Читать интересную книгу Черная моль - Аркадий Адамов

— Грубо работают, — покачал головой Зверев. — Просто даже нахально, я бы сказал. Ну, а каков метод изготовления «левой» продукции?

— Пожалуйста, вам метод.

Геннадий открыл несгораемый шкаф и вывалил оттуда на стол целую груду меховых шапок.

— Пятнадцать штук. Ребята из «особой группы» знали, что покупать. Меховые детали здесь составлены из лоскутов-отходов. Прошу убедиться.

Он взял одну из шапок и, оторвав мех от ушного клапана, протянул Звереву.

— М-да… — Задумчиво произнес тот. — Ну, что ж. Пошли к Басову. Пусть не думает, что мы такие уж скромные. Покажем, так сказать, товар лицом.

Басов, однако, не проявил особого восторга.

— Быстрые открытия — чаще всего ненадежные открытия, — проворчал он. — Даю вам два дня, уважаемые господа меховщики. Проверить и доложить.

Прошло два дня, но Ярцев и Зверев не появлялись. А на третий день их вызвал к себе Басов.

— Что, опять обуяла скромность? — насмешливо спросил он. — Опять специальное приглашение потребовалось?

— Неудача, товарищ комиссар, — сокрушенно ответил Геннадий, не осмеливаясь поднять глаза на Басова. — Полная неудача. Исчез «левак». Исчезли шапки из «отходов».

ГЛАВА 8

ХОД «КОНЕМ»

Михаил Козин улучил момент, когда в комнате никого не было, и позвонил Гале.

— Галочка? Все в порядке. Билеты я взял. На сегодня. Какие места? Сейчас скажу. — Он вынул билеты.

В этот самый неподходящий момент и вошел Саша Лобанов.

Дело в том, что он только час назад предлагал Козину пойти вечером «на Райкина», и, чтобы избавиться от него, Михаил придумал уважительную и трогательную причину: день рождения матери. Поэтому, когда Лобанов вошел, Козин мгновенно сунул билеты в карман, и все его мысли сосредоточились на одном: только бы Саша не догадался, с кем он говорит.

— Да… Я еще тебе позвоню… — отрывисто произнес он, следя глазами за Лобановым. — И я тоже… — Он чуть было не сказал «соскучился». — Ты меня извини, Гал… извини, но тут ко мне пришли с делами. Да, да, позвоню.

Он с облегчением положил трубку.

Лобанов, казалось, ничего не заметил. Что-то мурлыча себе под нос, он рылся в бумагах, потом с одной из них деловито подошел к Козину, собираясь, по-видимому, о чем-то спросить, но вдруг молниеносным движением сунул руку в его карман и выхватил оттуда злополучные билеты.

— Отдай! — Лицо Козина побагровело от злости.

В комнату вошел Воронцов.

— Ага, — усмехнулся он. — Вы, кажется, что-то репетируете?

— Мы не репетируем, — важно ответил Лобанов, держа в вытянутой руке билеты. — Мы даем урок. — И, обращаясь к Козину, уже другим, почти нежным тоном спросил: — Значит, мама справляет свой день рождения в театре? Вдвоем с любимым сыночком? И зовут ее Гал… по-видимому, Галя? Так вот, учтите, молодой человек, — с напускной суровостью продолжал Лобанов, возвращая Козину билеты. — Вы работаете не в одесской артели «Московские баранки», о которой писали Ильф и Петров, а в МУРе. Вас окружают гениальные сыщики! — И он стукнул себя в грудь. — У нас такие номера не проходят!

Козин вырвал у него билеты.

— Это… это знаешь, как называется? За это… морду бьют! — И он выскочил из комнаты, с треском хлопнув дверью.

Лобанов и Воронцов переглянулись.

— Я и не знал, что он такой псих, — пожал плечами Виктор.

— М-да, — неопределенно пробормотал Саша.

«Из-за каких-то билетов и какой-то девушки такая истерика? Странно, — подумал он. — И потом, зачем врать? Встречается с девушкой — и скрывает. А почему? — тут же задал он вопрос самому себе, рассуждая с чисто профессиональной пытливостью. — Значит, есть, что скрывать. Может, я ее знаю, эту Галю? Или не должен знать? — Саша стал припоминать всех знакомых девушек, но Гали среди них не оказалось, и он сделал последний вывод: — Не должен знать. Но почему? Совсем странно…»

Лобанов теперь невольно стал приглядываться к Козину. Весь остаток дня тот был встревожен и мрачен.

Успокоился и повеселел Козин только вечером, когда у освещенного театрального подъезда увидел наконец знакомую девичью фигурку в светлой цигейковой шубке и зеленой вязаной шапочке. Галя!

Это был чудесный вечер. Чудесный уже потому, что они были вместе. Пьеса оказалась неинтересной, но их это не смущало, — разговор то и дело сворачивал на другую, куда больше волновавшую их тему. В этих случаях Галя, зардевшись, принималась с преувеличенным вниманием смотреть на сцену.

