прагматической точки зрения, поскольку именно они дают шанс противникам всякого диалога. Вот пример: в 1996 году в Россию приехали представители Greenpeace, чтобы агитировать ни больше ни меньше как за полное ядерное разоружение России, предмет с любой точки зрения более чем серьезный; и вот, желая, как было с невинностью сказано, привлечь на сторону благого дела молодежь, они не нашли ничего лучшего, как учинить непристойные, на грани порнографии, эстрадные танцы. Любой неокоммунист или неонацист получал полное право сказать: вот за какую грязь они хотят купить нашу молодежь!
Подобных эпизодов слишком много во всем мире. То, что предлагается народам, слишком часто уже не пермиссивизм, не толерантность к индивидуальной интимной жизни – это идеологически мотивированное навязывание всему миру без разбора определенного образа жизни (неприемлемого, между прочим, и с точки зрения «молчаливого большинства», желающего сохранять какую-либо степень верности христианской традиции). Моя главная претензия неолиберализму именно то, что он не либерален, что ему присуща отнюдь не толерантность, а вполне противоположное настроение. Мне вспоминаются слова одной дамы, русской уроженки и супруги профессора в городе Бонне, когда я, будучи у них в гостях, вежливо отказался от ее предложения смотреть альбом эротических фотографий, она была шокирована таким нарушением общественной нормы и очень серьезно сказала, глядя мне в глаза: «Я понимаю так, что сегодня все мы обязаны рассматривать такие вещи!» Добавлю, что она отнюдь не идиотка; просто для нее, совершившей переход из одной цивилизации в другую, оказалось особенно авторитетным веяние моды, и она эксплицировала смысловой момент, обычно остающийся имплицитным, растворенным в воздухе сегодняшнего дня: да, она по-своему права, дело для современного ультрасекуляристского либерализма не в том, чтобы разрешать, а в том, чтобы навязывать. Нам угрожает фарисейство мытарей!
Индуса, который сжег себя в знак протеста против конкурса красоты, который почему-то необходимо было любой ценой устроить в Индии, нельзя одобрить, но его можно и необходимо понять. Если бы не такие поводы, ни исламских и прочих фанатиков, ни неокоммунистов и неонацистов ни в Азии, ни в других частях света, вообще нигде никто не стал бы слушать.
Я привык ценить то, что прежде называли via media – золотой средний путь. Мне жаль, что в настоящее время почти вовсе отсутствует средняя точка зрения при обсуждении таких животрепещущих вопросов современности, как, например, глобализация; что слишком редко встречается критика, которая была бы смелой, не будучи негативистской, и руководствовалась бы достаточно твердыми этическими принципами, не будучи мелочно моралистической, которая далеко держалась бы от сентиментальности, но еще дальше – от цинизма. К несчастью, эпоха телевизионных дискуссий не оставляет места для выражения нюансированных точек зрения: задан темп, обрывающий на полуслове всякое «но», всякую уточняющую оговорку.
В таких условиях каждый, кто считает себя принадлежащим к традиции «критически мыслящих личностей», как говаривали в России в конце XIX века, обязан иметь решимость идти, когда надо, против течения, восстанавливая навыки критической мысли, направляя при этом критику не столько против данной нам реальности, сколько против порождаемых ею идеологических конструкций и фантазмов. Одно дело – секулярный характер современного общества, другое дело – доктринарный «секуляризм». Одно дело – глобализация, в пространстве которой мы все так или иначе обретаемся, продуктами которой не можем не быть (и в этом смысле наш симпозиум есть порождение глобализации, приблизившей страны и культуры друг к другу), другое дело – идеология глобализма как предмет пропаганды. Мы должны возродить традицию так называемой «критики культуры», того, что по-немецки называется Kulturkritik. Иначе получается, что каждому, кто имеет голос в современном мире, предложено либо отказываться от какой бы то ни было общей критики современного «прогресса», заниматься его рекламой, либо становиться в ряды так называемых «традиционалистов» в специфическом смысле и попросту проклинать современность – tertium non datur[251]. (Разумеется, жизнь берет свое, и самый распространенный вариант – постмодернистски эклектическое соединение несоединимого, когда человек в продолжение рабочей недели изо всех сил служит консуммистскому прогрессу, а в выходной день утешает свою душу чтением авторов, противопоставивших прогрессу не критику, а проклятие.)
Святой Павел не велел нам «сообразовываться веку сему» (Рим. 12: 2). Да будет с нами Мудрость Божия в нашей конструктивной критике современности, в тихом и мирном отказе «сообразовываться». Аминь!
«Импровизация»[252]
Сейчас я не решаюсь говорить по-итальянски, так как к этому не готов. То, что я делаю, – импровизация[253].
Я полагаю, что одной из отправных точек, одной из важнейших плоскостей наших будущих диалогов мог бы стать девиз «Ad fontes!» в отношении к Афинам и Иерусалиму, но не столько в смысле противопоставления, антитезы, то есть не в смысле противопоставления, как у Тертуллиана. Вы знаете, что он был еретиком, великим человеком, но еретиком. И одной из его ересей была попытка рассматривать Афины и Иерусалим как две крайние противоположности.
Сейчас я думаю о древней латинской формуле «Ad fontes!». Но впредь я не рассматриваю «Ad fontes!» как исключительно историческую концепцию, историческую позицию. Мы должны, я думаю, вести дискуссию в реальной плоскости, а не в демагогическом направлении, не в демагогическом смысле термина; мы должны рассматривать актуальную, реальную значимость этих традиций.
Что библейские предания, греческие предания могут дать нам сегодня? Что они могут дать для решения вопросов еще более болезненных в наши дни? Как относимся мы к этим «истокам» наших преданий? Мы, такие, какие мы есть, с нашими экспериментами, с нашим отношением к библейским преданиям, к греческим сократовским преданиям? Синтез этих двух преданий, которые представляют собой фундаментальную реальность христианской культуры? Это нечто, что было каким-то образом уже дано, безусловно существовало уже с эпохи праотцев. Но мы не можем воспринимать все это как нечто нам попросту дарованное; каким-то образом и в какой-то мере все это мы должны снова обрести, обрести сегодня. Найти, как я говорил, возможность прийти к единому ви́дению, к комплексному подходу к библейскому посланию, к аттическим ценностям и к истокам нашего Предания. Таково мое предложение.
И если мы можем, так сказать, в одном слове, в одном девизе коротко сказать о будущем: «Афины и Иерусалим» – и с помощью одного слова комментария это будет понято как размышление чисто академическое, чисто историческое или просто в тертуллиановском смысле, в смысле чего-то попросту противоположного, как простое противопоставление двух терминов…[254]
Спасибо, прошу извинить меня за то, как я выражаю свои мысли, я старался изъясниться, как мог, потому что должен был импровизировать.
«Ad fontes!» (Афины, Иерусалим, Рим)
Тезисы[255]
1. Одна из самых серьезных опасностей