так и не появился.
— Ну почему именно наши вещи? — чуть не заплакала я, разлученная со своим синим свадебным платьем. Ребенок вяло попытался меня утешить, но у него это плохо получилось, поскольку он лишился спортивных фенечек, с таким трудом в единоборстве с Шерлоком Холмсом закупленных на Оксфорд-стрит.
Когда я обратилась к проходившей мимо сотруднице аэропорта со своими претензиями, она повела меня в крошечную каморку, где сидели две веселые девушки, выспросившие у меня все про утраченный багаж и разочаровавшие меня тем, что если сумки не найдут, они выплатят мне скромную сумму. Они посожалели, что багаж не был взвешен, поскольку размер компенсации зависит от веса, а невзвешенный багаж возмещается по усредненным расценкам…
Вот так меня встретила Родина. Оставалось только отвлечься расследованием дела о вампирах.
* * *
«Бендеря» между тем третьи сутки сидел в изоляторе временного содержания и чувствовал себя прекрасно.
Когда я пришла к нему, первое, что он сказал:
— Ой, только не надо адвоката! Ему ж платить надо, а мне нечем…
Он стоял на своем, даже когда в дверях следственного кабинета появился дежурный адвокат, который, впрочем, не расстроился, расписался в протоколе и был таков.
А «Вендерю», видимо, распирало, и он зачастил так, что я не успевала записывать.
— Ой, и набегался я по подвалам, — сыпал он словами, — ой, и настрадался! В квартиру-то вы приходили и сказали, еще придете. А дедок-то уже ноги отбросил, уже трупом лежал; не рассчитал я немного последний раз, когда кровушку из него цедил. Вот и ушел я в подвалы. А когда ваши за мной погнались, так сразу и понял: не судьба мне бегать больше. Пойду, думаю, сдамся, хоть кушать буду горячее и спать в тепле…
Настоящее имя его было Бендеря Василий Ильич. Своим западэнским говорком он рассказал, что старший брат его, Степан Ильич Бендеря, уехал в Питер из Львова двадцать лет назад. Калымил на стройках, жил в общежитии, потом получил ту самую халупу в выморочном доме, и Василий решил, что самое время к нему приехать погостить. Собрал свои манатки и прибыл. В подарок братцу он привез свою ручную летучую мышь, которую поймал в Карпатах совсем маленькой и выкормил. Несмотря на трехлетнюю разницу в возрасте, они с братом действительно были похожи как две капли воды.
И в первую же ночь родный брат набросился на него, сонного, с какими-то непонятными целями, норовя, как показалось Василию, поцеловать его в шею. Василий с трудом отбился, заподозрив что-то нехорошее с братниной сексуальной ориентацией, но действительность оказалась куда страшнее.
Поутру старший брат признался, что на стройке на него упало ведро с краской, и начались проблемы с головой. Он систематически лежал в психиатрических больницах и в последний раз познакомился там с несчастным человеком, у которого было какое-то сложное заболевание, что-то с генами и с кровью, он не запомнил название.
Человека звали Герман Иванович Орлов, на вид он был страшен, как смертный грех, весь в язвах, с тонкой коричневой кожей, то и дело лопающейся, что причиняло Герману невыносимую боль.
Как-то ночью в палате на пятнадцать человек, где лежали Степан и его новый знакомец, случился переполох: шум, крики, возня. Когда дежурная нянечка включила свет, Степан с ужасом увидел лежавшего на полу изможденного старика, их соседа по палате, шея у него была окровавлена, а сам старик, похоже, был без сознания. А над ним на четвереньках стоял Герман, и Степана самого чуть не хватил кондратий от жуткого зрелища: глаза Германа горели красным огнем, зубы, и без того обнаженные из-за стянутой кожи, казались длиннее и острее, и весь рот был запачкан кровью. Подняв на тусклую лампочку оскаленное лицо, Герман издал утробное рычание, и Степан похолодел от ужаса. Санитары подняли и увели Германа, его не было в палате двое суток, а потом он появился, притихший и повеселевший.
Забившись со Степаном в уголок, Герман рассказал, что заболел внезапно — прямо утром, после серьезного злоупотребления, проснулся больным. Его ломало от дневного света, болели кости, вдруг стало трескаться лицо, кожа становилась все тоньше и тоньше и потом начала лопаться, образуя ужасно болезненные язвы. Поначалу он грешил на некачественное спиртное и похмелье; неделю не пил, а ему становилось все хуже и хуже. Тогда он стал грешить на СПИД и ЗППП, поскольку был молодым интересным мужиком, на которого женщины вешались чуть ли не на улице.
Он сходил последовательно к венерологу, наркологу и дерматологу. Каждый специалист открещивался от него, а ему становилось все хуже. Он натурально начал сходить с ума от боли и страха. И то сказать, если человек по утрам вместо своего красивого лица видит чудовищную маску из бурой бугристой кожи с красными глазами и зубами, и все это сопровождается жуткими болями, которых он, как ему кажется, не заслужил, можно с ума сойти.
И сумасшествие началось. Он решил, что он — вампир, и сам поверил в это. И как-то, приведя к себе дешевую проститутку, не погнушавшуюся его непрезентабельным видом, дождался, пока она забылась тяжким сивушным сном, и впился зубами ей в шею.
Насмерть перепуганной женщине удалось отбиться от него и сбежать, но вкус человеческой крови он успел почувствовать. И почему-то наутро наступило улучшение, или ему так показалось.
Однако девушка привела к нему милиционеров. Его притащили в отделение, но, видя, что он неподдельно страдает, списали его вампирский поступок на алкогольное опьянение и отпустили.
Из осторожности да еще опасаясь, что неудовлетворенная проститутка напустит на него своих сутенеров, которые вряд ли окажутся такими же добренькими, как милиция, он съехал со своей жилплощади и стал снимать квартиру у парня, завербовавшегося на Север.
И поскольку он уже был заражен непреодолимым желанием пить человеческую кровь, а в съемную квартиру приводить проституток боялся, однажды ночью он напал на прохожую девушку на улице, ударил ее по голове, чтобы преодолеть сопротивление, и впился зубами в ее тоненькую шейку. Ему опять полегчало, а судьбой девушки, оглушенной и брошенной им посреди улицы, он так и не поинтересовался. Он стал часто выходить на охоту, насмерть, конечно, никого не загрызал, но в одну лунную ночь его все-таки поймали. Возбудили дело по факту хулиганства, странности в его поведении заставили дознавателя назначить ему психиатрическую экспертизу — «пятиминутку», как называют ее обследуемые. Тем не менее за пять минут врачи определили у Орлова психическое расстройство, но, поскольку степень общественной опасности содеянного им была невелика — всего лишь легкий вред здоровью, — дело прекратили, а его