Спектакль окончился рано, было еще только начало одиннадцатого. Подавая Гале шубку, Козин ломал себе голову, как бы продлить этот вечер. Неожиданно Галя, лукаво взглянув на него из-под длинных ресниц, спросила:

— Тебе не хочется домой, Миша?

— Очень. Расставаться с тобой не хочется, — признался он.

— Тогда поедем к нам. Папа велел тебя привезти, если рано кончится. Сказал: «Сам приготовлю кофе».

— Поехали! — обрадовался Михаил.

Галя своим ключом тихо открыла дверь и, не раздеваясь, вбежала в кабинет отца.

— Вот и мы, папа!

Михаил чувствовал себя в этом доме уже вполне свободно. Он деятельно помогал Гале накрывать на стол, доставал посуду, резал лимон. Вместе с кофе на столе появилась и неизменная бутылка коньяка.

Молодые люди стали рассказывать о спектакле. Плышевский добродушно улыбался, поблескивая стеклами своих очков в тонкой золотой оправе.

У Козина начала привычно кружиться голова, на душе стало беззаботно и весело. Не вывел его из этого состояния и осторожный, вкрадчивый вопрос Плышевского:

— Кстати, Михаил Ильич. Когда же вы закончите возню на нашей фабрике? Ведь преступление, как я понимаю, раскрыто?

— Эх, Олег Георгиевич! — снисходительно усмехнулся Козин. — Во-первых, сделано только полдела. Раскрыто убийство. А кража на складе вас разве уже больше не волнует? Тут надо будет заняться еще одним человечком.

— Каким еще человечком? Я, наверно, смогу вам помочь… — И Плышевский с наивной гордостью поглядел на дочь.

— Папа, кажется, тоже хочет стать сыщиком! — смеясь, всплеснула руками Галя.

— Подавайте заявление, Олег Георгиевич, — подхватил Козин. — Выпьем за вашу новую карьеру.

Они весело чокнулись. И Плышевский с комической воинственностью спросил:

— С чего прикажете начинать?

— Хотите сразу отличиться? — осведомился Михаил и лукаво подмигнул Гале. — Тогда найдите главного подстрекателя. А то мы уже с ног сбились.

— Позвольте, какого еще подстрекателя? Разыграть старика решили?

«Так, так, значит, ищут подстрекателя, — подумал Плышевский, — но найти не могут, очень интересно».

— Нет, теперь ищи! Раз вызвался, ищи, — азартно воскликнула Галя.

— Но кого? Где? — под общий смех растерянно спрашивал Плышевский.

— Ах, вам дать еще и его адрес? — иронически осведомился Козин и великодушно прибавил: — Ладно уж. Сами как-нибудь найдем.

— Уф! Слава богу! Кажется, сыщик из меня не получится. — И Плышевский облегченно вздохнул. — Беру заявление обратно.

«Ах, черт возьми, как бы спросить его о Масленкине, как бы спросить?» — мучительно свербило в мозгу у Плышевского. Но случая не представлялось. Плышевский и хотел и отчаянно боялся коснуться этого вопроса.

Галя между тем начала собирать посуду, и Михаил вызвался ей помочь. Они дольше чем следовало задержались на кухне и в комнату вернулись раскрасневшиеся и взволнованные.

В глазах дочери Плышевский заметил необычное для нее выражение какой-то неловкости и впервые почувствовал острый укол ревности: он ее целовал там, этот мальчишка, это ничтожество, надутый и самоуверенный болван! И Галя не видит, с кем имеет дело, не может определить его настоящую цену. Как она еще наивна и доверчива! И виноват тут он сам, Плышевский, только он. Кто с самого начала расхваливал этого типа на все лады, восхищался им? И девочка поверила. Но и сейчас еще не поздно открыть ей глаза. О, с каким наслаждением, с каким беспощадным сарказмом высмеял бы Плышевский этого человека! Пока не поздно! Но… этот человек необходим, он должен помочь Плышевскому и на этот раз «выйти сухим из воды». Что будет с его девочкой, если… если он не выпутается? Но своими руками толкать ее в объятия этого типа? Что же делать? У него нет другого выхода, нет…

Плышевский на секунду прикрыл глаза и застонал, как от нестерпимой боли.

— Папа, что с тобой? — подбежала к нему Галя. Плышевский бросил на нее странный, какой-то отчужденный взгляд, но тут же, сделав над собой усилие, улыбнулся.

— Ничего. Сердце вдруг что-то схватило. Прошло уже. Все прошло, моя девочка! Прости меня.

Он нежно провел рукой по лицу дочери, но вдруг, словно устыдившись своей слабости, сухо отстранил Галю от себя.

«Нервы, нервы разгулялись! — с досадой подумал он. — Черт те что в голову лезет! Все делаю верно».