Читать интересную книгу Магазин работает до наступления тьмы 2 - Дарья Леонидовна Бобылёва

у него общее положение дел, глаза товарища второжительницы за стеклами пенсне азартно вспыхнули. Трудно было сказать, что стало главным: незримая помощь Женечки, настойчивые попытки Матильды нащупать слабину и установить психическую связь с чужой хозяйкой или все-таки врожденный авантюризм Варвары Спиридоновны и ее страстная тоска по революционному прошлому. Тикающая коробка из-под эйнемовских конфет, ожидание градоначальника на перроне с револьвером в сумочке — подлец не приехал, и Варвара Спиридоновна легкой походкой покинула вокзал, сжимая во вспотевшем кулаке букетик увядающих фиалок, — конспиративные квартиры и множество отправленных и полученных шифровок, в составлении которых она считала себя мастерицей, — все это было в прежней жизни товарища второжительницы, и по всему этому она невыразимо скучала, дрессируя свой отряд имени Девятого Термидора в захолустных Химках. От воспоминаний о годах, когда она, юная и убежденная в собственной правоте, чаяла царства будущего на земле, чтобы мрак развеялся и ни одна оплавленная харя не укрылась от света новейших прожекторов, Варвара Спиридоновна даже раскраснелась. Усомнившегося было в благоразумности этой затеи Андрюшу товарищ второжительница сперва пообещала выпороть, а потом, смягчившись, объяснила, что пишет она не Начальству, а исключительно своему давнему другу господину Канегисеру, который Андрюшу еще в кошке видел, и никаких инструкций не нарушает, а господин Канегисер, как человек, глубоко преданный делу духовидения, никому их не выдаст и в худшем случае шифровку оставит без внимания. Обрадовавшись, что порка отменяется, Андрюша утих и пошел дежурить в торговом зале, куда как раз заглянула стайка студенток.

Матильда подсказывала какие-то подробности, большую часть которых Славик не понимал, Варвара Спиридоновна кивала и записывала, а потом, сменив перо в ручке и обмакнув ее в «непроливайку», начала составлять письмо набело. «Глубокоуважаемый товарищ Канегисер! — выводила она размашистым почерком. — Спешу уведомить вас, что здоровье мое по-прежнему. Сны не беспокоят, благодарствую за прошлую вашу рекомендацию касаемо ландышевых капель, хоть лауданум и был мне более по нутру, однако нынче не достать во всех окрестных осколках. Монады также в добром здравии, только беспокоит меня Шмидт: больно чувствителен. Читал недавно „Красное и черное“ и, представьте, плакал, особливо над судьбой мадемуазель де ла Моль. Нет ли и для монад каких-нибудь капель? Из смешного: кокетствую на старости лет, купила себе шляпку с розовой лентой. В духе берлинских эдаких мод времен нашей молодости. Весна с Андрюшей перевоспитываются успешно и вам кланяются».

Шмидт отнес запечатанное письмо в почтовый ящик, и все принялись ждать. Насколько Славик помнил, бумажные письма обычно шли долго, иногда неделями, но, решив, что между перекрестками и конторами, быть может, налажена какая-нибудь портальная почта, он не стал задавать лишних вопросов.

— Нет, цветов не продаем, — терпеливо разъяснял за стенкой покупателю Андрюша. — Цветам без солнечного света никак нельзя. Могу предложить гербарий начала прошлого века, вы только представьте — пальчики, что его складывали, давно в могиле истлели, а там по-прежнему лепесток к лепестку: ландыши, ромашечки…

Тяжкий звон старого телефона, высоко поднявшего над собой трубку на изящных металлических ручках, заглушил голоса и шорохи из торгового зала. Варвара Спиридоновна поправила пенсне, откашлялась, вытерла зачем-то ладони о черную, тщательно выглаженную юбку:

— Слушаю вас. — И после паузы, радостно дрогнувшим голосом: — Господин Канегисер? Не чаяла, что удостоюсь… Вы, кажется, микрофон пальчиком зажали-с, не слышу. Дырочка там такая внизу… Да, господин Канегисер, всенепременно!

***

Славик, Матильда и Варвара Спиридоновна остановились перед серым зданием с большими зашторенными окнами и вывеской «Столовая». Судя по электронному табло над вывеской, в столовой был сентябрь и шесть часов вечера, хотя на улице царил вполне себе летний полдень. Под серебристыми тополями у входа «ведьминым кольцом» росли какие-то поганки, и Славик на всякий случай украдкой ущипнул себя за локоть — он помнил, что у Матильды пунктик на грибах.

Отряд имени Девятого Термидора остался на хозяйстве в лавочке — товарищ второжительница сказала, что ни при каких обстоятельствах не отпустит их в слой, где расположена московская контора. Весна отдала Матильде все свое оружие, и даже явно дорогой ее сердцу дамский пистолет, сообщив по секрету, что однажды она уложила из него троих крумов за раз — после этого ее, собственно, и изловило Начальство.

— Мальчонку хоть не губи, — сказала Варвара Спиридоновна и повернулась к Славику. — Точно оно тебе надо — с ней идти?

— Я ее не брошу, — покачал головой вспотевший от волнения Славик. — Сделка есть сделка…

И еще я к ней привык, подумал он. Она к Хозяину привыкла, я к ней, и у нас теперь, получается, такой межвидовой созависимый альянс тех, кто не желает возвращаться к своей унылой нормальной жизни. Надо будет потом и об этом обязательно в блоге рассказать — он хлопнул по карману, проверяя, на месте ли его давно разрядившаяся «килька».

Матильда покосилась на Славика с еле заметной улыбкой. Варвара Спиридоновна, решив, что у упрямой монады чересчур самодовольный вид, отвесила ей подзатыльник.

— Что, думаешь — не понимает ничего товарищ второжительница? Да товарищ второжительница сама век назад такой же была, и что я теперь, и где я теперь? Покойница подневольная в Химках с трудновоспитуемыми! Олухи. — Она вздохнула и взялась за шершавую ручку двери столовой. — Царя небесного олухи…

Внутри столовой и впрямь как будто был ранний осенний вечер: закатное солнце за полосатыми шторами казалось по-сентябрьски ясным и холодным, по полу развезли грязь и крошево ломких сухих листьев. За столиками сидели люди, дули на полные ложки, пили янтарный компот с курагой, тянулись за солонками. Кто-то, уже насытившись, развернул газету «Правда», и Славик попытался разглядеть на ней дату, но не смог. По интерьерам и одежде трапезничающих казалось, что столовая находится не просто в сентябре, а в каком-то давно прошедшем сентябре, когда Славик, должно быть, еще даже не пошел в первый класс — а может, и не родился.

Варвара Спиридоновна выбрала столик у стены, жестом показала встрепенувшейся разносчице, что к ним подходить пока не нужно, требовательно спросила:

— Готовы? — и, достав из сумки эмалированную кружку с алой клубничиной на боку и черной щербинкой у донышка, со стуком поставила ее на середину скатерти.

Гул голосов и звон посуды резко смолкли, и все замерло. Застыла разносчица, застыли ее коротенькие, склеенные тушью ресницы, застыл проходящий мимо седоватый мужчина, а в его руках застыла тарелка с круглобокой котлетой, утонувшей в дюнах картофельного пюре с золотистым масляным кратером. Неловко замер на одной ноге бегающий вокруг столов