Осмотрев потерпевших, Бородулин тяжело вздохнул, обратился к своей служанке:
— Наталья, беги в полицию!
Через несколько минут в доме появились доктор Михайлович и помощник пристава Хамовнической полицейской части Холмогоров. Это был изящный человек лет тридцати, с порывистыми движениями, весь заряженный энергией и неукротимой жаждой деятельности.
— Раненую — малютку Гедвигу — отправить в клинику университета! — коротко распорядился Холмогоров. — Она приходила в себя? — Он поднял глаза на Бородулина.
— Нет, все время пребывала в забытьи. Но несколько раз произносила имя...
— Какое? — встрепенулся Холмогоров.
— «Василий».
— Кто такой?
Александр вздохнул:
— Это наш слуга. У нас он служит недавно. Мамочка взяла его без рекомендации. Он и убил! — Юноша вновь разрыдался.
— Ясно. Следует принять меры к розыскам слуги-убийцы. Он еще не успел далеко уйти. Поскольку дело архиважное, следует телефонировать самому Лебедеву... Посторонним покинуть помещение и дожидаться моих распоряжений в прихожей.
— Господин Кара, — опять обратился полицейский к Александру, — вы, пожалуйста, останьтесь. У меня будут вопросы. И вы, господин Бородулин, вместе с вашей служанкой — как понятые.
Холмогоров начал осмотр квартиры. Первым делом направились в небольшую темную (без дневного освещения) комнатушку Василия, которая располагалась под лестницей. Вся мебель состояла из узкой железной кровати с никелированными набалдашниками, украшавшими изголовье, разломанного шкафа, где лежали старая ситцевая рубаха и залатанные порты, да стола, аккуратно застланного свисавшей краями до пола прожженной клеенкой.
Доктор Михайлович; щеголь и известный покоритель дамских сердец, даже на дела выезжавший в модных лакированных штиблетах, не снимавший с носа золотого пенсне, приподнял клеенку. Под столом валялся окровавленный массивный колун.
— Я так и знал. — Холмогоров осторожно взял в руки колун. — Кровь совсем свежая, вот и волосы прилипли.
Затихший было Александр вновь запричитал:
— Мамочка, бедная моя мамочка... За что так тебя!
Когда осматривали спальню, появился Лебедев. Тщательно осмотрев место происшествия, задумчиво покачал головой и стал допрашивать Александра. Вопросов было много. Где муж убитой? Когда последний раз видели Василия? Что известно о нем, где Василий служил прежде? Где Александр находился во время убийства? Когда последний раз до убийства видели орудие преступления — колун? Кому он принадлежит?
Александр еще раз повторил то, что рассказывал прежде Холмогорову. Его душили рыдания.
Наталья, тоже призванная Лебедевым, добавила:
— Колун пропал еще осенью.
— Именно тогда в доме появился Василий?
— Так точно, ваше благородие. Именно! Их мамаша, — она кивнула на Александра, — все приказывали найти пропажу. А пропажа-то лишь нынче объявилась! — И Наталья тихо заплакала, кружевным платочком вытирая глаза и щеки.
Вдруг сильно хлопнула входная дверь, и в комнате появился Федор Гаусман, один из пивоваров. Он с порога закричал:
— Титова Василия поймали! Убийца весь в крови.
— Где он?
— В трактире Савельева, это за углом. Мои товарищи — Винтрих и Штерцер — его охраняют. Но он и так не убежит...
— Почему?
— Очень сильно пьяный. И мы его обыскали. В кармане — две золотые монеты по десять рублей.
Лебедев кивнул Холмогорову:
— Пойдите разберитесь!
Допрос свидетелей продолжался. Дотошней других была допрошена Наталья.
Из университетской клиники прибыл доктор Михайлович. Он грустно произнес:
— Гедвига Кара, не приходя в сознание, скончалась! Вскоре явился сияющий, довольный собой Холмогоров:
— Господин Лебедев, убийца во всем сознался! Это, как я и предполагал с самого начала, слуга Василий Титов. Я его отправил в тюрьму. Зипун, забрызганный кровью, я изъял как вещественное доказательство.
— А я что говорил! — Александр Кара аж подпрыгнул от счастья. — Ух, подлый убийца!
Лебедев устало поднялся со стула, потянулся, медленно повернул голову в сторону Холмогорова и спокойно произнес:
— Распорядитесь, чтобы слугу освободили. Он не виновен. Когда протрезвеет, возьмите с него подписку о невыезде — он нам понадобится как свидетель.
— Как освободить? Да он сам мне сказал: «Ну, я убил! И что? Нельзя, что ли?» Такой гнусный циник! Я протестую, я — к прокурору...
