Брюкс остановился у подножия лестницы, ведущей на камбуз.
Эй, кино посмотреть не хочешь?
— Что?
— «Молчание кукурузы». Вроде игры, которую можно только смотреть. Ли говорит, это еще с тех времен… ну, знаешь, когда не умели внедрять желания прямым путем. Приходилось манипулировать людьми, чтобы те испытывали эмоции с помощью сюжета, персонажей и всего такого.
— Искусство, — сказал Мур. — Я помню.
— Довольно грубо по нынешним стандартам, но тогда эта штука завоевала кучу наград за нейроиндукцию.
Ли нашла ее в памяти и дала ссылку. Говорит, стоит посмотреть.
— Эта женщина тебя достает, — заметил полковник.
— Это дурацкое путешествие меня достает. Ты в деле?
Он покачал головой:
— Я исследую телеметрию.
— Ты уже неделю с ней возишься. Не выныривая.
— Много данных.
— А я думал, они вошли и сразу вырубились.
— Так и было.
— Ты же говорил, передача прекратилась практически мгновенно.
— «Практически» — относительный термин. У «Тезея» было больше глаз, чем у маленькой корпорации. Понадобиться целая жизнь, чтобы просеять несколько минут этого сигнала.
— Для исходника, конечно. Но Двухпалатники, я уверен, держат руку на пульсе.
Мур посмотрел на него:
— А я думал, ты не одобряешь слепую веру в высшие силы.
Я не одобряю, когда человек ломает спину и таскает на себе валуны, когда у него на сетчатке есть ключ от грузового подъемника через дорогу. Ты сам говорил: они опережают нас на сотню шагов. А мы тут просто так, катаемся.
— Необязательно.
— Почему?
— Мы здесь, а они будут в декомпрессии еще шесть дней.
Ну да, — вспомнил Брюкс. — Мы проверены в полевых условиях.
— Потому нас с собой и взяли.
Дэн скривился:
— Меня взяли, потому что я попал под колеса, и мою тушку из милосердия решили не оставлять на обочине.
Полковник пожал плечами:
— Это не значит, что они не ухватятся за любую возможность извлечь из тебя пользу, если таковая представится.
От воспоминаний у Брюкса закололо в кончиках пальцев. «Возможности, — понял он с неожиданным туповатым удивлением. — Одну я точно упускаю».
* * *
Это было окно в самом грубом смысле слова: массивная панель из прозрачного сплава, вставленная в кормовую переборку. Ни увеличений, ни изменения размеров, обошлось даже без тактических разноцветных дисплеев на поверхности. Отключить его было можно, только если кто-то с той стороны опустил бы противоударный щит. Прозрачная непроницаемая дыра в корабле — круглый иллюминатор, ведущий в террариум пришельцев, где, стоило миновать призрачное отражение собственного лица, странные гипербарические создания строили чудовищные артефакты из песка и кораллов. Их глаза мерцали в сумраке зелеными звездами.
Шестеро монахов отдыхали, подвешенные в медицинских коконах, словно спящие личинки в ожидании зимы. Другие целеустремленно, как муравьи, двигались на фоне теней и недостроенных машин, запутанного индустриального пейзажа из резервуаров, штабелей керамических сверхпроводников и массивных труб, под которыми мог, не нагибаясь, пройти человек. Брюкс был почти уверен, что лоскутная сфера, которую местные обитатели собирали в центре трюма, станет камерой термоядерного синтеза.
Пара Двухпалатников съежилась в сторонке, спиной к спине, в подобии безмолвного общения. Рядом с ними парила блестящая желатиновая сфера. Кто-то еще (Эванс, вот кто) схватил находившийся рядом инструмент и швырнул его к правому борту. Тот парил, лениво кувыркаясь, пока Ходоровска не выхватила его прямо из воздуха, не отрывая глаз от детали, которую держала в другой руке.
Она даже не посмотрела наверх, хотя, конечно, знала о летевшей к ней штуке. Правда, никакой «ее» не было. Не сейчас, по крайней мере. Не было ни Эванса, ни Офоэгбу.
Существовал только рой.
Как там говорил Мур? Когнитивный подвид. Но полковник ничего не понял. Лианна тоже: только сегодня утром она со слепотой энтузиаста поделилась с Брюксом очередным откровением, перечислив тихим благоговейным голосом все разрезы и склейки, которые сильно улучшили ее хозяев: «Никакого подавления целевой сети и рефлекса Земмельвайса. У них иммунитет к слепоте невнимания и гиперболическому дисконтированию. И, старомодник, синестезия: они одним трюком обнулили миллионы лет сенсорных искажений. Рандомизировали все ошибки за раз. Это не обычная тема с чувствами и не просто чувство цвета или вкус звука. Они могут буквально видеть время…»
Будто это хорошо.
В каком-то смысле — да. Все предчувствия, правильные или нет, сохранявшие жизнь виду на саваннах плейстоцена, сейчас, по большей части, стали ошибочными. Ложноотрицательные и ложноположительные результаты, моральная алгебра толстяков, которых сталкивают на рельсы перед поездом. Назойливая эмоциональная вера, что дети приносят тебе счастье, хотя все данные указывают на обратное. Высокоамплитудная боязнь акул и чернокожих снайперов, которые никогда вас не убьют, зато полное равнодушие к токсинам и пестицидам, хотя они-то как раз способны доставить немало проблем. Разум настолько сгнил от заблуждений, что в некоторых случаях его требовалось буквально повредить, прежде чем он мог принять по-настоящему рациональное решение. Но, если бы какая-то мать с опухолью в мозге оставила ребенка в горящем доме и при этом спасла из того же пожара двух незнакомцев, мир назвал бы ее монстром, а не восславил рациональность морали в кризисной ситуации. Черт побери, рациональность как таковая — благородная человеческая способность рассуждать — эволюционировала не для поиска истины, а лишь для победы в спорах, для установления контроля, чтобы подчинить других своей воле с помощью логики или софистики.
Правда никогда не входила в число первоочередных задач. Если вера в ложь помогала генам размножаться, система верила этой лжи всем своим сердцем.
Ископаемые чувства. Без них лучше — стоит перерасти саванну и решить, что истина все-таки имеет значение. Но человечество определили не руки, ноги или прямохождение. Оно развивалось синапсами, а не только противостоящим большим пальцем. Ошибочные интуитивные ощущения стали фундаментом для проклятой филогенетической ветви. Капуцины чувствовали эмпатию. У шимпанзе есть врожденное понятие честной игры. Можно посмотреть в глаза любой кошке пли собаке и увидеть там связь, наследие общих подпрограмм и эмоций.
Двухпалатники вырезали это родство во имя чего-то, что их недоразвитые прародители называли истиной, и заменили его чем-то другим. Они выглядели как люди. Их клеточный метаболизм железно укладывался в кривую Клайбера. Но назвать их просто когнитивным подвидом значило бы страдать отрицанием, граничащим с безумием. Вся проводка в этих черепах не принадлежала классу млекопитающих. В их сверкающих глазах не было ничего, кроме…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});