Читать интересную книгу Хармонт. Наши дни - Майкл Гелприн

– Всё, что в моих силах, – заверил господин Тиктин.

– Тогда разрешите идти?

Господин Тиктин поднялся, обогнул заставленный электронной техникой стол и протянул Мелиссе руку.

– Спасибо, – сказал он. – Благодарю вас от имени директора Центрального разведывательного управления и от себя заодно. Я верю, что пока на нашей Земле живут такие люди, как вы…

Мелисса пожала начальству руку и постаралась не слушать. Она работала не ради красивых слов. Не ради мести или тщеславия. Она… Мелисса почувствовала, что вот-вот расплачется.

– Извините, – усилием воли подавив слёзный спазм, сказала она. – Я пойду.

А ради чего я всё же работала, думала Мелисса, спускаясь по лестнице на первый этаж. Боже, какой всё-таки здесь отвратительный запах. Да, так ради чего? Карлик Цмыг – уродливый, гнойный волдырь, нарост на теле её страны, на теле родины. Его надо сковырнуть, выдавить, отсечь скальпелем, не дать уголовнику и наркобарону усидеть на троне, который он тщательно, скрупулёзно для себя возвёл. Не делами ли Карлика здесь пахнет, думала Мелисса, не их ли гнилостным, затхлым, кисло-сладким душком.

Она истратила на Карлика жизнь. Пятнадцать лучших лет жизни в роли деловитой, расчётливой, холодной шлюхи. Это она заложила мину в подножие прочного, из золота отлитого трона, на котором этот упырь сидит. Это она своими руками прикрутила фитиль и теперь осталось лишь поднести спичку. Её ровесницы повыходили замуж, нарожали детей, пока она травила дарованное природой плодородие химией, а когда не уберегалась – кромсала его абортами. Так ради чего всё же? Стоит ли Карлик Цмыг её затоптанной, заплёванной, залитой мужским семенем молодости.

Стоит, твёрдо сказало второе «я», сросшийся с Мелиссой, ставший её частью гражданский долг. Тебе есть чем гордиться: то, что ты проделала, называется подвигом. Осталась самая малость, и ты увидишь плоды своего труда. Отец не дожил, и Лемхен не дожил, но ты дожила и сделала то, что должна.

Мелисса внезапно сбилась с ноги и, ухватившись за лестничные перила, чтобы не свалиться вниз по ступеням, остановилась. Гражданский долг ни при чём, сказал вдруг кто-то очень спокойный и очень бесстрастный внутри неё. Тебе просто это нравится, девочка. Карлик Цмыг доверяет тебе, и Ежи доверяет тебе, и люди, которые через пару месяцев будут арестованы и сядут в тюрьму или вынуждены будут застрелиться, чтобы избежать позора, тоже тебе доверяют. Ты подставила их, предала, и нечего оправдывать это гражданским долгом, ты сделала это потому, что предательство – твоя натура, твоя истинная, подлинная сущность.

«Заткнись! – заорала Мелисса на своё первое „я“, укрытое, спрятанное под оболочкой второго. – Ты, сука, дрянь, заткнись, гадина, так твою и растак, тварь, сволочь, стерва!»

С минуту она стояла, вцепившись в перила и переводя дух. Предательством, поняла Мелисса, вот чем здесь пахнет. И отец говорил о том же, теперь она вспомнила это явственно. «Тебе придётся пройти через смрад, через вонь предательства, – говорил отец. – Зажми ноздри и иди. Другого пути у тебя нет, так же, как не было его у меня».

Доктор Ежи Пильман, 39 лет,

ведущий научный сотрудник хармонтского филиала

Международного Института Внеземных Культур

Ежи уселся в шезлонг у бассейна, потянул через соломинку смешанный Сажей коктейль и посмотрел на улёгшегося на спину прямо в траву и упрятавшего ладони под голову брата. Морщины на лбу прикрывшего от солнца глаза Яна сейчас разгладились, и, глядя на его мускулистое, ни жиринки, тело, Ежи думал, что брату трудно дать его сорок шесть, да и сорок трудновато, и что сам он выглядит старше.

В Хармонт Ежи приехал, чтобы попытаться уговорить Яна на переезд, но тот и слушать не пожелал. Отнекался, отделался общими фразами, сказал, что горбатого могила исправит, и перевёл разговор на другую тему. Сажа сидела молча, опустив голову, пока не пришёл Гуталин и не стал просить рассказать про дедушку, в честь которого его назвали. Ежи послушал в исполнении Сажи про дедушку, не проникся и вышел в сад. Ян присоединился к нему минуту спустя и предложил пойти к бассейну потолковать, но разговор почему-то не начинал, а так и лежал молча, подставив жаркому августовскому солнцу широченную грудь.

– Так о чём ты хотел поговорить со мной, Яник? – спросил Ежи, когда прикончил коктейль.

Ян вздохнул, разлепил веки и уселся. Скрестил ноги, сорвал травинку и, глядя в сторону, принялся её жевать.

– Что-то серьёзное? – помог брату Ежи.

Ян со злостью выплюнул травинку.

