— Влад, вопрос не обсуждается. Диана теперь юлит, пробует его умаслить, но он каменно непреклонен, я его таким даже представить не могла.
— Поделом ей!.. Циничная дрянь. Другие хоть скрывают измены, а эта унизила его при всех, решила, что может безнаказанно вытирать о него ноги…
Возмущение ее перекинулось на Стаса, как на сообщника Дианы. Она ругала его; так любая женщина ругала бы неверного мужа или любовника, а он вел себя соответственно: пытался подольститься с выражением глубокого раскаяния на лице, но в глубине его глаз тлела едва заметная смешинка… а может быть, издевка?!
Влада осеклась на полуслове, растерялась внезапно и тягостно: ее прошибла мысль, что она совершенно не знает этого нового Стаса, объявившегося через много лет. Обвинения Эли и эпизоды последних дней, всплывшие сейчас с непрошеной яркостью, доказывали, что он с легкостью совершал поступки, которые иначе как низкими не назовешь. Сколько не пытайся оправдать мужские шалости, есть черта, за которой начинается беспринципность, личная вседозволенность, граничащая с жестокостью.
В душе у нее шевельнулся ледяной страх разочарования: чем жил этот человек без малого два десятка лет и к чему пришел, она ведь понятия не имела.
— Я схожу к Коле, — сказала она упавшим голосом, стараясь не смотреть на Станислава.
— Э-э…Владочка, постой!.. Хорошо, пойдем вместе, — заметно встревожился он.
— Стас, мне надо поговорить с братом. Есть у меня такое право?
— Разумеется, но прими во внимание, что Коля еще болен, не совсем адекватно воспринимает реальность. Я бы попросил тебя воздержаться от каких-либо разговоров по душам в ближайшие пять дней.
Он взял ее за руку, пытаясь остановить, но она холодно высвободилась:
— Не притворяйся, что ты заботишься о нем больше, чем я. Ты себя достаточно показал. Не ходи за мной! Я скоро вернусь.
Станислав сдвинул брови, но покорился. В собеседники, однако, он больше не годился, что Элю вполне устроило: разговоров с нее на сегодня было предостаточно, гораздо приятнее было поесть молча.
Глава 19
Николай лежал на кровати лицом вверх в одежде, в туфлях, руки заложил за голову. Он с угрюмой неподвижностью глядел в потолок, рядом с кроватью на высоком пуфе сидела Диана, вся зареванная, с носовым платком в руке.
Влада подошла к брату:
— Как ты, Коленька? Как себя чувствуешь?
— Вполне сносно, — отвечал Николай с тем же выражением.
— Мне бы хотелось поговорить с тобой наедине. — Влада взглянула на Диану, но та не шелохнулась.
— Так скажи ей, пусть уберется, — предложил Николай. — Я уже два часа не могу избавиться от ее присутствия.
Диана ответила на его слова судорожным всхлипом, сорвалась с места и выбежала из комнаты.
— Коленька, учти, я тебя полностью поддерживаю, — тихим голосом начала Влада, — единственное, о чем прошу, взвешивай свои поступки. Решительный разрыв может оказаться слишком мучительным, а я не хочу, чтобы ты страдал.
Он продолжал смотреть в потолок и молчал. Влада обошла кровать и села на освободившийся пуф.
— О чем ты думаешь? — осторожно спросила она.
— Тот храм не выходит у меня из головы, — медленно проговорил он. — В сущности, если разобраться, каждый из нас пытается построить в своей душе храм, где было бы светло, покойно и чисто, где можно было бы жить в согласии с Богом и самим собой. В том храме разные фасады, о которые разбивается жизнь, но внутри все должно остаться в первозданной чистоте.
Есть гении, чей храм настолько огромен, что не умещается в рамках личности, и тогда он становится достоянием человечества. А есть другие индивиды — еще не начав строить, они берутся за разрушение не только своего, но и чужого.
Я не отношусь ни к тем, ни к другим, такие как я мечтают о храме, но ничего не могут построить, потому что слабы, безвольны, трусливы. Они стелятся по земле, цепко ползут по жизни, приспосабливаются, подменяя храм стеной забвения, — тем, что смогли возвести, на что их кое-как хватило, — но рано или поздно сами же об эту стену бьются и с каждым разом все больнее. — Он повернул голову и посмотрел на Владу. — Так вот… мне надо найти свой храм.
— Коль, ты о чем? Я не понимаю тебя, все слишком туманно, ты говоришь аллегориями.
— Нет, я говорю вполне конкретно. Я решил уйти в монастырь. Вот как вернемся, так и уйду.
— Коля, ты просто нездоров. Давай мы отвезем тебя обратно в больницу. В конце концов, ради тебя мы можем отсрочить отъезд на несколько дней.
— Влад, прошу, помолчи ты бога ради, а? Все меня принялись уговаривать, убеждать в чем-то. Не надо мне советов, я сам про себя все знаю. Меня теперь другое мучает: вдруг мне путь туда заказан, я ведь убийца. Что если убийц туда не берут?
Влада окончательно перепугалась:
— Коленька, опомнись! Что ты такое говоришь?.. Ты устал. Давай я посижу с тобой, а ты поспи.
Влада в смятении мысленно прикидывала дальнейшие шаги: надо собрать семейный совет, включая Стаса, и определиться в отношении дальнейшего лечения Коли. Нет сомнения, что измена любимой жены сказалась на нем губительно, плюс солнечный удар, все расстроилось — нервы, здоровье, оттого и психика пошатнулась.
— Посиди, — согласился Николай. — Может, и усну. Диану только сюда не пускай. Лучше вообще дверь запри. А то, не ровен час, и ее…Убийство как зараза: убил раз, убьешь и другой, главное начать. Сама посуди: Баклана я в истерике убил, вроде как был не в себе, но Альберта уже осознанно и с выдумкой. — Он снова повернул голову к Владе и поднял вверх палец как бы для убедительности. — Ты подумай, Альберт только вышел из кабины, как у меня мозги моментально сработали, что надо его пристрелить, и не как-нибудь, а непременно в голову, чтобы сразу насмерть, и ведь попал, попал! До сих пор удивляюсь!
— Коля! Что ты говоришь? Очнись, Кол-я-я! — Влада уже кричала и трясла брата, в то время как тот смотрел на нее с легким недоумением.
— Да успокойся ты! — досадливо поморщился он и оторвал от себя ее руки. — Все так и было: я убил Баклана и Альберта в туалете ресторана, потому что ненавидел обоих. Наверное, окончательным толчком послужило известие о гибели Яны. Эти нелюди выкрали ее и спрятали от Стаса — хотели таким способом держать его подальше от тебя. И спрятали не где-нибудь, а в притоне, потому что были выродками, каких не должна носить земля. Девочка не выдержала издевательств и умерла. Как, по-твоему, имели они право жить после этого? Нет! Я не жалею, что поквитался за Яну, за Стаса, за себя, да и за тебя тоже. Напротив, это был мой единственный достойный поступок в жизни, а тот, кто осудит меня, совершит несправедливость. Но за все остальное… — Он резко поднялся и схватил сестру за плечи, которые захолодели как на морозе. — У кого вымаливать прощение? Ответь мне, если можешь! Стас презирает меня, для него я ничтожество, грязный предатель, трус, лишивший его возможности хотя бы отомстить за смерть сестры и матери. Яна меня не сможет простить никогда. А ты? Я ведь и тебе жизнь сломал…