Читать интересную книгу Год лемминга - Александр Громов

Наконец, при достижении процветающим видом критической численности, утверждал Филин, картина меняется резко, скачком. И вот тут-то, скромно сообщал он, виду предстоит пережить очень непростые времена. Адаптивное поведение особей, уже целиком определяемое полем, резко меняется, и изменение это лишь случайно может оказаться благоприятным для вида; на случайности же, как известно, лучше не рассчитывать. В предельном случае вид погибнет от адаптивной катастрофы, и кто знает, не было ли обусловлено вымирание некоторых видов именно этим обстоятельством, а вовсе не вульгарным поражением в борьбе за пищу. Во всяком случае, кладбища ящеров мелового периода наводят на определенные мысли…

Любопытно, думал Малахов, в четвертый раз читая документ, – попал ли этот отчетец к адресату? Скорее всего нет, а жаль.

Он фыркнул от удовольствия, представив себе выражение лица Нетленных Мощей, получившего вместо толкового анализа сомнительную байку о меловых динозаврах… Ей-ей, стоило бы посмотреть!

К счастью, писал Филин (и «к счастью» было выделено цветом, а за ним стояло в скобочках три восклицательных знака), в большинстве случаев, по-видимому, срабатывает специфический механизм сохранения вида, проявляющийся в самоуничтожении той или иной части особей, как то явно наблюдается, например у леммингов, пускающихся в свои безнадежные марши задолго до иссякания пищевых ресурсов данной территории…

Ай да Филин, отметил Малахов с завистью. Ведь и я о том же думал, и как думал! – мозги трещали… Думал-то я, а объяснил – он. Хорошо, пусть не объяснил, пусть всего только предложил новую гипотезу, но поди ее опровергни! Дудки. Что толку трещать мозгами, коли трещишь впустую: рабочие наброски – в лапшерезку, пар – в свисток…

Вспышка зависти прошла, и он дочитал документ уже спокойно. Критическая численность, утверждал Филин, не есть величина постоянная для каждого вида – она зависит от целого комплекса причин, или факторов, и, чем вид сложнее организован, тем больше факторов в комплексе и тем сложнее и тоньше их взаимодействие, тем непредсказуемее последствия привнесения любого, самого незначительного, на первый взгляд, нового фактора – от взаимоподавления до кумулятивных эффектов. Высчитать критическую численность такой сложно организованной формы жизни, как вид Homo sapiens, писал Филин, в настоящий момент представляется категорически невозможным; эмпирически же (при настоящем положении дел в мире) мы должны принять критическую численность человечества равной нынешней, то есть порядка двенадцати миллиардов единиц… Как это ни фантастично звучит, можно предположить, что единое информационно-эмоциональное поле, или аура, есть первый робкий шаг на пути превращения человечества в единый суперорганизм, еще не обладающий сознанием и тем более разумом (если это вообще возможно, то произойдет естественным путем не раньше, чем через миллионы лет), но уже способный воспринимать действия раздражителей и отвечать на них приспособительными реакциями, чисто рефлекторно. Можно сказать, писал далее Филин, что суперорганизм – человечество не так далеко ушло от уже упомянутой амебы, как хотелось бы, – но важно то, что он уже ВЕДЕТ себя, он уже ЖИВОЙ…

На этом восстановленный фрагмент обрывался. Дальше шли несколько абзацев сущей бессмыслицы, восстановленных условно, и запущенный Малаховым логический анализ выдал на-гора пятнадцать вариантов их прочтения, противоречащих один другому, так что, пожалуй, рассматривать эти абзацы не имело большого смысла.

Он снова вскочил, забегал по кабинету. Звякнул вызов «шухера» – Малахов не обратил на него внимания. То, что писал Филин, скверно адаптируя формальный язык науки к восприятию Нетленными Мощами, начало понемногу откладываться в голове.

Возмущенная аура человечества, бурлящее информационно-эмоциональное поле… Единое психополе человечества, регулирующее самое себя.

И – заодно уж – численность человечества…

Возможно, и у жалких леммингов существует подобное поле. Почему бы ему не существовать? Перегрузка недопустима. Лишние должны исчезнуть, до того как истощатся запасы пищи. Вид должен жить. Не особи и даже не популяция. Вид целиком. Где коренится механизм процесса – вопрос не сиюминутный, на дальнюю перспективу. Геном человека изучен вдоль и поперек – но ближе ли мы стали к пониманию явления под названием «человек»? Не смешите меня. Как насчет «пассивной» части генома, вроде бы не несущей никакой информации, но отчего-то вчетверо большей, чем «активная»? Кто-нибудь когда-нибудь ею всерьез занимался? Сомнительно…

Значит, принимаем гипотезу как рабочую?

