Мы в Константинополе ничего не знали об этих размышлениях, однако их результат стал очевиден во второй половине февраля. Вечером 19-го числа австрийский посол Паллавичини принес мне важные новости. Маркиз обладал огромным чувством собственного достоинства, однако было видно, что он очень нервничал и даже не пытался скрыть свое волнение. Флот Антанты возобновил свои атаки на Дарданеллы, которые в этот раз были особенно жестокими. В тот самый час дела австрийцев шли из рук вон плохо; российская армия с успехом шла вперед; сербы отбросили австрийцев за линию фронта, а европейская пресса была полна мрачных прогнозов по поводу распада Австрийской империи. Поведение Паллавичини в тот вечер было отражением опасностей, окружавших его страну. Он был несколько сентиментальным и в то же время гордым человеком, он гордился своим императором и тем, что называл великой Австро– Венгерской империей. Теперь же он был объят страхом, предчувствуя разрушение великой габсбургской машины, в течение многих веков противостоявшей вызовам истории. Как и большинство людей, Паллавичини жаждал сочувствия, однако не мог ждать его от Вангенхайма, который редко посвящал его в свои дела и постоянно обращался с ним как с представителем нации, подчиняющейся господствующей Германии. Возможно, именно по этой причине австрийский посол изливал душу мне. Нападение флота Антанты на Дарданеллы стало для него кульминацией. В то время страны оси верили, что смогли сдержать Россию, закрыв Дарданеллы и не дав возможности русским экспортировать пшеницу и импортировать военное снаряжение, необходимое для ведения войны. Таким образом, Германия и Австрия намертво вцепились в своего огромного врага, и, если подобное положение сохранилось бы еще некоторое время, крушение России стало бы неизбежным. Тогда, правда, войска царя победоносно шли вперед, что само по себе очень тревожило австрийцев, но скоро запасы военной амуниции закончатся, после чего подавляющее количественное превосходство русских не поможет и они обязательно потерпят поражение. Однако если русские доберутся до Константинополя и возьмут под контроль Босфор и Дарданеллы, то получат необходимую для ведения войны амуницию в огромном количестве, после чего поражение держав оси станет лишь вопросом времени. А подобное поражение, и Паллавичини прекрасно понимал это, имело бы для Австрии гораздо более тяжелые последствия, чем для Германии. Вангенхайм сообщил мне, что в планах Германии, в случае распада Австро-Венгрии, включить 12 миллионов австрийских немцев в число подданных Гогенцоллернов, и Паллавичини сознавал эту опасность. Нападение Антанты на Дарданеллы для Паллавичини означало исчезновение его страны. Чтобы лучше понять ход его мыслей, нужно помнить, что он, как и большинство значительных людей в Константинополе, верил, что данная операция завершится успехом.
Это навязчивое убеждение сделало положение Вангенхайма чрезвычайно жалким. Как я уже говорил, сдерживание России было практически полностью заслугой немецкого посла. Он доставил «Гебен» и «Бреслау» в Константинополь, после чего Турция вступила в войну. Захват проливов означал бы не только полноценное участие в войне России, его могущественного противника, но и – это было не последней заботой Вангенхайма – бесславный конец его великого личного достижения. И все же Вангенхайм выражал свою тревогу отличным от поведения Паллавичини образом. Он в истинно немецком стиле прибегнул к угрозам и браваде. Он не оплакивал свою судьбу, а искал способ нанести ответный удар. Часто сидя в моем кабинете, он курил и рассказывал мне о всех тех ужасных вещах, которые желал совершить со своими врагами. А особенно терзало Вангенхайма открытое расположение немецкого посольства. Оно находилось на высоком холме и было одним из самых заметных зданий в городе – прекрасная цель для предприимчивого английского адмирала. Когда английские моряки войдут в порт, одним из первых зданий, которое они увидят, будет это желтое здание Гогенцоллернов. И соблазн уничтожить его может оказаться непреодолимым.
