Все же они добрались до кофейного столика. Разогрели потерявший аромат напиток в микроволновке.
— Хочешь, оставайся у меня совсем, — предложил Вася, уставясь на пальму на футболке, надетой на Анне.
— Нет, я так не могу. И вещи все у тети Риты. И вообще мне на днях надо в канадское консульство, документы нужны будут — они тоже у тети.
— Плюнь ты на эту Канаду. Что она тебе?
— Съезжу, посмотрю хотя бы страну. Я ведь нигде, кроме Турции и Египта, не была.
Ну как знаешь. Придется мне «Камасутру» дальше без тебя осваивать, — заявил Василий. Анна пожала плечами. Если полчаса назад она испытала ревность к неведомой «учительнице», то сейчас у нее был деловой настрой, и мысли вновь крутились вокруг Канады и бизнесмена, выславшего ей приглашение. Картины далекого заоблачного счастья были привлекательнее, чем интерьер новой квартиры друга.
Глава 4
Операция, предстоящая подруге, на время отодвинула для Маргариты гнусное преследование в Интернете. Обе вместе ходили по кабинетам, Маргарита всюду сопровождала Кристину — больной предстояло сдать массу анализов. Одновременно Маргарита делала за подругу часть работы на курсах, взяла на себя ее обязанность в Союзе писателей информировать коллег о происходящих мероприятиях. И наконец наступил тяжелый день, когда пришлось отвезти Кристину в больницу. Лишь тогда Маргарита осторожно завела разговор о помощниках, о тех, на чье плечо можно было бы опереться в трудный час:
— Кристи, а твой друг знает о твоей болезни? Ты сообщила ему?
— Друг?
Кристина смотрела на Маргариту отстраненным взглядом. Все мысли ее были сосредоточены на предстоящей операции. Обычно ухоженная, следящая за собой женщина, сейчас она походила на беженку из горячих точек: без косметики, рыжие пряди небрежно убраны под какой-то деревенский платок — в ожидании неминуемого облысения Кристина накинула его на голову, хотя городские женщины платки не носят. Ветхий и давно тесноватый полушубок из крашеного бурого кролика — она носила его еще до увеличения груди, до имплантатов. Возможно, он скоро опять будет впору…
— Ты о ком? — снова переспросила Кристина.
— Ты говорила, что у тебя есть какой-то мужчина, что он женат, однако уже занимается разводом.
Кристина никогда не называла имя Рубальского, по его просьбе держа в тайне их связь. И Маргарита не предполагала, что тот, к кому она относилась с почтительным уважением, граничащим с обожанием, может вести себя так легкомысленно.
— А-а! Мужчина! Нет, я ему ничего не говорила. Мужчины никогда не хотят знать о болезнях своих любовниц. Ведь я просто любовница, если называть вещи своими именами, — грустно заключила Кристина.
— А его развод? Он тебя обманывал, говоря о нем?
— Самое смешное, что он действительно собирается разводиться, но вряд ли я теперь буду интересна ему.
— Не расстраивайся, Кристи. Сделаешь операцию и проживешь еще сто лет, сейчас эту форму болезни научились излечивать.
Обе старательно избегали слова «рак».
В угнетенном состоянии Маргарита возвращалась к себе. Уже когда поднималась эскалатором метро на Сенной площади, ее застал звонок на мобильный от Виктора Рубальского.
Марго, пляши! Твой роман «Куприн и его женщины» завоевал-таки первую премию на литературном конкурсе. Завтра в Москве награждение победителей! Срочно приезжай в Союз, оформишь командировку. Едем вместе, мне тоже следует быть как представителю организации, выдвинувшей твою работу на конкурс.
Все завертелось молниеносно. Получила деньги в кассе, заказали билет. Смогли взять только купе на двоих. Попутно принимали поручения от тех, кому было что-то необходимо оформить в столице. Даже платье на торжественную церемонию Маргарита Андреевна решила купить в Москве. Поехала в строгом трикотажном, в котором обычно читала лекции на курсах.
* * *
Конечно, если бы они знали заранее о поездке, то купили бы билеты на «Сапсан»: всего несколько часов в удобных креслах — и ты уже в Москве! Но тогда они будут в столице только днем, а дел предстоит немало. Потому решили потратить на поездку ночь, что вполне традиционно для пассажиров из Питера.
Говорили о делах в Союзе, о новинках в литературном сообществе, о нравах, царящих при подведении итогов конкурсов. Сидели на вагонной лавке и смотрели в одну сторону, в прикрытую белоснежными занавесками щель ночной мглы.
— Не представляю еще, как они дали премию тебе, чужаку! У них в столице ведь своя тусовка, они обычно друг друга награждают.
— Да еще этот тролль Змей Горыныч, что совсем затравил меня. Я даже думала, что мой роман из шорт-листа выкинут, такой накат шел!
Да, накат шел крутой… — Виктор Игоревич прокашлялся. — Я тебе, конечно, сочувствовал, но как-то руки не доходили вплотную троллем заняться. Хотя заявление в милицию подал, да-а…
Поезд постукивал на стыках рельсов, чуть позвякивали ложечки в стаканах, легкий пар подымался от похожего на коньяк золотистого чая. Задумчиво глядя на стаканы, Виктор предложил:
— Марго, примем по граммулечке? — и открыл портфель, где у него хранился привычный запас горючего в плоской охотничьей фляге. Тут же достал и бумажные стаканчики.
— Мне не надо, — Маргарита решительно отставила стаканчик к окну. — Мне к выступлению надо свежий вид иметь.
— Ну а мне вместо снотворного, — слегка оправдываясь, Виктор Игоревич хлебнул прямо из фляжки.
Вскоре в глазах его появились молодые огоньки и настроение заметно улучшилось. Он убрал фляжку.
Маргарита Андреевна попробовал чай — кажется, слегка остыл, уже можно пить.
Виктор Игоревич вновь нарушил молчание:
— Знаешь, Маргоша, не хотел тебе говорить, да все равно до твоих ушей дойдет. Когда нас двоих на сайте карикатурно изобразили, то круги стали и по знакомым расходиться. Все вдруг подумали, что Змей Горыныч — это моя дражайшая половина, ведь мы с ней сейчас на грани развода. И стали шептаться. Она возмутилась. Ирина моя особа решительная, прямолинейная, но подлостей за ней не водилось. И сама принялась за расследование. И взялась круто, она же бизнесмен, а не мямля какая, вроде нас, писателей. Пошла в милицию, там всех на уши поставила. В общем, через два дня у нее на руках было доказательство ее алиби и адрес тролля, что три месяца над тобой измывался.
— Так это не Ирина? Тогда кто же? Я его знаю?
— Знаешь превосходно! Скажу — с лавки упадешь!
Рубальский произнес имя. Поезд проносился мимо пустынной заснеженной платформы, освещенной одиноким фонарем, стук колес усиливался на железнодорожных стрелках.