в Басре собрание ученых мужей обсуждало, какой город в их мире «самый совершенный». «Это мой родной город», — заявил он и принялся описывать красоту, изобилие и совершенство своего Иерусалима. Но, доставив этим рассказом удовольствие собравшимся, которые «согласились, что все это правда», ал-Мукаддаси продолжает перечислять для читателей также «неблагоприятные» стороны Иерусалима — грязные бани, дороговизну продовольствия и пренебрежение к литераторам[386].
В своей истории о птице Йуханна ал-Асад утверждает, что, благодаря двойственному происхождению, ей проще быть непредвзятой и откровенной. Фактически у него имеется собственная иерархия ценностей, но черты, которые он одобряет или не одобряет, заслуживают у него похвалы или порицания везде, где бы он их ни заметил, по всей Африке. Как и Ибн Халдун, он предпочитает большие города, полные чудес, подобно Фесу, Тунису и Каиру. Но у городов также есть свои «пороки», причем особенно сильное осуждение вызывают у него сексуальные излишества. В Тунисе жители употребляют гашиш (el hasis), унция которого приносит внезапный прилив бодрости, огромный аппетит и изумительное совокупление[387]. В каирских семьях проявляют бестактность в речах и поступках: отец спрашивает сына, сколько раз тот имел сношение со своей женой прошлой ночью; сын задает матери тот же вопрос об отце; мать жалуется сыну на недостаток сексуальной выносливости у мужа и обращается с этой жалобой к судьям[388]. Суннитские школы права, преобладающие в Северной Африке, разрешали женам требовать удовлетворяющих их половых сношений с мужьями. Такие случаи вполне могли рассматриваться в судах — и секс всегда был в Каире предметом смачных сплетен, о которых исправно сообщал в дневнике Ибн Ийас, наряду с фиксацией политических и церемониальных событий, о чем рассказывалось выше. Ал-Ваззан, с его юридическим образованием и кое-каким практическим опытом судейства, возможно, разговаривал с кади в Каире или даже был свидетелем судебного разбирательства. Может быть, ему также вспомнилась сцена из «Макамат» ал-Хамадани, где бродячего поэта-трикстера Абу-л-Фатха — на этот раз в роли ответчика — две его жены привели к судье, и одна из них обвинила его в том, что он плохо справляется с сексуальными обязанностями[389].
Во всех частях Африки находились селения, порой совсем крохотные, которые Йуханна ал-Асад очень хвалил. Так, в маленьком городке Тагодаст, высоко в горах Атласа, жили, по его словам, трудолюбивые крестьяне, которые выращивали фрукты, виноград и оливки, а также многочисленные ремесленники, оптовые торговцы, возившие оттуда шерсть, кожи и другие товары на продажу в Фес, Мекнес и города пустыни, красавицы в серебряных украшениях, священнослужители и судьи, обеспечивающие благотворное управление. Еще один горный городок чуть южнее, Айт-Дауд, был населен не только еврейскими ремесленниками — сапожниками, кузнецами, красильщиками тканей и ювелирами, но и многочисленными знатоками мусульманского права. Йуханна ал-Асад вспоминает, как до поздней ночи обсуждал тонкости законов с этими факихами[390]. В Фигиге, селении-оазисе с финиковыми рощами в Нумидийской пустыне, женщины ткали настолько тонкую шерстяную ткань, что она казалась шелковой и очень дорого продавалась на базарах всего Магриба. Мужчины там были «очень одаренные» (de grande inguenio), среди них — и купцы, торгующие в Земле черных, и студенты, которые учатся в Фесе и возвращаются в Нумидию священнослужителями и проповедниками[391]. В Земле чернокожих имелось крупное сельское селение, походящее на небольшой город, называемое Мали. Здесь была королевская столица, насчитывалось около шести тысяч очагов и множество проповедников и учителей, преподававших в храмах. Зерно, мясо и хлопок производились в изобилии, купцы пользовались уважением, жители богатели на торговле с Дженне и Томбукту[392].
Йуханна ал-Асад одобряет определенный набор характеристик населенного места: экономическую активность и процветание, приятный вид, наличие некоторой письменной культуры, порядок и управление, которые вносят судьи, священнослужители и проповедники. Места, не обладающие хотя бы одним из этих качеств, он презирает. «Ни разума, ни порядка», — пишет он иногда, что значит: с книгами тут незнакомы, нет ни проповедников, ни дипломированных молитвенных предстоятелей, ни судей. Так, деревушки горного хребта Дадес в Высоком Атласе он счел худшими во всей Африке. Люди там плохо одеты, женщины безобразны и работают как ослы, их жилища грязны и воняют козами, мужчины ленивы, жестоки, вероломны и сварливы, нападают на путешественников и грабят купцов; и конечно, нет ни судей, ни священнослужителей. Похожее впечатление производили и другие горные поселения в Магрибе, и в области Гаога, что в Земле черных[393].
Одна из черт, которые кажутся Йуханне ал-Асаду самыми непростительными, — это негостеприимность. Проявляя жадность, неприветливость, подозрительность, люди нарушали основные правила общения и доверия между жителями разных частей Африки. Так, город Тебесса, древнеримское поселение в королевстве Тунис, снискал презрение странствующего поэта ал-Даббага, и не напрасно: только его ореховые деревья, стены и чистая речная вода представляли какой-то интерес, а жители города имели не больше достоинств, чем свиньи[394].
Напротив, гостеприимство могло в некоторой степени компенсировать другие недостатки. В описании берберских кочевников в Сахаре, довольно оборванных, голодных и «неразумных», меняется настроение, когда вождь племени санхаджа настаивает, чтобы ал-Ваззан и члены его каравана посетили его лагерь, где и прогостили два дня, в течение которых их угощали с почетом и большой любезностью. Гостям подавали в изобилии мясные кушанья, щедро приправленные специями из Земли черных, и все время пускали по кругу вкусный хлеб и финики. Вождь учтиво объяснял через своего переводчика, что в этих краях не растет зерно, так что он ввозит его только для того, чтобы угощать хлебом чужестранных гостей и есть его на праздник разговения после рамадана и на праздник жертвоприношения[395].
Аналогичным образом, присутствие поэзии в обиходе могло отчасти восполнить отсутствие в общине книжной учености, пусть оно и не гарантировало миролюбия со стороны ее воинов[396].
***
Какую же роль играл цвет кожи в этих суждениях об африканцах? Исламские традиции предлагают три различных подхода к осмыслению этого вопроса. Первый опирается на представление о семи климатах. Понятие иклим могло использоваться не только для обозначения широтных поясов на карте и для обоснования цвета кожи, как мы видели, но также, под большим влиянием гуморальной теории древних греков, для объяснения физического облика людей, темперамента, обычаев и формы правления. Умеренные климатические пояса, которые включали в себя, наряду с другими местами, Магриб, Сирию и Испанию, считались наилучшими. Худшими были жаркий первый иклим, где жили темнокожие люди с курчавыми волосами, и холодный седьмой, населенный одутловато-бледными славянами и германскими народами. Ибн Халдун так подытожил взгляд на первый климатический пояс:
Негры в целом характеризуются легкомыслием, возбудимостью и большой эмоциональностью.