Многострадальный, издерганный затылок молчал – «демоний» не пожелал воткнуть иглу. Мало того – опять, второй раз в жизни! – что-то похожее на теплую ладонь коснулось головы – и краткое, в чем-то схожее с оргазмом ощущение блаженства…

Ясно.

Гипотеза могла быть сугубо неверна. Но если даже это было так, все равно выводы, следующие из нее, неизбежно и неудержимо оформляющиеся в поручения, распоряжения, приказы, во все то, что, подобно цепной реакции, приводит в движение сначала сотни, тысячи, затем и миллионы людей, а потом почему-то называется государственной политикой, – эти выводы все же могли оказаться спасительными! Несмотря на возможную ошибочность исходных постулатов. Несмотря на управленческий бардак. Несмотря ни на что.

Так бывает.

«Демонию» наплевать на человечество – он заботится лишь о хозяине. Функционер, чтобы выжить, должен не щадить себя в служении людям. В этом странном мире все взаимосвязано. Благо функционера есть общее благо, и никуда ты от этого не денешься, хоть тресни.

А кто, собственно, возражает?

Снова вякнул «шухер». Малахов, выругавшись, дал связь. Звонил Гузь:

– Михаил Николаевич, опять «Периферия». Кажется, у них еще один воздушный нарушитель из чумного района…

– Ну и что? Они не знают, что надо делать?

Гузь помялся:

– Простите, Михаил Николаевич, дело вот в чем… Там ведь могут быть беженцы. Я бы хотел уточнить: какие будут распоряжения?

Малахов неслышно выматерился. На мгновение перед глазами встало лицо полковника… как его… Юрченко, кажется.

– Без меня и в ерунде не можете? – спросил он желчно. – Ну вот что: нарушителя посадить и сжечь. Проследите. Нет там беженцев. А если есть, то я за это отвечу, а не вы. Понятно?..

Игрушка на дискетке оказалась до тошноты простой – обыкновенная головоломка для тех, кому голова не дорога, причем головоломка тупая. Нужно было сложить из фигурных деталей заданную конструкцию, в то время как лениво парящий вокруг конструкции птеродактиль то и дело норовил вытащить из нее своими зубастыми щипцами какую-нибудь несущую деталь, грозя обрушением всего сооружения, и подбить летучего гада было нечем. Упражнение на скорость, кто быстрее. На глаз никакого мерцания заметно не было. Малахов отметил про себя, что Филин, если он писал эту программу (а кто еще, кроме?!), вряд ли особенно напрягал мозги, – средний человек должен был справиться с задачей минут за пять. Очевидно, как раз такого времени хватало с лихвой для полноценного сеанса лечения.

Зато сквозь текст программы ему пришлось продираться, как через поглощенную джунглями свалку старых автомобилей, и ясней ясного было видно, что Филин как слепил свою поделку «на коленке», так и не пожелал к ней больше возвращаться, нимало не озаботившись вопросами программной эстетики или хотя бы удобочитаемости. Малахов весь взмок, прежде чем ему удалось вычислить в этом кошмаре нужную подпрограмму и отыскать в ней параметры мерцания.

Он выписал на лист бумаги колонки цифр: частота, длительность и количество импульсов в пакетах, длительность пауз, порядок чередования пакетов. Как он и подозревал, найденные параметры имели к тэта-ритму весьма отдаленное отношение, последовательность была совершенно оригинальная. Запоминая, он прочел цифры несколько раз. Затем сунул лист в лапшерезку. Затылок не болел.

Один из файлов игровой программы оказался текстовым. Малахов вывел его на экран и, не удержавшись, прыснул. Вместо ожидаемой инструкции по пользованию там оказался след чьей-то любви к афоризмам – то ли Кручковича, то ли Филина:

«Природу человека победить нельзя. Но можно ее обмануть».

И рамочка.

Спорить с данным утверждением Малахов не пожелал. Вместо этого он занялся обдумыванием ближайших шагов. Во-первых, скопировать спецдискету – но это задача для людей Штейна, притом чисто техническая и сравнительно несложная. Во-вторых, выявить – и как можно скорее! – нескольких вероятных кандидатов в самоубийцы, а начать с той вчерашней женщины, если еще жива. В-третьих, по поступлении материала – и хорошо бы уже завтра – приступить к проверке методики, предваряющей краткий, насколько возможно, цикл клинических испытаний…

И тут его укололо.