– Пусть только попробуют уничтожить мое посольство! – говорил Вангенхайм. – Я с ними расквитаюсь! Если они сделают хотя бы один выстрел в него, мы разнесем посольства Франции и Англии! Скажите это адмиралу! Также передайте ему, что у нас уже готов для этого динамит!
Также Вангенхайм выражал большое беспокойство в отношении предложенного переезда правительства в Эскишер. В начале января, когда все ожидали прорыва флота союзников, все было готово для переезда правительства на полуостров Малая Азия. И сейчас при первых выстрелах британских и французских орудий вновь были поданы специальные поезда. Оба, и Вангенхайм, и Паллавичини, сообщили мне о своем нежелании сопровождать султана и правительство во время переезда на полуостров. Если союзники захватят Константинополь, послы стран оси окажутся отрезанными от своих стран и будут полностью в руках турок.
– Тогда турки смогут держать нас в качестве заложников, – сказал Вангенхайм.
Они уговаривали Талаата перевести правительство в Адрианополь, из которого могли легко попасть в Константинополь и выйти из него. В случае же, если город будет захвачен, они смогут спастись и попасть на родину. С другой стороны, турки не приняли это предложение, поскольку боялись нападения со стороны Болгарии. Таким образом, Вангенхайм и Паллавичини оказались меж двух огней. Если они останутся в Константинополе, то велика вероятность стать заложниками англичан и французов. С другой стороны, если же они отправятся в Эскишер, то могут стать пленниками турок. Свидетельства непрочности основы, на которой покоился союз между Турцией и Германией, уже попадали в поле моего внимания, но это было самое очевидное. Вангенхайм, как и все остальные, знал, что в случае, если французы и англичане захватят Константинополь, турки дадут выход своей ярости, направленной, главным образом, не против Антанты, а против немцев, которые вовлекли их в войну.
Сейчас кажется более чем странной та уверенность в неизбежности прорыва Дарданелл, успехе флота союзников и последующем захвате Константинополя в несколько дней. Я вспоминаю оживленный разговор, состоявшийся в американском посольстве вечером 24 февраля. Произошел он на еженедельном вечере миссис Моргентау – эти встречи в те дни были чуть ли не единственной возможностью для дипломатов собраться вместе. Присутствовали практически все. Первый штурм на Дарданеллы, во время которого были уничтожены укрепления в устье пролива, состоялся за пять дней до этого. Что случится, если прорыв осуществится? Каждый из присутствующих – Вангенхайм, Паллавичини, итальянский посол Гаррони, шведский посол Анкарсвард, болгарский посол Колушев, Кюльман и Шарфенберг, первые секретари немецкого посольства – высказывал свое мнение, и эти мнения сходились: атака союзного флота будет успешной. В особенности мне запомнилось отношение к происходящему Кюльмана: он обсуждал захват Константинополя как нечто уже произошедшее. Иранский посол высказал большую озабоченность тем, что здание его посольства находилось недалеко от Оттоманской Порты. Он сообщил мне, что опасается, что его посольство может подвергнуться атаке и что несколько случайных выстрелов могут уничтожить его собственную резиденцию. Он поинтересовался, нельзя ли ему перевезти архивы в американское посольство. Ходили самые дикие слухи. Нам сообщили, что представитель компании «Стандард ойл» насчитал 17 транспортных средств c кавалеристами, что моряки с военных кораблей выпустили около 800 снарядов, сровняв с землей холмы у входа в Дарданеллы, что был застрелен один из телохранителей Талаата – было выдвинуто предположение, что пуля не достигла своей цели. Говорили, что все турецкое население было охвачено страхом, боялись, что англичане и французы, попав в город, станут насиловать турецких женщин. Последнее конечно же было полным абсурдом, эти слухи распространялись немцами и их турецкими коллегами, скорее всего, большинство жителей Константинополя молились о том, чтобы флоту союзников сопутствовал успех и он бы освободил их от политической шайки, правившей страной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});