Читать интересную книгу Война теней (СИ) - Поляков Владимир Соломонович

Однако разговаривала Мария со своим принадлежащим к императорскому дому и вторым по очереди наследником трона любовником вовсе не о реформах. Опираясь на предоставленную руку и умело так время от времени прижимаясь к великокняжескому телу, выгодно подчеркивая свою красоту довольно открытым нарядом, Мария Станич вела разговор совсем об ином. О чём? Возможности для Российской империи окончательно ликвидировать проблемы в так до конца и не успокоившейся окраине. Той, хлопоты с которой длились вот уже не один век, а сейчас не исчезли, а лишь скрылись до поры, ушли под землю, как горящий торфяник. Но от того не стали менее опасными. Ведь скрытая и притаившаяся до поры угроза тем и опаснее, что про неё могут начать забывать, утратить бдительность. Вот тогда, в самый неподходящий момент, она о себе и напомнит. Сильно, громко, болезненно.

— Саша, ты же слышал о тех криках, которые подняла европейская и североамериканская пресса, когда те узнали, что бывший правитель Коканда, Алимкул Хасанбий-угли, уже в Нью-Йорке, ожидает начала суда?

— Свежие и нужные газеты мне каждое утро приносят, — кивнул тот, меж тем больше будучи поглощённым внимательному рассмотрению нового наряда девушки. Интересного такого наряда, с глубоким декольте, обилием кружев, как раз по американской моде. — Пусть кричат. Я эти крики не слушаю, отец отмахивается, Игнатьев каждый раз новые ядовитые слова находит. Про Краббе не при тебе будет сказано.

— Адмирал усовершенствовал «загиб Петра Великого» или создал свой, ввергнувший в тоску даже боцманов Балтийского флота?

Лёгкое смущение, вот что на пару мгновений отразилось на лице Александра Романова. Позапамятовал в очередной раз, что идущая рядом с ним и периодически кажущаяся такой воздушной и похожей на фею красавица, если что, ещё и видный чин министерства тайной полиции, то ли вторая, то ли третья по влиятельности в негласном списке. И если не употребляет матерную лексику подобно ему самому и Краббе, то лишь потому, что не видит в этом нужды. Не употребляет, но наверняка наслышана. Хорошо так, многократно и во всех тонкостях.

— Шучу я так, мой милый и застенчивый рыцарь, — использовав свободную от кавалера руку, Станич обмахнулась извлеченным и раскрытым веером, инструктированным слоновой костью. — Но те газеты пусть кричат, да и ваши некоторые тоже могут изойти печальными стонами. Важно другое, то есть другие. Те люди, которым это не нравится. То, чью волю, чьи интересы и чаяния они хотят донести до министров и особенно до твоего отца.

— Либералы, что хотят видеть опорой моего брата, цесаревича. И Горчаков, он сдерживает некоторых, но тоже… не одобряет проявляемую Черняевым в Туркестане решительность.

— И называет её жестокостью и даже недостойным просвещённого европейца варварством?

— Про варварство он прямо не говорил. Александр Михайлович умный человек и знает, какие слова применять и когда.

Мария лишь кивнула, признавая… Многое, от ума князя Горчакова до умения своего спутника видеть и подмечать нужное, отбрасывая в сторону разную шелуху.

— А теперь выведем за скобки нашего уравнения либералов. Кто останется?

— Желающие воспользоваться либеральными устремлениями. Но это не то, о чём ты намекаешь, да?

— Не то, — хитро улыбнулась девушка, вот уже не первый год успешно трудящаяся на ниве политического и не только сыска. — Я про тех, кто видит в грядущем повешении Алимкула Хасанбий-угли личную угрозу. Собственным шеям и шеям своих близких. Вот ответишь сейчас — я тебя не просто поцелую, а ещё и вечером кое-что новое покажу. Такое, чего ты ещё не видел и не испытывал.

— Люди вокруг, Мари!

— Охрана. Они приучены пропускать мимо ушей всё лишнее. И я говорю очень тихо. Это ты, мой дорогой, забываешь про громкость своих слов. О нет, я ничуть не возражаю, это даже… интересно.

