Его спросили из шеренги: «А если не удастся победить?» Главком ответил: «Если не удастся, мы покажем, как должна умирать русская армия».
Корнилова можно было понять — куда крохотной армии еще и заботиться о пленных, если на самих припасов не хватает. Их либо надо отпускать, понимая, что те вновь возьмут в руки оружие, либо пускать в расход, чтобы не оставлять врагов. С комиссарами и фанатиками все более-менее понятно — враги, не ждущие пощады, но с простыми солдатами, которые шли в бой, как правило, из страха и по принуждению, это явно не проходило. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, порождал неоправданные и. необъяснимые зверства с обеих сторон. Которые, в свою очередь, порождали еще большие зверства, граничившие с геноцидом. Такова она, Гражданская война без прикрас.
Прослышав, что у добровольцев завелись деньги, и зная, что генерал Корнилов питает слабость к разного рода авантюристам, в Бюро записи потянулись весьма сомнительные личности, предлагавшие планы, один другого фантастичней.
После разгона большевиками Учредительного собрания декретом ВЦИК от 6 января 1918 года политики и политические авантюристы потянулись на юг мощным потоком.
В Новочеркасске объявился пресловутый севастопольский матрос 2-й статьи эсер Федор Баткин. Удивительный типаж, еврей по происхождению и матрос, что само по себе поразительно, к тому же сторонник «твердой руки» в государстве, что вообще сенсационно. Возглавил летом 1917 года делегацию от тогдашнего командующего Черноморским флотом адмирала Александра Колчака к «братишкам» на Балтику и Западный фронт с призывами «одуматься» и вести войну до победного конца. Обладая неуемной энергией, участвовал в создании ударных отрядов, произносил зажигательные речи, отстаивая идеи оборончества. После большевистского переворота Баткин не смирился с происходящим и подался на Дон предлагать свои услуги по влиянию на «братишек». Колоритная внешность матроса вызывала недоумение среди натерпевшихся от «братишек» офицеров и вполне объяснимое желание поставить его к стенке, чему помешал Деникин. Но Корнилов все же верил обещаниям матроса и оставил его при себе «для демократии», взяв под защиту личного конвоя.
Как писал Деникин, из Екатеринодара приехал некто Дев-лет хан Гирей с предложением «поднять черкесский народ» в 10 тысяч сабель, для чего потребовал от Корнилова аванс в 750 тысяч рублей и до 9 тысяч ружей. Корнилов был, как всегда, согласен на любую авантюру, но туг уперся Алексеев, заявивший, что совершенно не верит в реальность этого проекта. Если же главком все же желает выбросить деньги на ветер, Алексеев может выдать не более 200 тысяч. Хорошо, под рукой оказался Лукомский, которого уже соблазняли подобным во Владикавказе. Он объяснил, что эти 9 тысяч ружей еще неизвестно в кого будут стрелять. Уж в терских казаков — совершенно точно.
Об этих потенциальных союзниках очень хорошо поведал сам Деникин: «Был еще один элемент на Кубани, по природе своей глубоко враждебный большевизму, это — черкесский народ, вызывавший большие и необоснованные надежды на Дону и в кругах Добровольческой армии в. качестве одного из источников комплектования противобольшевистской вооруженной силы. Бедные, темные, замкнутые в узких рамках архаического быта, черкесы оказались наименее воинственным элементом на Кавказе и приняли большевистскую власть с наибольшей покорностью и с наиболее тяжелыми жертвами. Формирования же черкесских частей впоследствии окончились полной неудачей: полки эти были страшнее для мирного населения, чем для противника».
В штабе Добрармии видели некоего экзотического восточного вида эфенди, который начал вербовать в добровольцы персов. Как потом выяснилось, «персами» были обитатели ростовских ночлежных домов, о Коране слыхом не слыхавшие.