– Не знаю, с чего начать, – неуверенно проговорил он. – Ладно. Скажи, как в Институт поступает хабар?

– Хабар? – удивился Ежи. – Никак не поступает, откуда сейчас хабар?

– А раньше? Когда он ещё был.

– Киберы кое-что приносили, – недоумённо ответил Ежи. – Наши, из лаборатории, кто посмелей. Я один раз тоже ходил, ты ведь помнишь? Кое-что перепадало по договорённости с криминалитетом, но тут я совсем не в курсе, этим занимались другие люди.

– Другие люди, – механически повторил Ян. – А такое имя «Смазливый Пит» тебе не говорит ни о чём?

Ежи наморщил лоб. Имя явно было ему знакомо.

– Слыхал про такого, – сказал он. – Но убей не помню откуда.

– Это тот парень, с которым я проходил по одному делу, – напомнил Ян. – Питер Керри, помнишь?

– Конечно, – Ежи кивнул, – но я не знал, что он и есть Смазливый, хотя откуда-то эту кличку точно слыхал. Почему ты спрашиваешь меня об этом?

– Ежи, а в тот, в первый раз, когда меня замели с «лампой», – проигнорировал вопрос Ян. – Кто, кроме тебя, мог знать, что я пойду в Зону?

– Да никто, – растерялся Ежи. – Мы же вдвоём всё решили, никого с нами не было, это я помню прекрасно. Я собирался идти сам, но ты сказал, что на себе гипотезы проверяют только те, у которых нет старших братьев, или что-то наподобие.

– И ты никому не говорил?

– Нет. Или постой… – Ежи сосредоточился. – Нет, не говорил, что же я буду посторонним рассказывать о таких вещах… В чём всё-таки дело? Или ты… – Ежи побледнел, до него дошло. – Ты что же, думаешь, это я? Что я тебя… – Он поперхнулся и закашлялся.

Ян рывком встал на ноги, шагнул к брату, поднял его с шезлонга, притянул к себе, обнял.

– Прости меня, – сказал он негромко. – У меня, наверное, началась старческая паранойя. Понимаешь, я в последние дни ночами не сплю, мучаюсь, в голове всё это верчу, – Ян махнул рукой. – Прости, – повторил он. – Сволочь я, гнида, что на тебя подумал. И что сказал об этом – тоже. Держать в себе стало невмоготу.

– Спасибо, что сказал, брат, – выдохнул Ежи. – Иначе стояло бы оно между нами. Позволь, я поклянусь. Памятью родителей клянусь, что…

– Не продолжай, – Ян шагнул назад. – Я и на самом деле старый дурак. Но кто-то пас меня все эти годы, Ежи. Кто-то, знавший обо мне. Тогда, не вытащи я «смерть-лампу», сел бы всё равно, за «рачий глаз». Не на пять лет, но на полгода бы, наверное, присел. Ладно, что говорить. А насчёт хабара – вскоре его будет много. Его уже сейчас хватает, только ещё мало кто знает об этом.

– Точно? – переспросил Ежи. – Так же, как тогда?

– Нет, не так, – Ян отрицательно помотал головой. – По-другому. На этот раз Зона проголодалась изрядно, на этот раз урожай она соберёт богатый, вот увидишь. Сотнями жрать их будет.

– Кого «их»? – не понял Ежи.

– Таких, как я. Сталкеров.

Слова Яна не шли у Ежи из головы всю дорогу из Хармонта в Рексополис и остаток воскресного вечера. Смазливый Пит, бормотал он себе под нос, вот же привязалось имечко, чёрт бы его побрал. Сетевые поисковики выдали ссылки на дюжину-другую газетных статей, в которых господин Смазливый упоминался, и на фотографии этого типа на скамье подсудимых, по левую руку от Яна. Ежи проходил тогда по делу свидетелем, но Пита особо не запомнил. Уголовник и уголовник, не о чем говорить. Однако он явно знал это имя, слышал от кого-то, давно, и едва ли не шкурой чувствовал, что, от кого слышал и при каких обстоятельствах – важно. И для Яна важно, и для него.

Вот же удивительно, рассуждал Ежи, ворочаясь, не в силах уснуть, на постели. Связанные с работой технические проблемы он помнит в деталях. Разбуди его посреди ночи и спроси, под каким углом испускает квазитепловые электроны «объект К-23», будучи облучён рентгеном под углом в двадцать семь градусов, Ежи ответит, не думая. Или какова флуктуация магнитной индукции при помещении «объекта 77-Б» в восьмидесятипроцентный раствор хлорноватистой кислоты при температуре в тридцать шесть по Цельсию. Ему даже высчитывать эти величины не придётся, он и так их помнит – наизусть. А бытовые вещи умудряется забывать, даже бытовые вещи, косвенно связанные с работой. Сейчас он не может вспомнить, откуда ему известно о скупщике хабара Смазливом Пите, а чёртову дюжину лет назад в критических обстоятельствах не сумел вспомнить, что серебристая паутина – предполагаемая причина смерти Кирилла Панова, учёного с мировым именем. И этот непростительный провал в памяти стоил жизни Антону.