Читать интересную книгу Завершение проекта Повелитель - Игорь Денисенко

Вперед! Через головы поверженных и еще живых врагов, перепрыгивая, через жуков, как сегодня утром прыгал и делал сержант Шубенок. Пусть земля ему будет пухом. Полковник рубанул с плеча поднятую с ножом руку, крутанул восьмерку, отгоняя подошедшего с боку торка. И почувствовал, что рядом с ним уже так же крутит и крушит врага кто-то из его бойцов. Опешивший от криков полковника враг, не обнаружив за спиной нападения, навалился на остатки взвода с новой силой. Но бойцы взвода Мельченко уже устремились вслед за командиром, врубились вглубь вражеского строя, неся смерть своими длинными ножами. И враг дрогнул, засомневался в своей силе. Плохо было только то, что огонь кончался…Еще чуть-чуть! Господи! Дай нам еще силы! Сверши чудо! Ожесточенно подумал Сивуч, молясь незримому и неведомому Богу, которого он часто поминал на словах, но никогда в душе. Никогда, с тех пор как погибла Светлана, его жена и мать его сына. Когда поганые мутанты, пользуясь тем, что он с большей частью бойцов проводил зачистку, напали и, прорвав защиту взвода Афанасьева, убивали женщин и детей. Маленький Андрейка с такими же ребятишками ушел купаться на речку, и поэтому остался жив. Сивуч молился Богу плакал и просил, чтобы Бог совершил чудо, чтобы оживил его любимую. Но Бог остался глух к его мольбам. И Сивуч отвернулся от Бога, и никогда больше к нему не обращался. 'Господи! Помоги мне! Последний раз тебя прошу! Не мне, так делу моему помоги! Последним людям помоги! Дай нам силы! Ты слышишь меня, Господи? Жизнь мою забери, потому как нет у меня ничего, но помоги!' В глазах темнеет. Подумал Сивуч, подняв глаза к верху, туда, где над высокими крышами простиралась безмятежная и глубокая синева неба. А синеву разбавлял, заслонял черный столб дыма. Загорелись дома в тылу врага. Послышались женские крики, переходящие в визг. Разведчики в тылу резвятся, определил Сивуч. И чудо произошло…Враги дрогнули. Чувство ответственности за свои семьи, привязанности к своим родным и близким, самое главное и глубокое чувство, заложенное в человеке или мутанте. И мутанты из опасения за своих близких, повернулись к жилым домам. И остатки подразделения воинской части?7844 ударили им в спину, шашки засверкали, отбрасывая кровавые блики, забегали солнечные зайчики, отражающиеся в блестящих как зеркало лезвиях. Заходящее солнце тонуло в крови заката, черный вонючий дым поднимался над домами, сквозь дым проглядывали темные языки пламени. Огонь жадно ел дома. Лизал языками оконные проемы. Жуки, управляемые погонщиками наотрез отказывались идти к горящим домам. Они разбежались в разные стороны, спасаясь от огня и дыма. Крики людей и мутантов, беспорядочная беготня, безумие людей спасающихся от огня и падающих от стрел и шашек. Битва превратилась в безжалостную резню. И как не странно, посреди улицы усеянной трупами людей и жуков, на коленях стоял один человек. Битва прошла мимо него, кого-то резали за его спиной, кто-то корчился в судорогах от яда самоходки, которой были напитаны маленькие смертоносные стрелы, рядом проковылял торк с обрубленной клешней. Никто не обращал на этого человека внимания. Ни коснулась его, ни стрела, ни клешня, ни шашка. Человек с измазанным грязью, краской, и кровью лицом, был в растрепанной бесформенной мешковине. Настолько широкой, образующей кучу складок, что очертания человеческого тела под ней, были неразличимы. На правой стороне груди расплылось большое темное пятно. Из пятна, словно цветок из клумбы, торчало древко стрелы с гусиным оперением. Руки безвольно висели вдоль тела, подбородок касался груди. Глаза закрыты. Словно умер он, и лишь по нелепому стечению обстоятельств тело еще не упало, не распласталось по дороге между домов, как десятки ему подобных. А невидимая сила держала его в этом положении, словно каменный он был, как тот неподвижный истукан у здания Драмтеатра. Большая муха, с черно-желтыми полосками на брюшке, прилетев неизвестно откуда, села человеку на грудь поползала по нему, видимо, проверяя — жив он, или умер, и улетела. Сивуч запоздало заметил эту фигуру, и досада кольнула сердце. Жив, сученок! Не любил полковник подранков. Подранки как результат плохо выполненной работы, как укор в меткости и в твердости руки воина. И при виде этого мутанта какая-то тревога, словно заноза, засела в мозгах. Поэтому, проходя мимо, Сивуч взмахнул шашкой и тело, подчиняясь удару, улеглось на землю, пару раз дернулось и затихло, орошая сухую землю тонкой струей крови. Все. Пора собирать своих, подумал полковник. Хотя еще слышались крики, еще слышны были звуки сражения, но сейчас главное быть вместе, собраться в один кулак. Ведь врагов все равно больше по численности, и пока враг не опомнился и не перебил по одиночке его бойцов, нужно собраться вместе.

