Лосева засмеялась. После некоторой паузы Лошанци сказал:
— Ну, где твой вопрос?
— До чего же ты нетерпеливый. Я просто ищу для него наилучшую формулировку. Дай мне немного подумать.
Минут пять ничего не было слышно. Потом Лосева спросила:
— Ты никогда не задумывался о том, что было до атомов?
— То есть как это «до атомов»? — с недоумением произнес Лошанци.
— Ну, в доатомном состоянии материи… Почему мы считаем, что атомы были всегда? Ведь материя вечна. Она развивается и никогда не повторяет самое себя. Все процессы во Вселенной необратимы. Так вот, что было до того, как образовались атомы и что будет потом?..
— Какие у тебя есть основания для подобных вопросов?
— А разве для вопросов обязательны какие-то особые основания? Ты не уклоняйся от ответа. Вот смотри. Астрофизические данные тесно сплетаются с чисто геологическими. Красное смещение говорит о том, что галактики разбегаются и наш участок Вселенной претерпевает расширение. Геологические наблюдения свидетельствуют о расширении, даже о растрескивании Земли, что можно объяснить уменьшением гравитационной постоянной. Так?
— Ну и что из этого?
— Значит, когда-то гравитация была максимальной. Отсюда вопрос: какое состояние материи отвечало этому максимуму гравитации? Когда он наступит? Наконец, что сопровождает эти минимумы и максимумы: взрывы вещества или выворачивание Пространства-времени наизнанку? Что же ты молчишь?
— Честно говоря, Иринка, я просто не знаю, что тебе ответить. Я действительно никогда не задумывался над этим. Ты права. Теперь мне ясна цель этого эксперимента. Но не кажется ли тебе, что он может быть опасным?
— Ты боишься?
— Нет. Просто я хочу разумно все взвесить и рассчитать. Нужно предусмотреть возможные последствия.
— Сколько тебе понадобится для этого времени?
— Точно не знаю. Может быть, и много, если вообще подобный эксперимент можно оценить теоретически.
— Тогда я проведу его одна и сегодня. А ты можешь идти домой. Мама нас заждалась. Скажи ей, что я задержусь.
— Это твое твердое решение?
— Да!
— Погоди немного, я сниму пиджак и подгоню высоту пульта у кресла под свой рост.
Тут раздался какой-то звук. Вероятно… они поцеловались. Вообще в звукозаписи есть ряд чисто личных мест, никакого отношения к загадочной катастрофе не имеющих. Если бы опыт удался, Лосева сама стерла бы их с проволоки. Мы тоже не сочли себя вправе включать эти места в данный отчет. Несколько минут стояла полная тишина. Потом послышалось все нараставшее гудение, которое переходило в какой-то странный вибрирующий звук.
— Что это, милый? — Голос Лосевой был еле слышен.
— Не знаю. Вокруг нас появилось какое-то кольцо. Ты видишь? Все заполнил странный багровый свет. Он тяжелый и клубящийся, как эманации радона.
— Дьердь! Я вижу вверху сияющую точку.
— Странно. Что это могло быть? Я почти ничего не слышу, и как-то… трудно дышать.
— Ты совсем не туда смотришь. Вот, вот это. Что это? О, какой прекрасный мир… и океан…. А это золотое сияние. Смотри, расплавленное золото окружает нас. Наша кабина как лодка в золотом море. Как это прекрасно!
— Это смерть!
— Что ты сказал?! Что же нам делать? Почему ты медлишь? Что же нам делать?
— Спокойствие, девочка. Реостат — до отказа. Дай максимум гравитации, и пространство свернется вокруг нас. Мы окажемся словно в пузыре. Ясно?
— И что будет с нами?
— Не знаю, но другого выхода нет. Если сбросить напряжение, оно взорвется… Быстрее, Ирина, быстрее! И эту кноп…
Сколько мы ни прокручивали проволоку, больше нам ничего не удалось услышать.
* * *
Шли годы. Люди нет-нет да и возвращались к загадке этого исчезновения. Когда в ходе многочисленных дискуссий все аргументы бывали исчерпаны, некоторые пускали в дело такие, казалось, давно уже обветшалые термины, как «четвертое измерение» или «дематериализация»; встретив энергичный отпор, они начинали что-то смущенно лепетать о «пределах познания».
Но как бы там ни было, этот случай, подобно загадке тунгусского метеорита, дал добрую пищу для всякого рода споров и предположений. Ему суждено было тысячекратно возрождаться на журнальных полосах, под неизменным заголовком «Неразгаданная тайна».
Рассказ Ирины ЛосевойСначала мне показалось, что наш опыт не удался. Но, когда я, рванув реостат до отказа, посмотрела в иллюминатор, пылающего в фиолетовых струях золота уже не было. Что-то невидимое, но вместе с тем и непрозрачное отделило нас от клубящейся плазмы.
Это было всего лишь мгновение, но я никогда не забуду внезапного ощущения резкой боли под сердцем и странной тяжести в голове. Кажется, я успела крепко сжать руку Дьердя, прежде чем потеряла сознание. А может быть, я и не теряла сознания. Во всяком случае, когда я вновь взглянула в иллюминатор — там было темно и тускло, — мне показалось, что прошло не больше секунды.
— Что-то все-таки получилось, — сказал Дьердь, неторопливо вытирая платком лоб, — но реакция, вероятно, погасла. Неустойчивость. Придется еще много повозиться.
Я молча кивнула головой. Я не знала, что оборвало реакцию: неустойчивость или наша трусость, когда мы замкнули вокруг стенда гравитационное поле. Словно читая мои мысли, Дьердь погладил мою руку и тихо сказал:
— Не сомневайся, Ирен. Все шло правильно. Мы обязаны были прервать реакцию. Для таких экспериментов еще не настало время. Мы очень мало знаем о Пространстве-времени, о гравитации, о строении вещества. Трудно даже представить себе, какую катастрофу мог бы вызвать наш эксперимент.
Я чувствовала, что Дьердь прав. Но мне было стыдно за ту секунду страха, который сковал меня в тот миг, когда началась реакция. Поэтому мне хотелось спорить, доказывать, убеждать. Кого я хотела переубедить: себя или его? Право, не знаю.
— Мог взорваться институт, погибнуть Земля, а может быть, Солнечная система или даже Вселенная?
Мне казалось, что в моем голосе звучит сарказм. Но мой мудрый и ласковый друг сделал вид, что не понимает моего состояния. Он только сказал:
— Лишь теперь я сознаю, насколько безрассуден был этот эксперимент. Если бы реакция стала черпать энергию в себе самой, то еще неизвестно, какой роковой толчок она бы могла дать скрытым от нас силам и процессам, таящимся в самом сердце вещества.
И мне опять стало страшно. Вернее, это сложное чувство было чем-то большим, нежели страх. Просто я вспомнила детство. Я очень долго не решалась глядеть в лужи. В них отражалось бездонное небо. И я боялась полететь в пропасть, разверзшуюся у моих ног. Боялась и вместе с тем не могла не смотреть. Потом то же чувство я испытала в астрофизической лаборатории. Снимки далеких галактик и гипергалактик, едва угадываемые следы их взаимодействий и черная страшная бездна Пространства-времени. И вот теперь я ощутила это знакомое чувство. Я представила себе на миг, как вокруг первого «подожженного» нами атома разгорается пожар уничтожения. Куда швырнет этот пожар Вселенную, как далеко он сможет распространиться? Ответов на эти вопросы ждать было неоткуда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});