это же художественная литература». «Да ну», – сказал Коля и поставил книжку на место.
– Так и не прочитал? За столько лет?
– Не прочитал. А в кино мы ходили. Был фестиваль фильмов Тарковского, уже после его смерти, кажется, в «Октябре». И я Колю вытащила.
– Конечно, ему не понравилось, – буркнул я.
– Нет. Особенно когда в ведре с краской изображали океан. Коля начал смеяться так громко, что я с ним прямо в зале поругалась… Нет, не понравилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});