Большие сомнения вызывали и белогвардейские казачьи партизанские отряды. К примеру, отряд «Белого дьявола» кубанского сотника Грекова, сформированный в Новочеркасске на Барочной из кубанцев-фронтовиков, первоначально состоял из 65 семинаристов, 5 гимназисток — сестер милосердия и 3 начальствующих лиц (вскоре вырос до 150 сабель). Сам «Белый дьявол» — болезненного вида юноша лет 23–24, рано поседевший (отсюда прозвище) и достаточно неуравновешенный. Еще на Дону к «дьяволятам из семинарии» были серьезные претензии как к пьяницам и разбойникам. Греков самолично устанавливал, кто «свой», кто «чужой», и определял «меру наказания» и величину реквизиций по собственному разумению. Впоследствии, по воспоминаниям современника, «после грандиозного дебоша и побоища со станичниками четверть его подчиненных попала под суд», а сам ставший есаулом Греков бежал в Одессу, где умудрился растратить крупную сумму казенных денег. Бежал и оттуда на Дон, где был судим белыми за очередные преступления. В итоге добегался до екатеринодарского ЧК, где его и расстреляли в апреле 1920 года.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Партизанский отряд войскового старшины Эммануила Семилетова, которого местная печать дружно окрестила «ректором партизанского университета», воевал достаточно лихо и уверенно. Но за глаза его называли «палачом вифлеемских младенцев», так как он завлекал в свои отряды донскую молодежь, которая массами гибла от пуль и болезней.
Наиболее успешным и крупным на Дону был партизанский отряд есаула Василия Чернецова, тоже сформированный большей частью из учащейся молодежи. Еще в Первую мировую войну он командовал партизанами 4-й казачьей дивизии, был лучшим офицером-разведчиком.
В конце ноября есаул собрал в Новочеркасске на митинг 800 офицеров (всего в городе насчитывалось до 4 тысяч офицеров) и предложил записываться в отряд. «Я пойду драться с большевиками, и если меня убьют или повесят «товарищи», я буду знать, за что; но за что они вздернут вас, когда придут?» — аргументировал он. Аргумент возымел действие, и записались… 27 человек. Есаул в ярости обрушил на оставшихся массу ласкающих слух выражений, принятых в кавалерии. Записались еще 115. На следующий день, когда отряду предстояло отбывать на фронт к станции Лихая, на вокзал пришли 30 человек.
Тем не менее именно чернецовцы стали легендой Белого движения. Будучи комендантом Макеевских рудников, 27-летний есаул Чернецов быстро и жестоко подавил выступления шахтерских отрядов (только на одном Ясиновском руднике было расстреляно 118 горняков, оказавших вооруженное сопротивление), за что заслужил прозвище «донской Ренненкампф» (по имени генерала Павла Ренненкампфа, командовавшего в 1905 году одним из наиболее одиозных карательных отрядов. В описываемое время Ренненкампф, кстати, прятался в Таганроге под чужим именем). Следует заметить, что отряд Чернецова действовал как раз в тех местах, где на каждой станции были расклеены приказы, согласно которым КАЖДОГО «подозрительного» можно было объявлять «офицером» и «контрреволюционером», едущим к Каледину, и расстреливать на месте без суда и следствия. Сколько свидетельств подобного беспредела вышло потом в белогвардейской печати и сколько на самом деле безвестных было «отправлено в штаб Духонина», никто никогда не считал. Классовую борьбу вели по выражению лица, которое было «слишком интеллигентским». Иными словами, «кадетской мордой» объявляли любого непонравившегося. Станции Волноваха, Дебальцево, Ясиноватая как раз отличались тем, что любой следующий на юг поезд обыскивался с особой тщательностью и из каждого «кадетские морды» выводились к ближайшему пакгаузу. Поэтому миндальничать в этом краю Чернецову отнюдь не приходилось.
Как писал о нем Деникин, «В личности этого храброго офицера сосредоточился как будто весь угасающий дух донского казачества. Его имя повторяется с гордостью и надеждой. Чернецов работает на всех направлениях: то разгоняет совет в Александровске-Грушевском, то усмиряет Макеевский рудничный район, то захватывает станцию Дебальцево, разбив несколько эшелонов красногвардейцев и захватив всех комиссаров. Успех сопутствует ему везде, о нем говорят и свои, и советские сводки, вокруг его имени родятся легенды, и большевики дорого оценивают его голову».