Читать интересную книгу Богатая белая стерва - Владимир Романовский

Я рассказал Санди о своем друге по имени Джульен и даже попытался донести до нее представление о силе его поэзии, процитировав (кажется, неправильно) несколько строк:

Success was only a block away.One hardly cared. One knew the price.«The `A' Express to Far Rockaway!» —Rolled through the silence and echoed twice.

И еще что-то. Память на стихи у меня паршивая. Санди я не убедил, вроде бы. Она сказала — Неплохо, а затем призналась, что знает очень мало поэзии, а понимает еще меньше.

С музыкой было иначе.

В музыке она разбиралась не хуже, но, возможно, лучше меня. Она изучала теорию в школе, институте и дома — это входило в воспитательный комплекс ее класса, конечно же, а только — никакой учитель или инструктор не мог бы ей дать той степени понимания, которая у нее была. Ее небрежные замечания были просто удивительны. Она хорошо знала венгерскую оперетту рубежа веков (у меня упала челюсть), не любила Дилиуса (я чуть не икнул), и не считала, что математические — и математически несостоятельные — экзерсисы Малера и Берга имеют что-то общее с музыкой. У нее была слабость к Прокофьеву и Бриттену, несмотря на их недостатки. И она обожала Верди. Ей было жаль что, несмотря на огромный потенциал, Америка так и не произвела на свет композитора мирового класса.

Ну, это мы еще посмотрим.

Но я отвлекаюсь.

Мы помылись в душе и делали любовь на ковре (настоящий шелк, дамы, настоящий!) в комнате, где стоял рояль. Санди вытащила два халата из стенного шкафа, кинула мне бархатный, сама надела хлопковый — и, поцеловав ей шею около ключицы, я поднял крышку рояля. Санди села на пол, спиной прислонилась к строгой черной стайнуэйской ножке, профиль повернула ко мне — положила бесподобные свои босые ноги на брошенную на ковер диванную подушку, взяла изящной рукой бокал с вином. Слева от меня помещалось французское окно, чуть приоткрытое; газовая занавеска слегка колыхалась. Я сыграл «Турецкий Марш» — так, как, я уверен, никто не играл его персонально для Санди раньше. Пьеса звучала страстно и трагично.

Посмотрев на меня снизу вверх, она попросила меня сыграть что-нибудь моего собственного сочинения.

Чуть подумав, я сыграл увертюру к драматической опере (как я ее называл про себя — либретто Джульена продолжало снабжать меня идеями каждый раз, когда я его открывал).

Вещь эта десятиминутная, и ее нельзя полностью реализовать без участия симфонического оркестра. Мне показалось, что я сумел передать некоторые очень важные ее аспекты (хотя демо, которое я с помощью компьютера наиграл дома, было несравненно лучше… впрочем, не важно). Программа была простая — Генуя, быстро, Мадрид, встреча двух главных героев, океан, Пуэрто Рико, океан, тюрьма, океан. Каждый раз океан был другой. Четыре целостных мелодии и пять лейтмотивов. Слишком богато для десятиминутной пьесы, понимаю. Несмотря на кратость, вещь очень эмоциональная, и после того, как я закончил играть, мне понадобилось некоторое время, чтобы придти в себя.

Глядя в пространство, Сандра тихо попросила меня сыграть еще что-нибудь. Сказала — Пожалуйста, это очень красиво, но продолжай.

Что ж, у меня были два интермеццо, оба четырехминутные, для того же опуса. Я их сыграл. Первое было медленное, спокойное, и немного грустное. Второе — яростное — последствия восстания индейцев. Джульен вставил параллельную сюжетную линию, об индейцах. Индейцы его были, в отличие от любых других в литературе о Колумбе, суровая независимая община. Наличествовала даже любовная линия и заговор — еще до прибытия европейцев. Моя музыка в этом случае держалась на одной основной теме и двух лейтмотивах.

Санди настаивала, чтобы я играл еще.

Что ж — были арии — три законченных, одна незаконченная. Я сыграл законченные. Затем я медленно цитировал слова — пою я плохо. Одно дело — петь серенады соседу за стеной; шокировать Сандру моей вокальной несостоятельностью — было бы совсем другое дело, и последствия шока было бы трудно предсказать. Я просто проговорил слова, играя основную тему на рояле.

Ария была в тоже время балладой, в стиле Джульена. Упоминались несколько событий, имеющие отношения к человеку, который боготворит некое женского пола существо, называемое просто — Богиня Путешествия. Юношей он посещает ее на ее острове в океане, где она живет в комфорте — рыжая и зеленоглазая, как сам Джульен, и есть у нее мраморный дворец, полностью выплаченный, очевидно. Много лет спустя он возвращается на остров — и он не один так поступает, судя по всему:

Watch her eyes as her current guest(Now much wiser and older)Rests his head on her freckled breast,Patting a marble shoulder.

