— Будь осторожен! Настоятельница окончательно просыпается, — отрывисто прошептала Роза, нагибаясь над работой.
Тит, будто вырывая маленькие корешки, припал к земле, и его страстный поцелуй обжег маленькую ножку мнимой сестры Терезы. Щеки красавицы загорелись густым румянцем, она вся задрожала, точно электрический ток пробежал по ее нервам.
В это время послышался голос настоятельницы:
— Тереза, дочь моя, — говорила старушка, — уже становится поздно, довольно тебе работать, вернемся в комнаты; скоро позовут на молитву.
— Я готова, матушка, — отвечала молодая девушка и, подойдя к настоятельнице, предложила опереться на ее руку.
— Да, моя милая дочь, я опять повторяю: такое кроткое и невинное дитя, как ты, не рождено для борьбы с житейскими бурями, — говорила добрая старушка, идя под руку с Розой. — Твоя доброта и полная беззащитность нуждаются в покровительстве. Несмотря на постигшее тебя несчастье, ты в моих глазах так же невинна теперь, как и тогда, когда явилась на свет по воле Творца небесного. Ты должна вступить в нашу общину, постричься в монахини; стены нашего монастыря есть самая лучшая защита от всякого соблазна. Неужели тебе не улыбается мысль уйти от всех опасностей света и посвятить себя Богу?
— Как вам будет угодно, — отвечала Роза, скромно опуская глаза.
— Да, дитя мое, ты достойна этой благодати, Господь тебя благословит. — Я тебе сообщу по секрету одно очень важное дело, — продолжала настоятельница. — Я получила конфиденциальное извещение, что завтра нас посетит святейший отец папа, австрийский кардинал Андреа и наша светлейшая покровительница герцогиня Юлия Фарнезе; я тебя ей представлю.
— О, как вы добры! — сказала взволнованным голосом Роза. В душе ее невольно шевельнулось хорошее чувство. В эту минуту отравительница была близка к полному раскаянию. Если бы она не любила Тита, то, более чем вероятно, постоянные ласки и кротость настоятельницы, в конце концов, очистили бы душу этой юной злодейки.
— Я могу быть тебе матерью, дитя мое, — говорила настоятельница. — Ты ведь будешь любить меня, не правда ли, Тереза? Дочь должна любить свою мать.
— Без сомнения, — пробормотала Роза глухим голосом.
Слово «мать» вмиг уничтожило все добрые семена в душе молодой девушки. Она вспомнила костер на площади Campo Fiori, свою мать, корчившуюся в предсмертных муках, и клятву отомстить за смерть матери, данную ею в тот день. Роза вспомнила все это, и в ней опять пробудилась натура отравительницы.
ЗАГОВОР
ПОЛОЖЕНИЕ молодого красивого кавалера Зильбера во дворце Фарнезе было более чем странно. Несмотря на форму материнской любви, какую приняла привязанность герцогини, и на сыновнее почтение, выказываемое ей молодым человеком, домашние герцогини иронически улыбались, глядя на юного кавалера с огненными глазами. Никто не хотел верить, чтобы Юлия Фарнезе, известная своими романтическими похождениями, могла питать материнские чувства к такому красавцу, как Зильбер; притом же, никто не знал, что кавалер сын герцогини. Хотя в то время Юлии Фарнезе было уже сорок лет, но она замечательно сохранилась. Идя под руку с кавалером Зильбером в столовую, она подходила к нему как нельзя лучше, и все в один голос говорили: «Какая прелестная пара!» Из многочисленных романов красавицы Фарнезе этот последний ее роман с кавалером Зильбером общество находило весьма естественном и нисколько не осуждало герцогиню. Юлии были известны все эти толки, она презрительно улыбалась, когда они доходили до ее ушей, и не брала на себя труда опровергать их.
В то время в Риме, да и вообще в целой Европе женские любовные приключения, облеченные в приличную форму, были делом самым обыкновенным, и они не считались преступлениями, хотя измена жены мужу всегда вела за собой кровавые последствия, но женщины привыкли к этим вендеттам, страх наказания их нисколько не останавливал, а делал только осторожнее. Красавица Фарнезе была известна как самая утонченная кокетка, и ее романтические похождения нисколько не роняли того престижа, которым она пользовалась в римском великосветском обществе. Но кроме кокетства герцогиня Юлия была еще замечательная интриганка, она никак не могла примириться с тем, что ее дядя-кардинал Фарнезе не был избран папою. Юлия решила не пренебрегать никакими средствами, дабы получить папскую тиару для дяди-кардинала. С этой целью она устроила заговор, в котором самую видную роль играл ее сын кавалер Зильбер.
Один раз вечером во дворце Фарнезе собрались заговорщики, но кардинал отсутствовал, ибо по своему благородству не сочувствовал гнусным делам племянницы, желавшей при помощи яда, данного Сиксту V, сделать папский престол вакантным. В разговоре с дядей-кардиналом герцогиня, было, намекнула на свой проект, но встретила такой энергичный протест со стороны благородного Фарнезе, что тотчас же вынуждена была обратить в шутку свои слова. И хорошо сделала, ибо кардинал прямо объявил, что если бы ему был известен заговор против папы Сикста V, он, Фарнезе, тотчас же предупредил папу. С этих пор хитрая герцогиня Юлия решилась действовать помимо дяди. Вот почему на совещании заговорщиков не было кардинала Фарнезе.
Мы уже говорили, что во главе заговора стал сын герцогини Юлии кавалер Зильбер. Кроме привязанности к матери и желания ей угодить, молодой человек как протестант, естественно, ненавидел главу католицизма папу. Кавалер Зильбер скоро нашел себе единомышленников в Ламберто Малатесте и Альфонсо Пикколомини, герцоге де Монтемарчиано, недовольных папой Сикстом V. В описываемый нами вечер все заговорщики сидели в боковой комнате дворца. Герцогиня Юлия с увлечением говорила, какой тон она будет давать политике, когда после смерти Сикста V изберут на папский престол ее дядю. Зильбер с юношеской горячностью говорил о веротерпимости, Малатеста об амнистии, Пикколомини все время молчал. Наконец, когда спросили его мнение, он обратил внимание присутствующих на суть дела.
— По моему мнению, — говорил герцог со свойственной ему резкостью, — вы щиплете птицу, не поймавши ее. Прежде всего, необходимо решить вопрос: как достигнуть того, чего мы так пламенно желаем?
— Подробно сказать вам я не могу, — отвечал кавалер Зильбер, — потому что это тайна, но я полагаю, для вас будет достаточно знать, что через три месяца папский престол будет вакантным.
— Через три месяца! Это не очень-то скоро!
— Этот срок необходим, поймите, нам нужно приготовиться, предупредить наших друзей во Франции, а главное — отклонить подозрение.
— Не забудьте, дорогой Пикколомини, что этот строгий и фанатичный первосвященник чрезвычайно любим народом, который видит в нем олицетворение справедливости; а потому всем лицам, заподозренным в его смерти, конечно, не поздоровится. Между тем если папа при его дряхлости будет болеть несколько месяцев, то смерть его найдут совершенно нормальным явлением.