Лебедев добродушно усмехнулся:
— Коллега, поберегите нервы. В связи с настоящим делом они вам еще ой как понадобятся. Думаю, — он посмотрел на Александра, — это злодеяние войдет в историю криминалистики.
— Почему слуга не виновен? — не унимался Холмогоров.
— Потому что, когда Наталья закрывала после пациента на замок дверь, слуги Василия в доме уже не было. Оставались трое — доктор Бородулин, Наталья Шевлякова и вот этот! — Лебедев кивнул на Александра, нервно кусавшего ногти.
— Но слуга сам признался: «Убил».
— Кого? Курицу зарезал — может быть. Но, повторяю, в доме во время убийства его не было. Хватит разговоров!
Завыл, заголосил прыщеватый юнец. Повалился в ноги Лебедеву, придурковато загундосил:
— Простите, дяденька полицейский, я больше никогда не буду. Честное слово!.. Все расскажу как на духу.
— Думаю, не будешь! — грустно покачал головой старый сыщик. — Много негодяев я видел, но такого... Эх!
Лебедев распорядился:
— Этого — в Бутырку. Допросите его сегодня же, Холмогоров. А я поеду, посплю. Нас ждет громкое дело.
СТРИХНИН для..
Даже самое пылкое воображение не сумеет предугадать причину, по которой юнец решился на лютое дело.
30 марта 1900 года, по иронии судьбы ровно за год до начала судебного процесса, ученик выпускного 7-го класса реальной гимназии Александр Кара впервые отправился на уроки танцев Александра Цармана, солиста Большого театра. Известная в Москве школа помещалась на Смоленском бульваре в доме 51. Количество учеников было строго ограничено, а плата очень высокой. Доступ сюда имели дети только весьма богатых родителей.
И вот здесь будущему убийце партнершей при вальсировании досталась 18-летняя Клавдия Смирнова. Юнец по уши влюбился в новую знакомую. Можно предположить, что начинающая кокетка весьма способствовала зарождению сей страсти. Смирнова всячески заигрывала с Александром, но вольности умело допускала лишь в той дозе, в какой они были необходимы для разжигания интриги.
Юноша не пропускал ни одной репетиции. Чтобы Смирнова во время занятий была исключительно его партнершей, подарил ей золотое кольцо с дорогим изумрудом. Подарок был благосклонно принят, и несколько уроков девица танцевала только с новым знакомым. Потом, к ревностным страданиям Александра, она все чаще становилась в пару с другими. Пришлось нести новый подарок — массивный золотой браслет. И вновь они вместе кружились в вальсе, и ухажеру было даже дозволено проводить девицу до дома — без лобзаний.
Поцелуй при прощании он получил через две недели, после очередного подношения...
Читатель уже догадался, откуда гимназист брал дорогие подарки. Конечно, из сундучка, который хранился в комнате маменьки.
Маменька, нежно влюбленная в сына, обвинила в краже кухарку и прогнала ее из дома. Потом, когда кухарка в доме уже не жила, был заподозрен в нечистоплотности племянник со стороны мужа, и ему было прямо заявлено о подозрении. Племянник разругался с родственниками и больше к ним — ни ногой. Наконец, мамаша случайно уличила сыночка в очередной краже — поплакала, поругала, грозила отцу все сказать и... простила.
Сын стал ходить на воровство в родном доме, как печенеги на Русь, — регулярно и беспощадно.
Мать пыталась прятать ценные вещи подальше, да разве от домашнего вора убережешься? Никакие запоры не помогут.
Тем временем события набирали силу. Смирнова после очередного богатого подарка стала приглашать ухажера домой. Ее отец за какие-то коммерческие махинации находился в тюрьме. Однако она говорила:
— Папаша в больнице! Когда вернется домой, я спрошу его разрешения на брак.
Отец из тюрьмы вышел. Ему было запрещено жить в столицах, и пришлось переезжать в городишко Боровок. Там у Смирновых был свой дом.
Девица по поводу этого переезда наврала с три короба да еще добавила:
— Папаша меня хочет отдать замуж не за тебя, за другого. К тому же твои родители никогда не дадут разрешения на наше супружество.
— Да, не дадут, — печально вздохнул Александр. — Отец желает, чтобы я учился в Коммерческом институте, а брак, говорит он, будет мне мешать.
— Хорошо, — девица потупила глаза. — Мы поженимся, когда они состарятся и помрут. Я буду ждать тебя. — И добавила: — Может быть, буду ждать. Ты хоть и жад-новатый, но все же мне симпатичен.