You will read in that emerald blurShaded by golden tressesThe names of those who succumbed to herMorbidly sweet caresses.

Последняя часть баллады была о причине и следствии, а также об искуплении. Суть была в том, что хотя прирожденные путешественники — люди маловерные, они заслужили прощение. Почти молитва. Единственный сомнительный аспект был — пассаж, где утверждалось, что каждое щедрое предложение помощи либо порождает открытие, либо является результатом такового:

When you're in distress,When your world's a mess,Yet through pride and sinSomeone zeroes inOn your SOS,

Clinging to his hand,You must understandThat from crow's nest-highSomeone's anxious eyeHas detected land.

May the star that appears at dawn(Fate's informal attorney)Treat the voyager kindly onHis everlasting journey.

He is atoned for the hope that fails,For the efforts wasteful and planlessBy the wild wind that fills the sails,Stroking the weathered canvas.

Поэтическая сила баллады намеренно приглушена автором, чтобы дать композитору место проявить себя, но последние две строчки так невозможно прекрасны, так небесно двусмысленны, что я чуть не заплакал, когда добавил их, нисходящей секвенцией, к последней ноте контрапункта два дня назад.

Такие дела.

На нее это произвело огромное впечатление.

После этого я сыграл мою сонату, которую написал для нее — сыграл всю, не сказав ей, что соната ей принадлежит, для нее написана, ею вдохновлена, ей посвящена. Она слушала внимательно и ей понравилось, хоть и меньше, вроде бы, чем другие вещи. Не знаю. Мне кажется — хорошая вещь.

Вскоре сделалось темно, как часто бывает вечером. Я запоздало вспомнил, что у меня ангажемент — должен был играть на одной аптаунской вечеринке. Позвонить и сказаться больным — поздно. По правде говоря, я очень рассчитывал на эти семьдесят долларов плюс чаевые. Мне не хватало около трехсот, чтобы заплатить за квартиру, а срок прошел на прошлой неделе. Потом я внезапно вспомнил, что Джульен за квартиру заплатил. Мы снова помылись в душе, оделись, и вышли, чтобы пройтись под луной вдоль Межштатного Шоссе, затем вернулись, еще поели, выпили, и делали любовь. Санди начала понемногу уставать и в какой-то момент попросила меня вынуть, а затем изящными своими руками и утонченных очертаний бледными губами помогла мне испытать еще один оргазм, после чего она уснула, морща умилительно нос и ютясь, прижимаясь к моему животу. Мне ее хотелось. Я не мог ею насытиться. Я принял ванну. Я вдруг понял, что у меня болит все тело. Наконец я уснул.

Я проснулся от собственного оргазменного стона. Лоб Санди касался моего живота, пальцы ее сжимали мой локоть. Я снова уснул.

Утро было очень теплое. Я проснулся и вздрогнул, и отчаянно повернул голову. Посмотрел. Но нет — она была со мной, все еще со мной, и она улыбалась. Она прижала палец к губам и выскользнула из кровати. Неотразима. Через десять минут она вернулась с подносом — глазунья, бекон, кофе, тост, сок, помидоры.

Я сказал — Наверное, у меня изо рта пахнет.

У меня тоже. В одной из ванных две новые щетки. Что?

Что?

Мне показалось, ты что-то сказал.

Нет. Ничего.

Ага. Хорошо.

Мы поели, и почистили зубы в душе.

Я предложил погулять в лесу.

Конечно.

Дом, как вы помните, принадлежал какому-то другу. Вот бы у меня были такие друзья! Вам этот дом нужно было видеть! Стенные шкафы были набиты до отказа практической одеждой. Мы нашли сникеры, которые идеально нам подходили. Также мы нашли спортивные штаны, носки, футболки, куртки — и много всякого разного. Мне понравилась бейсболка с эмблемой команды «Янкиз». После глубокого раздумья Санди завязала волосы в хвост и поверх надела бейсболку с эмблемой Койотов Феникса. Я дернул ее за хвост.

Хихикнув, она сказала весело — Не смей.

Я сказал — Прости, не устоял.

Она заметно покраснела.

Снаружи воздух пах приятно, почти приторно.

Я сказал — Ого! Весна.

Она сказала — Да. Поздняя весна.

IX.

Дебби выставила Джульена. Я ничего другого и не ожидал. В конце концов, она старалась, бегала, звонила — да и подруга-Марша сделала все, что от нее зависело. Джульен умудрился все испортить. У него, конечно, были основания. Я помню, я присутствовал. Но — оба ошибались. Дебби больше, чем Джульен. Она хорошая девочка, и очень целеустремленная. Она — в бою. Она намерена закончить то, что начала. У нее есть много хороших черт, достойных восхищения. Не вызывает восхищения лишь дурная ее уверенность в том, что рано или поздно она встретит еще одного Джульена. Джульены встречаются редко, и, как правило, не имеют ни двойников, ни копий.