Станич по лицу Александра могла считывать чувства, овладевающие кавалером в тот или иной момент. Иногда даже хотелось подсказать пока неопытному в подобных делах парню, что это следует скрывать, может даже дать несколько начальных уроков. Однако… Нет, точно не сейчас. Пока ей важнее определять не просто основные чувства великого князя, но и мельчайшие в них изменения. Вот потом она может и сделает мальчику подарок. Обучит его ещё и этому. В жизни ему сие умение точно пригодится, особенно если… нет, когда тот станет цесаревичем. Другое дело, что стань он им, тогда, вполне возможно, его к ней тяга станет подкреплённой ещё и другими желаниями, не только плотскими и эмоциональными, но и политическими. Или он сам себя убедит, что политически это будет верно, нужно и полезно. А уж отца… Нет, об этом Мария сейчас даже задумываться не хотела. Со всем своим желанием к свободной и независимой ни от кого жизни. Разве что уже имеющаяся семья, но это совсем-совсем иное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Те, кто похожи на кокандца, — начал меж тем вслух рассуждать великий князь. — Боящиеся петли. Это не другие ханы Средней Азии, ты не могла иметь в виду их. Твой брат и мой брат никогда бы не потащили на суд в Нью-Йорк никого из европейцев. Но иных… Иных! Инородцы, да? А самые опасные — это те, которые только недавно, при моём отце, были приведены к покорности. Кавказ, да?

— Тебя сейчас начать целовать или до вечера потерпеть?

— Веером хоть прикройся от любопытных, — тяжело вздохнул Александлр, которому и хотелось сейчас вот получить горячий поцелуй от раскованной и страстной девушки, и в то же время остатки природной стеснительности никак не унимались.

Веером то Мария прикрылась, но последовавший поцелуй вкупе с тесным-тесным объятием не оставляли ну никаких сомнений никому в округе, что именно происходило и насчёт пренебрежения дамы любыми видами приличий тоже сомнений не оставалось. Хотя леди Станич и приличия, они в одной фразе могли быть только через связку слов вроде «плевать она на них хотела, если те ей мешают».

— Скажи спасибо, Саша, что я помадой обычно пренебрегаю, — слегка проведя подпиленными коготками по руке кавалера, вымолвила Станич. — А то красоваться бы тебе алой или бордовой меткой или озаботиться её стиранием опять же у людей на виду. Хи-хикс!

— Мари… Ну почему с тобой всегда так?

— Интересно? Не скучно? Радостно и интригующе?

— Сложно и иногда от смущения сквозь мостовую провалиться хочется. Обычно это кавалеры смущают дам, а тут…

— А я ни разу не обычная девушка, — мигом сменила тон на серьёзный заокеанская гостья со славянскими корнями и идеальным владением русским языком. — Обычная… почти обычная — это Лена, моя сестра. Ты её видел, вот и можешь сравнить её и меня. И свой интерес к обеим женщинам семьи Станич.

Мария беспроигрышно вела свою игру. Знала, что её сестра если и вызывала интерес у Александра Романова, то незначительный, больше связанный с собственно фамилией и её родственниками, не более того. Зато она сама — тут совсем другое дело. В очередной раз напомнив о своей значимости и незаменимости, девушка вернулась к тому, что сейчас было важно.

— Ты угадал про Кавказ. Как только Алимкул Хасанбий-угли станцует на верёске, суча ножками и вывалив язык, едва газеты об этом напишут, по Кавказу и не только разойдётся слух о случившемся… Тут возможны два варианта. Или три, но два из них по сути есть разновидности одного и того же, — прервав течение мысли и облечение её в слова, Станич посмотрела назад, на ме-едленоно двигающийся позади них паромобиль. — Что-то сильно он дымит. Сильнее обычного. Водитель, что ли не до конца разбирается, как двигаться на самой малой скорости?

— Ты про свой подарок? — Александр помнил, как в столицу империи доставили пяток произведённых в Америке паромобилей с целью показать их преимущество и подвигнуть столичную публику сперва покупать, а потом и содействовать разрешению постройки в окрестностях Санкт-Петербурга уже цеха по производству этих «паровозов, в рельсах не нуждающихся. — Новый транспорт, управляться с ним научились, но ещё бывает. Но что о вариантах на Кавказе? Почему три, и два из них похожи?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})