— Мельченко! — крикнул Сивуч во все горло, — Свисти сбор! Мельченко!

Тебя за смерть посылать, хотел было крикнуть Сивуч, но споткнулся взглядом о скрюченное тело на углу горящего дома. Вся грудь сержанта была в мелких стрелках, штук шесть или семь торчали из нее. Словно это не грудь сержанта, а подушечка для иголок. Сивуч подошел к телу, провел рукой по лицу, закрывая выпученные от боли глаза, и снял болтающийся на шее свисток. И пронзительная трель свистка разнеслась по улице, собирая оставшихся в живых воинов.

***

Вот как оно бывает… Хаймович с Максимом ломают пол, а проваливается первым Андрей. Хотелось бы сказать: Фьють! И провалился. Но звучало это не 'фьють' а 'та-ра-рах'. Мы наклонились с Хаймовичем над дырой, силясь разглядеть в кромешной тьме, где там наш первопроходец? И ничего не разглядели.

— Андрей, ты жив?

— Жив.

— Прижмись к стене, мы сейчас спустимся.

Спустились мы чуть лучше, чем Андрей. Я ногу слегка подвернул, когда спрыгивал, а Хаймович вообще на пятую точку упал. Пока глаза привыкали к темноте, я выискивал взглядом двери лифта. И как мне показалось, в тишине различимо расслышал какой-то гул, шум и крики. И если гудело явственно за дверями, то крики доносились сверху. Неужели из-за нас и аморфа на поверхности такой шум подняли? Сомнительно. Подумаешь, пару трупов сделал, а сколько эта биоконструкция наворотила, одному Богу известно. Да сколько бы не наворотила, столько времени прошло, с ночи? Пора бы уже и успокоится. Или у них поминки такие шумные? Сдается мне, там какая-то катавасия происходит. Ладно. Потом посмотрим. Сейчас бы с реактором разобраться.

— Помоги, — обратился Хаймович ко мне.

Дверь он уже нащупал и даже нож воткнул между створками. Слабоват ножик, для такой работы. Створки были сжаты плотно, как собачьи челюсти. Лезвие ножа гнулось, и пыталось сломаться. Мне надо-то чуть-чуть их раздвинуть, чтобы пальцы пролезли. Вот…кажется получается.

— Андрей! Помогай!

Сивуч протиснулся снизу у дверей, вставляя свои пальцы. Мы подналегли. Двери нехотя поддались. И все равно было такое ощущение, что с боков стоят какие-то падлы и двери давят со всех сил, чтобы нам тяжелее было. Который раз ловлю себя на такой мысли, хотя точно знаю, что нет там никого. А ощущение есть….Наверное, это из детства, когда все непонятно и неизвестность страшит.

— Давай, дед! — проскрипел я, удерживая створки.

Стоило Хаймовичу протиснутся в образовавшуюся щель, как в маленьком тамбуре, находящемся, сразу за дверями лифта, загорелся свет.

— Вы находитесь в закрытой зоне, предъявите ваш допуск! — завыл знакомый до боли голос, — В случае отсутствия разрешения вы будите, уничтожены через десять секунд.

И говорилка не ожидая пока я вставлю ей на проверку свой допуск, начала отсчет.

— Десять, девять, восемь, семь, шесть…

Дед волчком крутанулся, разворачиваясь ко мне, а я все еще упирался руками в створки, не давая им сойтись и пропуская проползающего между створок Сивуча.

— Быстрее!

Хаймович шагнул ко мне, наступая Сивучу на руку, и резким движением сорвал жетон с моей шеи.

-..пять, четыре, три…

Говорилка оборвала счет, словно ей жетоном рот заткнули. Подумала, переваривая информацию, поступившую с допуска, и когда я взмокший уже стоял рядом с Хаймовичем, сказала:

— Ваш допуск действителен подполковник Липатов.

Мы с облегчением вздохнули. Вздохнули двери, открывающиеся перед нами. И нас неожиданно дыхнуло свежим грозовым воздухом, какой бывает только во время дождя, когда молнии без конца рассекают небо. Ослепительная белизна, залитая ярким чистым светом. Честное слово, если бы я не знал, что нахожусь под землей, мог бы подумать, что я на небе…Немыслимая чистота и свет. И что-то гудит, гудит. Причем гудит, не где-то в определенном месте, а везде. Словно сами стены натужно гудят, испуская этот свет и звук.

— Куда теперь?

— Осмотреться надо, — ответил Хаймович, поджав нижнюю губу. Это у него был признак крайней степени озадаченности, когда он не знал что делать. Впрочем, вру — обычно в таком случае он нос тер, активизируя мозговую деятельность, как будто мозги в голове не помещали, а часть мозга размещалась в его замечательном, выдающемся далеко вперед, носу. Или носе? Одним словом, в шнобеле.